Однако сегодняшние слова Стаса насторожили Самоварова.
— Ну-ка повтори, какие у вас ко мне претензии? — переспросил он.
— Известен тебе гражданин Щепин Игорь Евгеньевич, ныне покойный? — ответил Стас вопросом на вопрос.
Самоваров не поверил своим ушам:
— Как покойный? Кто? Щепин? Тоже?
— Ого! — оживился Стас. — Горячо! Я даже предчувствие имел нехорошее. Как только узнал, что при странных обстоятельствах скончался деятель культуры и искусства, так сразу и подумал: не обойдётся дело без Самоварова. Выезжаю на место — и что же? На столе покойного лежит краюха чёрствого хлеба, а под ней бумажка. «За телефон 120 р. Чайник Самоварову. Не верит, скотина!» Писано рукой покойного. Дрожащей старческой рукой! Ты не хочешь сделать заявление?
— Как это странно, — пробормотал Самоваров.
— И это всё? А если ближе к делу? Я сейчас на месте преступления, в мастерской Щепина. Тело обнаружено именно здесь. Знаешь, как подъехать? Тогда давай!
Самоваров со вздохом отвернулся от монастырского поставца, который кротко взирал на него единственным оком — расчищенной от копоти голубой розой. Однако ехать было надо. Бедный князь Щепин! Неужели убийство? Бессмыслица, бред — кому нужен нищий старик? Впрочем, и не такие дикие вещи случаются!
Мастерская Щепина располагалась в облупленной трехэтажке. Вход к скульптору был особый, из переулка. Майор Новиков встретил Самоварова в тесных сенцах, которые Щепин называл предбанником. Стас восседал здесь на табурете. Он неприязненно разглядывал ржавую электроплитку и гору слипшихся кастрюль на допотопном кухонном столе. Вход в саму мастерскую был задёрнут пестрой занавеской, об которую, как видно, часто вытирали руки.
Увидев Самоварова, Стас встал и протянул другу свою большую, невероятно жесткую и твёрдую ладонь:
— Привет, Колян! Рад встрече. Хотя радоваться лучше бы в другом месте. Сто лет тебя не видел. Ну-ка, повернись! Молодцом! Женат, счастлив, богат.
— Кто это тебе сказал, что я богат?
— Сам вижу. Шапка на тебе под потолок, как у Шаляпина. Мы зимой-то с тобой встречались последний раз года три назад — тогда у тебя другая была, облезлая. А вообще шапки — это баловство. По морозу надо голым ходить, как Порфирий Иванов.
Сам Стас был сегодня в том же кожаном пальто, что и три года назад, и много ранее. Даже в неновой одёжке выглядел майор уверенным в себе, серьёзным и мужественным. Да он и был таким!
— Я не настолько озабочен здоровьем, чтобы гулять нагишом, — сказал Самоваров. — Лучше просвети, что с беднягой Щепиным?
Стас честно признался:
— Чёрт его знает. Неясно! То ли убийство, то ли смерть от естественных причин.
— А что стряслось?
— Картинка такая: обнаружен сидящий в кресле старикан семидесяти шести лет от роду, без признаков жизни и без видимых повреждений или следов насилия. Чего от деда ещё ждать в таком преклонном возрасте?
— Но по такому случаю хватило бы «скорой» и участкового. Почему ты здесь?
— Как раз участковый и заварил кашу! — недовольно засопел Стас. — Старик помер вчера вечером или ближе к ночи. Нашли его, как видишь, оперативно: какой-то алкаш из Союза художников прибыл сегодня утром в гости, а ему никто не открыл. Алкаш очень хотел выпить, молотил в дверь, взбудоражил соседей. Божился¸ что его Щепин ждёт и никуда уйти не мог. В конце концов вызвали слесаря и участкового. Они дверь вскрыли и увидели, что старика хватил удар. Печально, но бывает. И вдруг участковый — жуткая у него фамилия, Немнюгин — начинает орать: «Стоп! Стоп! Руками ничего не трогать! Это серийное убийство!»
— Не хило! Почему же серийное? — удивился Самоваров.
— Потому что Немнюгин вопит: «Не далее, как десять дней назад я вскрывал квартиру недалеко отсюда, в Архиерейском переулке. Там тоже старик мёртвый лежал!» Он мигом вызывает нас. Хотя какие основания? Ведь все старики когда-нибудь умирают, многие скоропостижно и без свидетелей. В своих одиноких квартирах. Ежедневно они мрут, не то что каждые десять днейэ Однако Немнюгин упёрся: серийное! У того, говорит, деда, что в Архиерейском, вот так же, как здесь, пыль вытерта была, и тряпочка на батарее висела.
— И здесь тоже есть тряпочка?
— С этим не поспоришь: тряпочка действительно висит. Я сам-то чего сюда приехал? Немнюгин на столе здесь обнаружил бумажки всякие, и та, что сверху лежала, меня смутила. Мятая такая бумажка, а на ней старческой про тебя написано и про какой-то чайник. Что за чайник? Чему ты не веришь? Почему скотина?
Самоваров вздохнул, промолчал.
— Не знаешь? Ну, хоть что-нибудь предположи! — приставал Стас. — Фигня ведь какая-то. Я для очистки совести решил тебя потревожить, прежде чем занести старика в естественно помершие. Что скажешь?
Это всё невероятно, — пробормотал Самоваров.
Ничего другого не пришло ему на ум.
— Чего ж тут невероятного! Дед был старее некуда. И без видимых повреждений, — насупился Стас.
Самоваров задумался.
— Странная записка, — пробормотал он. — В ней только про чайник мне всё понятно. Я был в этой мастерской два дня назад. Видишь ли, некоторое время назад я решил обменять один из своих чайников на самовар…
Стас внимательно выслушал всю историю про чайник с самоварчиком, про Тверитина и про то, что анималист Щепин был единственным свидетелем обмена коллекционеров. От такой информации шершавое лицо майора стало ещё суровее, а собачьи ямки обозначились особенно явно.
— Дело поганое, — изрёк он. — Вернее, дела-то, может, и не нет никакого, но смерти обоих стариков в самом деле похожи. Они друзья, оба служители муз — и одинаковым образом скончались с интервалом в две недели. Против этого не попрёшь! Если ты, Колян, тут был недавно, то обстановку помнишь. Может, это ограбление? Алкаш смотрел и говорит, что вроде бы ничего не взято. Следов борьбы, беспорядка тоже нет — наоборот, уборка проведена. Давай поглядим, а вдруг всё-таки пропало что-нибудь?
Стас отдёрнул захватанную занавеску, и друзья вступили во владения князя-анималиста.
— Ну, как? — озабоченно спросил Стас. — Смотри в оба! Труп увезли, но вещи все на местах.
Самоваров огляделся:
— Прав твой Немнюгин: есть тут нечто странное и необъяснимое. Скульптор Щепин был дедушка весьма неопрятный. Здесь ещё два дня назад царил полный беспорядок. Глина была растоптана по полу, всюду миски кошачьи — он очень кошек привечал…
Стас повёл носом и согласно кивнул. Сам он держал кота, знаменитого Рыжего, и отлично знал, чем пахнут кошки.
— Теперь смотри, — продолжил Самоваров, — пол чисто выметен. На столе идеальный порядок, столешница прямо блестит — явно помыта. Наверное, впервые за последние пятнадцать лет! Тряпочка, как тебе известно, висит на батарее. Вон она.
— Занудный ты, Самоваров, — зевнул Стас. — Я всё это уже видел. Криминалисты были и тоже ничего из ряда вон выходящего не обнаружили.
— А оно есть! Это кошачьи миски! — воскликнул Самоваров.
— Да ну! Вот это диво.
— Именно диво! Они всегда стояли на полу — вон там, у стеллажа. Где же они теперь? А вот — на полке, стопочкой. И не догадаешься, что они кошачьи, до того чистенькие. Конечно, кошачий язык гладко моет, но удалить засохшие остатки пищи и особенно глины он не в состоянии. Я уж не говорю, что поставить миски стопочкой не в силах самая гениальная кошка.
— Зачем кто-то мыл эти дурацкие миски? Я могу понять, когда отпечатки пальцев намеренно стёрты. Допускаю, пол здесь выметен, чтобы уничтожить следы. Но девять кошачьих мисок зачем перемыты? — недоумевал Стас.
— Когда ты найдёшь ответ на этот вопрос, ты узнаешь, кто преступник. Так всегда пишется в детективных романах.
Стас насупился:
— Иди ты к чёрту! Накаркаешь ещё. Какой преступник? Это естественная смерть!
— Участковый не зря удивился, — продолжил размышлять вслух Самоваров. — Ведь у второго деда, Тверитина из Архиерейского переулка, случилось то же самое — внезапная и необъяснимая чистота вместо обычной грязищи. Там перетёрты в шкафу запылённые статуэтки и подстаканники. Всё похоже — один к одному! А про тряпочку у Тверитина на батарее мне сам Щепин и рассказывал.
Стас недовольно потёр большим пальцем крутой подбородок и вздохнул:
— Погано, если так. Поглядим, что скажут медики. А вдруг всё-таки естественная смерть… Прикинь теперь, не украли ли чего. Хотя понимаю, трудно это. Вон сколько всякого барахла! Одних статуэток море — собачки, тигры, гамадрилы…
— Произведения Щепина-Ростовского не имеют художественной ценности, — уверенно заявил Самоваров. — Материалы, из которых они сработаны, тоже малоценные — глина, гипс, пластилин. Дорогих вещей у покойного здесь никогда не водилось, денег, по-моему, тоже. Откуда? Друзья-собутыльники Щепина всё-таки поточнее скажут, пропало что или нет. Но я почти уверен, что ограбления не было.
— А что тогда было? Первым делом приходят на ум наследственные дела. Ребята родственников поищут, на квартире у Щепина побывают, поговорят с соседями. Самая реальная версия — квартирный вопрос.
— Да, это возможно.
— Это раз! Если старик пьющий был, то могли притащиться случайные гости. Вот и вторая версия — ограбление во хмелю, — рассуждал Стас. — Но непохоже. На столе сохранилась непочатая бутылка «Особой» и какая-то вонючая наливка. Опять же старик сидел целенький, небитый, в кармане пятьдесят два рубля. Все версии будем проверять, но пока ничего общечеловеческого — деньги, бабы, месть — не просматривается. Хотя как раз бабы и склонны к уборкам и развешиванию тряпочек.
— Щепин не выносил подобных баб.
— Значит, это что-то по твоей части, Самоваров. Что-то глубоко психологическое и невнятное. Может, всё дело в твоём чайнике? Что бы означали эти таинственные слова «Не верит, скотина»? Чему ты не веришь? Быстро шевели мозгами!
Самоваров и сам уже занялся этим трудным и малообещающим делом. Даже вертелось что-то в памяти, но такое бесформенное и неопределённое, что расплывалось при малейшем приближении.