Здесь у штандартенфюрера Рихтера фон Ризе была отдельная комната, так что барон не чувствовал себя ущемленным. Он сидел в своем небольшом, но очень уютном кабинете и неторопливо пролистывал дела курсантов школы, прибывших несколько дней назад. Сорок третий год для Яблонской школы выдался особенно урожайным. В отличие от предыдущих двух лет это уже были подготовленные бойцы, имеющие значительный боевой опыт, пришедшие в диверсионную школу не из-за страха за свою жизнь, а по идейным убеждениям. В своем подавляющем большинстве — активисты. Нынешний выпуск включал сто двадцать человек. Восемь из них прошли фильтрацию в лагерях Бухенвальда, четверо поступили напрямую из лагеря военнопленных, еще семь человек направлены из особого предварительного лагеря, расположенного в местечке Заксенхаузен.
Одиннадцать человек прибыли из штрафного лагеря в городе Крейцбурге (отчего-то по возвращении из советского тыла начальство разведшколы перестало им доверять и после короткой проверки, перестраховавшись, определило их в штрафной лагерь). Уже через месяц они попали во взвод реабилитированных и изъявили желание продолжить учебу в разведывательной школе, после чего их назначили в Яблонь.
Рихтер фон Ризе встречался с каждым из бывших штрафников, и после непродолжительного разговора они произвели на него самое благоприятное впечатление. Так что, по мнению штандартенфюрера, им можно было доверять.
Еще три человека прибыли из особого лагеря «Л», организованного специально для советских высококвалифицированных военнопленных, работавших в оборонной промышленности. Они занимались тем, что собирали и обрабатывали разведданные о народном хозяйстве СССР. Все трое были инженерами, работавшими на крупных оборонных предприятиях и изъявившими желание более активно бороться с большевиками. Именно поэтому они выбрали диверсионное дело. Начальство особого лагеря не стало чинить препятствия и согласилось на перевод своих подопечных в Яблонский лагерь. Благо что их знания и интеллект будут востребованы и здесь. Рихтер фон Ризе имел на этих агентов определенные планы: например, их можно было внедрить на какой-нибудь крупный военный завод и организовать с их помощью диверсию, а потом использовать в разведке на военных предприятиях Советского Союза.
Так что было над чем подумать.
Основная же масса агентов — это были активисты из концентрационных лагерей, выразившие желание служить Третьему рейху. У каждого из них своя судьба: кто-то добровольно перешел на сторону немцев, а кто-то — после нескольких бесед с русскими пропагандистами. Но, так или иначе, материал был сыроват, и следовало основательно потрудиться, чтобы из них вышли по-настоящему подготовленные диверсанты.
Кроме диверсионной школы, Рихтер фон Ризе курировал команду «Абвергруппа-204», куда распределялись наиболее подготовленные и перспективные агенты. Среди них было два десятка таких, которыми можно было по-настоящему гордиться. Один из них служил в Государственном комитете обороны СССР, и не где-нибудь, а в его секретариате. Каждое его донесение имело высшую степень достоверности. Прозвища и клички он не имел, а значился под номером «438». Его подлинное имя — Владимир Мишанский — было известно всего лишь трем человекам, включая самого адмирала Канариса. На фронт он пошел добровольно и был комиссаром крупного воинского соединения. Получив контузию под Вязьмой, попал в плен. Уже в лагере сотрудникам абвера несложно было установить, что он работал в центральном аппарате партии и был одним из его подсекретарей. После короткого разговора с разведкой Мишанский дал согласие на сотрудничество, подписав несколько положенных бумаг. После короткой подготовки в школе он был переправлен через линию фронта как вышедший из окружения. Пройдя через тщательную проверку советской контрразведки, был направлен на работу в Комитет обороны, где верно служил рейху. Так что о некоторых приказах Комитета обороны Рихтер фон Ризе узнавал значительно раньше, чем командующие советских фронтов.
В этот раз агент «438» представил подробный протокол последнего военного совещания, на котором присутствовали Жуков, Ворошилов, Молотов, американский и английский атташе. Британский представитель просил о советской помощи в Африке, на что Молотов ответил, что резервы живой силы не столь велики, как полагают союзники. И в свою очередь, упрекнул в переориентировке в Египет военной техники, которую британцы должны были поставить в Советский Союз через Персидский залив.
Из напряженного разговора следовало, что между союзниками имеются весьма серьезные разногласия и вряд ли англичане могут рассчитывать на помощь в военной кампании на Африканском континенте. Полученную информацию следовало передать в Генеральный штаб в самое ближайшее время. Из полученной шифровки также вытекало, что Советский Союз испытывает нехватку в людских резервах: исходя из докладной записки начальника Главного военно-санитарного управления Красной армии Смирнова, было принято предложение Комитета обороны об уменьшении числа коек в госпиталях, чтобы высвободить для фронта двести тысяч человек.
Рихтера фон Ризе настораживала интонация письма, показавшаяся ему очень тревожной. Агент находился буквально на грани нервного срыва, и следовало подобрать подходящие слова, чтобы тот не наделал каких-то глупостей. В интересах Германии, чтобы Мишанский работал в секретариате Комитета обороны как можно дольше. Но если все-таки он посчитает свою деятельность невозможной, то в таком случае его придется переправить через линию фронта. Пусть поработает в аналитическом отделе у Гелена, где он тоже принесет немалую пользу Третьему рейху.
В дверь негромко постучали, и в комнату вошла шарфюрер СС фрейлейн Хельга Штайнбауэр. Положив на стол заклеенный конверт, сообщила:
— Вам срочная депеша, господин штандартенфюрер.
Едва кивнув, Рихтер фон Ризе дал понять секретарше, что она свободна.
Оставшись один, он распечатал конверт и нашел там шифровку, отправленную от резидента Горгоны:
«Юпитеру. Нахожусь в критической ситуации. Радист был запеленгован и, чтобы не попасть в плен к советской контрразведке, покончил с собой. В настоящее время нахожусь без передатчика и передаю сообщение по старым каналам связи. Существует ли возможность отправить ко мне радиста с рацией или связать с уже действующим радистом? Жду вашего решения. Горгона».
Рихтер фон Ризе еще раз внимательно перечитал письмо. Судя по содержанию послания, резидент Горгона держит ситуацию под контролем. Агент Горгона один из наиболее подготовленных людей и в Советский Союз был переброшен еще до войны. За это время агент успел обрасти нужными связями, а потому все отправленные сообщения заслуживали высочайшего доверия. Ситуация на фронте меняется едва ли не ежедневно, и постоянно требуются данные о передвижении и дисклокации советских войск. Так что без рации тут не обойтись.
Можно, конечно, отправить к агенту радиста с рацией, но где гарантия, что самолет не подобьют над линией фронта, и где вероятность того, что приземление радиста произойдет благополучно: что он не повредит ноги или не окажется в руках военной контрразведки русских. Куда проще и безопаснее действовать через проверенные и уже зарекомендовавшие себя каналы.
Собравшись с мыслями, Рихтер фон Ризе принялся писать простым карандашом на клочке бумаги ответ:
«Горгоне. Считаем, что в настоящее время высылать радиста с рацией нецелесообразно. В вашем районе уже работает радист под псевдонимом «Неволин»…»
Отложив ручку, барон призадумался. Ему приходилось бывать в Люберцах. Городок тихий, очень зеленый и глубоко провинциальный. Со своей небольшой местной историей. На месте города когда-то было село, получившее свое название от речки Либерцы. Впоследствии это село принадлежало любимцу Петра Первого генерал-фельдмаршалу Александру Даниловичу Меншикову, который переименовал его в Преображенское. Прежнее название, чуть в искаженном виде — Люберцы, вернулось лишь с опалой всесильного фаворита. Позже селом владел Карл Петер Ульрих, ставший впоследствии российским императором Петром III. Так что горожанам было чем гордиться.
При воспоминании о времени, проведенном в Люберцах, губы фон Ризе непроизвольно разошлись в сладкую улыбку. Ему было что вспомнить. Например, девушку по имени Настя: двадцатилетнее чудо со светлыми волосами и голубыми глазами. Возможно, что в ее жилах текла арийская кровь, если не так, тогда откуда у нее такие ясные и выразительные глаза?
Рихтер познакомился с Настей в двадцать седьмом году, будучи двадцатилетним юношей, когда приехал в Люберцы к своей бабушке, бывшей камер-фрейлине императрицы Марии Александровны, жены Александра II. Выпускница Смольного института, она со скрытой гордостью рассказывала о том, что для императорского дворца их отбирал сам император, и, судя по его доброй улыбке, она ему очень приглянулась. С кокетством, свойственным даже женщинам в возрасте, бабушка поведала о том, что Александр II любил поволочиться за молоденькими фрейлинами, и окажись она менее строгих нравов, так вполне могла бы занять место его второй жены Екатерины Михайловны Долгоруковой или, по крайней мере, была бы его фавориткой.
Уже давно не было бабушки, скончавшейся в Париже в июле тридцать четвертого, и сам он уже далеко не тот, каким был шестнадцать лет назад. Но время так и не сумело стереть воспоминание о белокурой девочке с голубыми и ясными глазами, с которой он прогуливался по Томилинскому парку и, сидя на посеревшей от времени скамейке у небольшого озера, заросшего по берегам густым камышом, наблюдал за милующимися лебедями.
Интересно, где сейчас Настя?
В какой-то момент, поддавшись минутной слабости, барон хотел дать задание резиденту разыскать свою первую любовь, но потом раздумал: война не самое подходящее время, чтобы из-за личных интересов рисковать особо важным агентом.
Для предстоящей встречи агента и резидента подойдет Томилинский лесопарк, где никогда не бывает много народу. Подумав, приписал: