Поиск улик, которые Ландвер собрал против Баттерворта, чем-то напомнил ему решающий прыжок перед трехочковым броском в баскетбольное кольцо.
Через несколько дней после убийства мужа и дочерей вдова Мэри Фэгер вскрыла почту и прочла первую строчку бессвязного, насмешливого стихотворения анонимного отправителя: «ЕЩЕ ОДИН КРАДЕТСЯ В БЕЗДНЕ ПОХОТЛИВЫХ МЫСЛЕЙ И ПОСТУПКОВ».
В сообщении был рисунок молодой девушки со связанными за спиной руками, лежащей рядом с ванной с выражением страха на лице. В правом нижнем углу рисунка находился символ. Полиция отметила, что он был похож на символ, которым BTK подписал изображение Анны Уильямс: буква B, повернутая набок. На этот раз, однако, ножки буквы К напоминали сдвинутые брови. Пишущий не утверждал, что убил Фэгеров. Вместо этого он выражал восхищение убийцей:
О ГОСПОДИ ОН ПОЛОЖИЛ КЕЛЛИ И ШЕРРИ В ВАННУ
СОЛНЦЕ И ТЕЛО ПРОПИТАННОЕ ПОТНОЙ ВОДОЙ
ЖЕНСКИЙ КОРАБЛЬ СТРОИТЕЛЬ БУДЕТ КРЕСТИТЬ ВАННУ
НЕПОРОЧНЫМИ ДЕВАМИ…
Ландвер увидел, что набросок, в отличие от рисунка Нэнси Фокс, сделанного BTK, был неточным – его нарисовал кто-то, кто не был на месте убийства.
Никто ничего не слышал о BTK с тех пор, как в 1979 году, более восьми лет назад, он написал письмо жертве ограбления Анне Уильямс. BTK, насколько им было известно, никого не убивал со времен Нэнси Фокс в 1977 году.
На самом деле полицейские не были уверены, что это письмо отправил именно BTK. Но адвокат Баттерворта, Ричард Ней, подал ходатайство, утверждая, что убийства семьи Фэгер были похожи на семь убийств BTK 1970-х годов. Возможно, BTK и убил Фэгеров, заявил Ней.
Судья постановил, что Ней не имеет права использовать это письмо во время суда, потому что он не может доказать связь с предыдущими убийствами. Ландвер вздохнул с облегчением. Но газеты и телеканалы активно освещали это дело и связь с BTK еще до суда. Поэтому, хотя BTK и не упоминался на суде, о нем думали все, включая присяжных.
Присяжные признали Баттерворта невиновным, и полиция сочла дело закрытым.
В том же 1988 году Нетта Зауэр приехала на своей машине «Скорой помощи» в дом, где кого-то укусила собака. Над этим делом работал коп, который ее рассмешил.
Нетта была совсем молодым фельдшером в тот день два года назад, когда пыталась спасти Вики Вегерле. Теперь она стала более опытной и видела еще несколько сцен убийства.
В доме, где находилась кусачая собака, молодой полицейский начал флиртовать с ней в дразнящей, саркастической манере. Она не оставалась в долгу. Его звали Келли Отис.
Они встречались еще несколько раз, оба работали на несчастных случаях или местах преступлений. Со временем это привело к встрече за завтраком, потом к свиданиям, потом к разговорам о браке. Нетта считала остроумных парней очень смышлеными, а Отис был необычайно остроумен. Она видела за его язвительностью твердый характер. Он вырос сыном трудолюбивой матери-одиночки. Как и Нетта, он был адреналиновым наркоманом, поэтому и стал копом.
Она не стала рассказывать ему о том дне в доме Вики Вегерле. Убийство Вегерле было делом нераскрытым, интересным только для детективов, а Отис не собирался становиться детективом. Он любил патрулировать улицы.
Нетта познакомилась с ближайшим другом Отиса, патрульным офицером с бесстрастным лицом, широкими плечами и резкими манерами. Отец Даны Гауга служил в армии. Его мать была японкой и владела магазином тканей в маленьком городке Тонганокси, штат Канзас. У Гауга были сдержанные манеры, но Нетта видела, что это всего лишь маска: Гауг был добросердечным, застенчивым – и одним из немногих людей, достаточно забавных, чтобы развеселить Отиса.
Приговор Баттерворта имел серьезные последствия. Ламуньон обвинил прокурора округа Кларка Оуэнса в том, что тот нанял, по утверждению Ламуньона, неопытных прокуроров. И не только он был недоволен исходом дела. Несколько недель спустя Нола Тедеско Фулстон, суровый молодой адвокат, давным-давно проверившая целостность телефонной линии и согласившаяся на сопровождение до машины из страха перед BTK, объявила, что будет баллотироваться против Оуэнса на ноябрьских выборах. Она назвала суд над Баттервортом спектаклем, поклялась расследовать несколько дел об убийствах и пообещала, что ее помощники пойдут в суд хорошо обученными и подготовленными. Оуэнс был хорошо известен в Уичито. Фулстон же почти никто не знал. Но на выборах Фулстон его опередила – ее 82 969 голосов против его 55 822. Фулстон хотела установить новые порядки в офисе окружного прокурора и попросила всех, кто в нем работал, подать заявление о приеме на работу, если они хотят остаться. Когда она сделала свой выбор, несколько человек, связанных с делом Баттерворта, не получили повторного назначения.
Ландвер выражал свою горечь по поводу приговора Баттерворта в барах. Иногда он напивался и дома и, чтобы развеять плохое настроение, выбивал мячи для гольфа из балконной двери своей квартиры на третьем этаже. Иногда он немного менял положение и отправлял несколько мячей в бассейн жилого комплекса. Тогда он смеялся до упаду.
До Ламуньона дошли слухи, что Ландвер хочет подать в отставку после злополучного суда. Шеф предупредил офицеров: «Никакие документы, связанные с работой Кенни Ландвера, не должны касаться моего стола. Если такие документы появятся, я отправлю их в мусорную корзину».
Позже Ландвер отрицал, что пытался уволиться. Если до шефа и дошел этот слух, то это был всего лишь слух, городской миф. Суд над Баттервортом не слишком его волновал, по собственным словам.
Но это тоже был миф.
Глава 24Спасатель
1988–1990 годы
К этому моменту люди, подобные Синди Хьюз, начали забывать BTK или, по крайней мере, прекратили переживать из-за него. У Синди были другие проблемы: она была разведенной женщиной с дочерью на руках и многочисленной родней с тягой к созданию проблем: ее брат только что пополнил список лиц, находящихся в розыске в округе Седжвик.
У нее была подруга, которая однажды вечером рассказала ей о полицейском из Уичито, который, по слухам, был слегка не в себе.
– Он тусуется в «Плейерсе», – сказала подруга Синди. – Давайте посмотрим, сможем ли мы найти его.
– Ты встречаешься с этим парнем? – спросила Синди.
– Нет, – ответила ее подруга. – Но хотелось бы.
Синди и сама была чудной. Она подумала, что было бы занятно провести вечер, наблюдая за тем, как ее подруга будет страдать от неразделенной любви к полицейскому в баре.
В «Плейерсе» ее подруга указала на полицейского, который, неуверенно ссутулившись, сидел на барном стуле. Синди увидела густые темные волосы, загорелое лицо, зажженную сигарету в руке. Он был пьян и кричал на женщину рядом с ним, которая продолжала невозмутимо потягивать напиток. Полицейский кричал о несправедливости и о каком-то парне по имени Баттерворт.
Он продолжал вопить, пока наконец не упал с глухим стуком с барного стула. Женщина рядом с ним вела себя отстраненно, будто все это происходило не в первый раз. Синди находила это забавным.
В тот вечер она почти не разговаривала с ним. Но в последующие вечера, когда влюбленная подруга брала ее с собой, Синди все лучше узнавала Кенни Ландвера.
Похоже, он был знатным тусовщиком. Ландвер пил в барах западной части города: «Плейерс» – на углу 21-й и Западной, «Барнис» – на углу 9-й и Западной. Он приходил каждый вечер в черной кожаной куртке-бомбере за триста долларов, подаренной ему бывшей подружкой. Он заказывал выпивку, рассказывал смешную историю, заказывал еще выпивку, рассказывал еще одну историю. Он покупал выпивку для Синди, для своих друзей, для ее друзей. Он внимательно слушал рассказы других людей. Время от времени кто-нибудь трогал его за живое, упоминая Баттерворта, а он кричал о несправедливости. После того как Синди услышала всю историю, она поняла почему.
Поначалу она думала, что Ландвер – просто один из тех сообразительных людей, которые любят рассказывать небылицы в барах, но больше ничего не умеют. Он казался эдаким плохим парнем, постоянно курил, напивался, рассказывал непристойные истории. Но вскоре она увидела в его характере глубину. Он не был похож на других парней. Ландвер был любознательным, симпатичным и чутким. У него была привычка наклоняться вперед и слушать внимательнее, чем другие мужчины.
Он говорил возмутительные вещи, чтобы защитить себя – его обидели несколько подружек, и он хотел держать людей на расстоянии. Но эта стратегия не сработала с Синди, которая говорила не менее возмутительные вещи.
– Почему на твоем номерном знаке написано «Скиппи»? – спросил Ландвер однажды вечером, с усмешкой повернувшись к Синди.
– Потому что я горжусь тем, что делаю для своей команды по софтболу, – ответила Синди. – Это значит, что я бегаю вокруг баз.
– Чушь собачья, – сказал Ландвер. – Это значит, что ты как арахисовое масло «Скиппи» – тебя легко уложить.
– Ты остроумный маленький засранец, – ответила она.
– В какой средней школе ты училась? – спросил он.
– Южная школа.
– Неужели? Раньше мы называли девушек из Южной школы шлюхами.
– А мы называли ваших «девочками епископа Кэролла», – парировала она.
Ей это нравилось. Ей не слишком нравились люди, которые деликатничали в разговоре. И хотя Ландвер мог быть необычайно осторожен с незнакомцами, с друзьями он говорил то, что думал.
И после того, как между ними завязалась дружба, она решила, что, несмотря на все его ругательства и колкости, он тем не менее «самый джентльменский джентльмен из всех, кого она когда-либо встречала». Ему было интересно узнать о ее работе с особыми детьми в школьном округе. Она помогала обучать наиболее недееспособных детей самым элементарным навыкам, меняла им подгузники. Эта ее преданность тронула его.
Она узнала, что он каждое воскресенье ходил обедать к родителям и делал так всю свою жизнь. С детства у него было множество верных друзей. Другие полицейские открыто восхищались им. Пол Дотсон сказал, что он гениален, и не шутил при этом.