Глава 31BTK теряет актуальность
1994–1997 годы
15 января 1994 года The Eagle опубликовал рассказ Билла Хиршмана, посвященный двадцатилетней годовщине со дня убийства семьи Отеро. Хиршман понимал, что ему нужно рассказать об этом так, будто читать его будут люди, ничего не знавшие о BTK.
Дело стало забываться; многие читатели не знали об убийствах, а другие вместе с былым страхом потеряли и интерес. BTK, насколько было известно, не убивал с тех пор, как задушил Нэнси Фокс в декабре 1977 года. Некоторые копы думали, что BTK мог уже умереть или попасть в тюрьму за другие преступления. Поэтому написанная Хиршманом к юбилею статья содержала в себе по большей части справочную информацию.
Как и многие криминальные репортеры, он делал то, что должен, потому что жестокость задевала его за живое. Чтобы остановить преступление, вы рассказываете о нем людям, которые впоследствии позаботятся о собственной безопасности. Мысль о том, что BTK уходит в забвение, беспокоила Хиршмана. Он хотел, чтобы это чудовище поймали.
Кен Стивенс ушел из The Eagle в 1985 году, но до того Хиршман успел выслушать его рассказ о BTK на вечеринке в редакции.
Стивенс рассказывал о нем как о привидении, а Хиршман наблюдал, как болтающие друзья замолкают, прислушиваясь к темноте за окном.
Он вспоминал об этом так, будто бы писал свою историю:
«Каждый отставной полицейский, начиная от Ламуньона и заканчивая шерифом – руководителем убойного отдела Майклом Хиллом, считает неудачу в поимке BTK своим личным позорным упущением. «И это навсегда остается на твоей совести», – сказал Ламуньон».
Вскоре после того, как история вышла в свет, Хиршман покинул The Eagle и перешел в отдел новостей Sun-Sentinel в Форт-Лодердейле.
«Возможно, когда-нибудь Херст напишет большую историю BTK», – подумал он.
На прощальной вечеринке по случаю ухода Хиршмана сотрудники отдела новостей подарили ему макет первой страницы с заголовком: ХИРШМАН УХОДИТ; ДЕЛО BTK РАСКРЫТО.
По мнению Лавианы, получилось действительно смешно. Как и Стивенса до него, Хиршмана в городе считали подозреваемым в деле BTK.
По мнению детектива Тима Рельфа, о BTK забывать было еще рано.
Рельф уже два месяца дежурил в ночную смену и откровенно скучал на работе. Он посмотрел на серый шкаф с четырьмя ящиками, стоящий в углу. Его очень редко открывали. Рельф достал ключ, открыл ящик стола и начал читать досье Отеро.
Он будто вернулся обратно в детство, вспомнил страх, который испытал, только узнав об убийствах. Он тогда учился в седьмом классе и боялся, что с его семьей может произойти нечто подобное.
Теперь, в комнате для расследований, он углубился в старые дела.
На следующий день Рельф пошел на обед с Ландвером и удивил его, сказав, что хочет изучить все, что у них есть на BTK.
Ландвер не сдержался:
– Ты знаешь, что ты делаешь, Рельф?
– Что не так?
– Ты ведь пытаешься отнять у меня работу?
– Нет!
– Нет, нет, нет, ты же, твою мать, пытаешься делать мою работу, я же вижу!
– Совсем нет. Я просто хочу понять ее.
Ландвер прекратил язвить и задумался.
– Я подумывал над тем, что мне нужно, чтобы кто-то еще занимался BTK на случай моего ухода, – сказал он. – Ты серьезно хочешь узнать больше?
– Да.
Ландвер начал наставлять его прямо во время обеда и продолжил в последующие дни. Говорил Ландвер так быстро и с таким энтузиазмом, что иногда терял ход мыслей. Рельф завороженно слушал. Как рассказывал позже Рельф, Ландвер проводил мастер-класс о том, как охотиться на BTK, и одновременно курс о том, как стать первоклассным детективом.
Не всем детективам Ландвер сразу пришелся по нраву. Некоторые из них считали, что руководство наскучило Ландверу и что следователь из него выйдет лучше, чем руководитель. Клинт Снайдер, который присоединился к отделу по расследованию убийств в 1995 году и очень им восхищался, шутил, что мозг и рот Ландвера иногда работают на разных частотах. По словам Снайдера, детективы должны знать контекст, чтобы понимать, о чем говорит Ландвер. «Он скажет что-нибудь вроде «нужно заключить сделку» или «совершить сделку» или еще что-то в этом роде. Но ты знаешь, что он на самом деле имеет в виду».
Когда Дана Гауг впервые присоединился к отделу, он не во всем разделял отношение Ландвера как руководителя к собственным обязанностям. В других подразделениях начальство говорило Гаугу, что следует делать. Сначала Гауга озадачило, как мало Ландвер уделяет времени на разговор с ним. Работа нелегко давалась Гаугу, и он хотел быть уверенным, что никогда не обвинит в убийстве не того человека, не упустит настоящего преступника, не допустит того, чтобы убийца вышел на свободу из-за ошибки в расследовании. Но Ландвер почти не разговаривал с ним, если только Гауг не спрашивал его о чем-нибудь. Сначала Гауг думал о Ландвере как о сомнительном наставнике.
Это впечатление медленно менялось. На месте преступления Гауг наблюдал за тем, на что обращает внимание Ландвер, какие вопросы он задает – Гауг пытался постичь ход мыслей Ландвера и пришел к выводу, что многое вынес из этих наблюдений.
Сам Ландвер оценивал свои тренировки лаконично и жестко: «Единственное, чего я никому не могу передать, – это интеллект. У тебя либо хватает мозгов, чтобы работать в моем отделе, либо нет».
Все детективы обращали внимание на память Ландвера. Если другие люди должны были тщательно изучать дело, то Ландверу достаточно было взглянуть на отчет, чтобы вспомнить его во всех подробностях спустя годы.
Однажды Рельф вступил в оживленный спор с Ландвером по поводу одного пункта римско-католического учения: является ли Пепельная Среда церковным праздником? Рельф, изучавший католицизм, сказал «Да»; Ландвер, католик-отступник, сказал: «Нет, это не так».
Они изучили вопрос. Прав оказался Ландвер.
– Меня не беспокоит то, что ты понимаешь в криминалистике больше моего, – сказал Рельф. – Но меня бесит, что ты больше знаешь о церковных учениях.
Взгляды и даже юмор детективов в какой-то степени стали напоминать взгляды и юмор их начальника. Они подкалывали друг друга и Ландвера, иногда жестоко. Свободно ругались в непринужденной беседе – даже Рельф, который мог красноречиво говорить о своих религиозных убеждениях. У них была пластиковая крыса, которую они клали на стол детектива, который должен был расследовать очередное убийство. Они продолжали традицию розыгрышей со времен Дотсона, когда иногда звонили спящему коллеге и говорили «у нас тройное убийство», просто чтобы разбудить его.
Они сплотились. Стресс от такой работы был бы невыносим для большинства людей, но всякий раз, когда детектив падал духом, кто-нибудь рядом делал остроумное замечание и поднимал настроение. Со временем они поняли, что Ландвер использовал юмор с расчетом. До Рельфа вдруг дошло, что, изучая отчеты, Ландвер может говорить забавные вещи, которые тем не менее иногда могут задеть. Ландвер вкладывал критику в юмор. Теперь Рельф внимательнее слушал, когда Ландвер смешил его.
Не все смешные вещи, сказанные Ландвером, были смешными намеренно. Однажды Гауг, Снайдер и Ландвер расследовали убийство проститутки из Уичито. Убийца выбросил тело в округе Харви, недалеко от Ньютона. Гауг и Снайдер вошли в комнату для допросов полицейского управления Ньютона, чтобы поговорить с подозреваемым. Они не могли взять с собой пистолеты, поэтому передали их Ландверу, который вышел наружу. Ландвер, тоже при оружии, засунул их пистолеты за пояс.
Гауг и Снайдер допросили подозреваемого, затем отдельно допросили его жену. Их истории не совпадали. Гауг и Снайдер отправились к Ландверу и взволнованно рассказали ему об этом. Ландвер был в восторге: дело сдвинулось с мертвой точки.
Детектив из Ньютона завернул за угол и увидел, как Ландвер с тремя пистолетами за поясом энергично потирает щеки и кричит: «Боже, как я люблю эту работу!» Детектив посчитал Ландвера чокнутым.
Работа эта подходила не всем. Снайдер ушел в 1997 году, променяв ужасы расследования убийств на зловещую задачу отлова наркоторговцев.
Келли Отис пришел в отдел по расследованию убийств в 1997 году, после того как по собственному желанию сдал экзамен на детектива. В один прекрасный день напряжение, связанное с расследованием особо сложного дела, довело нового следователя до точки кипения, и он вошел в кабинет Ландвера, чтобы выпустить пар. Он боялся, что на грядущем судебном заседании от него и мокрого места не оставят. В отчаянии он пнул ногой диван.
– Нет, нет, нет, – убийственно спокойным тоном ответил Ландвер. – Просто следуй цепочке доказательств, и пусть дело говорит само за себя. Никогда не беспокойся ни о чем другом.
Дело Отиса выдержало суд.
– Насколько я знаю Ландвера, он всегда был уверен, что мы выиграем наши дела, – сказал позже Рельф. – Он направляет нас таким образом, потому что знает, как раскрывать дело.
Обычно они выигрывали. Обычно, но не всегда. Однажды Рельф стал свидетелем того, как человек, дело которого он расследовал, был отпущен с оправдательным приговором. Это ужаснуло его.
К его облегчению, Ландвер все время был рядом.
– Вот где теряются детективы, – сказал Ландвер Рельфу в тот день, когда они впервые заговорили о BTK. – Они теряются в истории какого-то парня. Если у тебя есть двенадцать критериев, которым будет соответствовать преступник, и ты натыкаешься на парня, у которого совпадают десять критериев из двенадцати, то тебе кажется, что вот она – твоя цель. Тут детектив теряет голову, отвлекается – и в попытках натянуть свою версию на голые факты начинает искать ветра в поле. Потому что если ДНК этого парня не совпадает с ДНК преступника, то все, вы взяли не того. И теперь вам надо отпустить невиновного.
Рельф взял этот совет на вооружение, пока изучал отчеты по BTK и расследовал другие дела.
– Как же вы не запутались в этих томах показаний и доказательств? – спрашивал он Ландвера.