— Есть!
— А этого я сам приведу.
Романцев привел арестованного в кабинет и приказал:
— Подойди к окну.
Белобрысый немедленно повиновался.
К кирпичной стене подвели брюнета с завязанными за спиной руками, потом подошел старшина с тремя красноармейцами, вооруженными карабинами, и просто скомандовал:
— Готовьсь!
Красноармейцы взяли на изготовку.
— Пли!!
Три выстрела слились в один. Брюнет, сбитый ворохом пуль, ударился о кладку и тотчас свалился на землю. Его правая нога неестественно согнулась, руки раскинулись по сторонам. Гимнастерка тотчас намокла от брызнувшей крови.
— Вот и все… У нас здесь все по-простому, — спокойно проговорил старший лейтенант. — Уговаривать не будем, вы люди взрослые.
Привычно, как это проделывали уже не однажды, бойцы уложили убитого на носилки и понесли в распахнутую дверь. Руки брюнета, безвольно свисавшие с носилок, раскачивались в такт шагов, как будто расстрелянный намеревался приподняться.
— И где его похоронят? — неожиданно спросил диверсант слегка подсевшим голосом.
— А что это тебя вдруг заинтересовало? — удивленно спросил Романцев. Белокурый лишь неопределенно пожал плечами. — Похоронных маршей не будет. Отвезут на грузовике до ближайшего оврага, там и закопают. Вот и все похороны! Говорить будешь? Или опять станешь играть в молчанку?
Блондин посмотрел на пистолет в руке старшего лейтенанта и прохрипел:
— Я все расскажу.
— Вот и славно. А теперь садись.
Романцев не торопился начинать допрос: пусть диверсант поерзает на стуле, помучается сомнениями, поразмышляет о собственной незавидной участи, посмотрит через окно на кирпичную стену, испещренную пулями. А когда вконец осознает, что дальше этой стены для него дороги не существует, вот тогда можно будет и поговорить.
Он делал записи по текущим делам, вдумчиво просматривал документы, по которым следовало писать докладные; перелистывал присланные записки, а когда заметил, что задержанного изрядно приперло, отодвинул от себя бумаги и задал первый вопрос:
— Твое настоящее имя?
— Копылов Геннадий Анисимович. Меня расстреляют?
— Все зависит от твоих ответов, Копылов. Если пойдешь с нами на сотрудничество, тогда, может быть, тебя помилуют. Если откажешься… тогда у тебя нет ни малейшего шанса остаться в живых.
— Понимаю.
— Кто в вашей группе радист?
— Я.
— Когда ты попал к немцам?
— В феврале сорок второго. Сначала попал в окружение под Вязьмой. Получил тяжелую контузию. Я мало что помню с того времени. Помню только, что меня несли на руках, потом сумел как-то очухаться, оказался в концентрационном лагере для военнопленных, а немногим позже меня перевели в сборный лагерь для военнопленных под Минском.
— Что это за лагерь?
— Обыкновенный сборный лагерь для военнопленных. Начальником его был гауптштурмфюрер СС Якоб Шиллер. Тот еще тип! Музыку любил, в особенности Вагнера. Так что я эту музыку на всю оставшуюся жизнь наслушался!
— Я бы на твоем месте так далеко не заглядывал, тебе бы до завтрашнего утра дожить. Как ты попал в сборный лагерь?
— Просто жить захотелось… Нас как-то выстроили на плацу и расстреляли каждого седьмого. Я оказался шестым… А потом спросили, кто хочет послужить великой Германии. Ну, я и согласился… Нас таких с десяток набралось. Думал, что при первой же возможности к нашим перебегу, однако не все так просто оказалось. Затем переправили меня в разведывательно-диверсионную школу в местечко Яблонь.
— Где это?
— На территории Польши, близ Люблина. Красивое такое местечко, яблонь там действительно очень много. Когда деревья зацветали, так благоухала вся округа. Местечко ухоженное, живописное, со старинным замком, никогда не думал, что в таком порядке люди могут жить.
— Ближе к делу, Копылов, — перебил старший лейтенант. — Что это за школа? Кого готовили?
— Готовили агентуру, в основном из русских. Активисты размещались в бывшем замке графа Замойского. Официально школа именовалась «Гауптлагерь Яблонь» или «Особая часть СС».
— Сколько человек было в этой школе?
— Где-то около двухсот активистов.
— Кто был начальником лагеря?
— Штандартенфюрер СС Рихтер фон Ризе. Он и сейчас там служит.
— Штандартенфюрер? Однако… Большой чин! Для начальника лагеря — это нехарактерно, наверное, его начальство очень ценит. Что тебе о нем известно?
— Известно мало… Знаю, что он из прибалтийских немцев. Отлично говорит по-русски. Я бы даже сказал, что он и мыслит как русский. Но вот русских ненавидит люто! Под Кёнигсбергом у него большое имение.
— Чем вы там занимались?
— Изучали ведение разведки в советском тылу, подрывное дело, радиодело.
— Как долго продолжалось обучение?
— Мы учились четыре месяца, но некоторые до шести. Было и два месяца… Все зависело от сложности программы.
— Куда направляетесь по окончании курсов?
— В группы «Абвер-2». Мы с Абрамовым попали в «Абвергруппу-204», размещавшуюся в Харькове, где тоже проходили подготовку.
— Каков ее распорядок?
— Он мало чем отличался от Красной армии. Мы были распределены по взводам, одевались в форму красноармейцев, вооружены были советским оружием. Даже в советский тыл нас забрасывали на самолетах «Аэрофлота»! В курс обучения входили подрывное, стрелковое дело, строевая подготовка и тактика. Потом нас разбивали по группам и отправляли в командировку на советскую территорию. Группы состояли от двух до пяти человек. В каждой группе непременно должен быть радист с аппаратурой.
— Куда вас забрасывали?
— Главным образом в район Москвы и Подмосковья. Знаю, что последние несколько групп были переброшены под Ленинград. Еще две группы на Урал.
— Какова их задача?
— Совершать диверсионные акты на железной дороге и оборонных предприятиях.
— А какова цель вашей группы?
— Мы должны были обосноваться в Люберцах. Завести знакомства с персоналом железнодорожной станции, а затем установить наблюдение за продвижением воинских эшелонов по Московско-Рязанской железной дороге.
— Что еще?
— Создать резидентуру из антисоветски настроенных граждан, работающих на железной дороге, а также среди тех, кто имеет непосредственное отношение к воинским перевозкам…
— Что у тебя там еще, не тяни! Или мне клещами из тебя все вытягивать? — раздраженно проговорил Романцев, заметив в глазах Копылова сомнение.
— В ближайшее время должен десантироваться отряд, нам следует его встретить.
— Вам сообщат по рации о его прибытии?
— Да.
Тимофей Романцев вспомнил, что с месяц назад в Люберцах работала радиостанция, но запеленговать ее так и не удалось: радиопередачи прекратились так же неожиданно, как и начались. Возможно, агент что-то почувствовал.
— Еще кто-нибудь, кроме вас, здесь есть?
— Резидент… В какой-то степени мы отправлены к нему на помощь, но где он и как выглядит, мы не знаем. Нам объяснили, что он сам нас найдет.
— С кем вы должны вступить в контакт?
— С одним чиновником… Он работает в аппарате Народного комиссариата путей сообщения. Весьма влиятельная фигура.
— Кто таков?
— Бургомистров Павел Андреевич, — ответил Копылов. — Хотели его привлечь к сотрудничеству. Его родной брат был завербован немецкой разведкой и сейчас проходит службу в «Абвергруппе-303».
— И как же вы собирались надавить на этого Бургомистрова?
— Показать фотографию его брата в военной немецкой форме. Он не посмел бы отказать в просьбе.
— Фотография при тебе?
— Да. За подкладкой гимнастерки.
— Давай ее сюда!
Вывернув наружу полы гимнастерки, Копылов нащупал небольшой картонный прямоугольник, аккуратно разодрал подкладку по швам, затем бережно извлек фотографию.
— Вот, — положил он на стол снимок.
Тимофей взял фотографию, с которой на него смотрел молодой мужчина в немецкой полевой форме армейского пехотинца и в пилотке на круглой голове. Взгляд настороженный, подозрительный, слегка затравленный. Он явно не походил на те плакатные фотографии, с которых молодые солдаты призывали соотечественников сражаться за идеалы рейха. Он был другой. Неужели этого не сумели рассмотреть сами немцы? Не было никакой гарантии в том, что парень после десантирования тотчас не явится в комендатуру. За время службы в контрразведке Романцев постоянно сталкивался с подобными случаями.
— А тебя не предупредили, что он может сдать тебя в «СМЕРШ» вместе с этой фотографией?
— Такой вариант не исключался, — сдержанно согласился диверсант. — Только ведь это еще не все. Его отец на Тамбовщине был крупным кулаком. Этот факт Бургомистров от Советской власти скрыл, а она обмана не прощает. А когда на Тамбове начались волнения, его отец примкнул к мятежникам. Есть несколько фотографий, где он запечатлен на групповом снимке с самим Антоновым.
— И где же сейчас отец?
— Неизвестно. По одним данным, он был взят в заложники подразделениями Тухачевского и расстрелян. По другим — перебрался куда-то в Сибирь. А вот один из его сыновей сумел сделать весьма неплохую карьеру в Наркомате путей сообщения.
— Каким образом вы должны были передавать добытые сведения?
— По радиосвязи в разведцентр.
— Когда ближайший сеанс?
Копылов посмотрел на настенные часы и сказал:
— Через тридцать минут…
— Где находится рация?
— В лесу, я ее надежно спрятал.
— Когда резервный сеанс?
— В это же время, через сутки.
Романцев достал папиросу, пустил прямо перед собой облако серого дыма. Еще через секунду оно уменьшилось в объеме, сделалось прозрачнее, а потом, вытянувшись в длинную кривую змейку, потянулось сквозняком в сторону окна.
Времени было достаточно, чтобы подготовиться к следующему радиосеансу. С немцами можно устроить радиоигру: для начала радист сообщит о своем благополучном приземлении, а потом можно будет подсунуть дезинформацию о переброске советских войск и военной техники. Немецкое руководство должно по достоинству оценить расторопность своих воспитанников.