Я выдавливаю застенчивую улыбку.
– Ну же. – Миазма похлопывает по месту справа от себя. – Не стесняйся. Присаживайся! – Она берет бронзовый сосуд и наполняет мою чашку. – Жаль, что Ворон чувствует себя недостаточно хорошо, чтобы присоединиться к нам.
– Да, – осмеливаюсь я. – Я надеялась, что смогу увидеть его сегодня.
– Скучаешь по нему, не так ли? Я знаю, ты, должно быть, скучаешь по Жэнь, – говорит Миазма, не давая мне опомниться. Ее дыхание уже пахнет вином, которое она только что налила мне. – Я не виню тебя. Она оказывает такое влияние на людей, – Миазма жестикулирует чашкой, – притягивая их к себе. Но на самом деле все, что она делает, это берет ваше доверие, ваши ценности – она берет и изменяет вас, не меняя себя. Она ворует все, что ты считаешь своим. Но настанет день, когда я заберу все, что она считает своим. – Она наклоняется, костлявый кончик ее носа почти касается моего. – И начнем мы с тебя.
Затем, прежде чем я успеваю понять, откуда что взялось, Миазма откидывается на спинку стула.
– Слуга!
Появляется служанка, и Миазма приказывает ей подать мне лучшие куски горного козла.
– Леди…
– Ну, что я только что тебе сказала, Зефир? – бранится Миазма, когда слуга накладывает мясо мне на тарелку.
Я облизываю губы.
– Ми-Ми. Я не…
– Ешь, – говорит Миазма, подталкивая ко мне тарелку. – Я хочу, чтобы твое тело стало таким же сильным, как и твой разум.
Я не ем мясо. По крайней мере, не такую лоснящуюся пахучую гадость, горкой сложенную передо мной. Но под взглядом Миазмы я жую и проглатываю кусок козлятины. И еще один. Холодный пот стекает у меня по спине. Я клянусь никогда больше не есть мяса.
Я все доедаю и откидываюсь на спинку стула, а мой желудок наполняется кислотой.
Внезапно поднимается Миазма.
– Тост!
Когда она запрыгивает на стол, дребезжат кубки и тарелки.
– За нашу императрицу Синь Бао, – объявляет она, расхаживая по тарелкам с едой. – Пусть ее звезда остается яркой, а ее правление долгим!
Она доходит до конца стола и выпивает залпом бокал с вином. Все пьют. Я выплескиваю содержимое своей чашки через плечо.
Слуга взбирается на табурет, чтобы наполнить кубок Миазмы. С вином в руке она продолжает расхаживать.
– И за Синь Жэнь и Цикаду! Как же они нас повеселили! Но мы достаточно долго играли с нашей добычей. Я заявляю, что пришло время перейти к убийствам!
Крики выражают всеобщее одобрение. Проходит еще один раунд, и все барабанят по своим кубкам, а Миазма ухмыляется, и ее лицо становится похожим на череп, зловещий в свете факелов. Она берет наполненный во второй раз бокал и поднимает его к небу.
– Небеса, возможно, и благословили меня силой воссоединить империю, но я не смогла бы этого сделать без вас! Да, тебя! И тебя! – Вино вытекает из кубка, когда она водит им по кругу. – Все вы! Вы, мои самые дорогие и верные слуги! Для вас и во имя нашей неминуемой победы я исполню короткую песню. Или стихи. – Миазма опять выпивает вино и опрокидывает кубок, прежде чем долить из кувшина. – Как многие из вас знают, я не умею петь. Но стихи я могу сочинить!
Она делает большой глоток из носика кувшина и проводит костяшками пальцев по губам.
– Жизнь человека, – кричит она, маршируя вдоль стола, – это всего лишь утренняя роса. Прошедших дней много…
Ее ботинок с хрустом попадает в миску.
– …будущих – короткая лишь полоса. В моем сердце грусть, Заботы, которые не забыть.
– Что разрушит их все? – Она покачивается, и генералы встают, протягивая руки, чтобы поддержать ее. – Вино Ду Кана, лучшее, жажду счастья мою утолит!
Взрыв смеха.
– Одетые в синее те, кто за тобой пойдут…
К столу подходит стражник и опускается на колени.
– Докладываю!
Премьер-министр делает еще один глоток, затем опрокидывает кувшин. Пока слуги бегут за новым, Миазма наклоняется, чтобы выслушать доклад стражника.
– Тут как тут, – отвечает она.
Она выпрямляется, поворачиваясь лицом к остальным.
– Кажется, у нас перерыв. Мои стихи придется отложить на другой день.
Раздаются крики протеста.
– Не переживайте! – заявляет Миазма. – Вам будет так же потешно. Стража!
Тишина опускается на всех, кроме танцоров, которые визжат и разбегаются с дороги, когда стражники тащат человека на нос корабля. Его бросают на пол, и я приподнимаюсь со своего места.
Ворон?
Нет. Тот же черный плащ и длинные черные волосы, но это незнакомец. Мой разум наполняется облегчением – облегчением оттого, что предчувствие оказалось ошибочным. Я сосредотачиваюсь.
За исключением Ворона, большая часть свиты Миазмы старше. Эта девушка молода. Она либо посторонняя, либо…
– Служанка, – протягивает Миазма, – была поймана на отправке голубей ко двору Цикады. Кем это ее делает?
– Предательницей! – произносят все в унисон.
– А что происходит с предателями в этом лагере?
– Они умирают!
Миазма спрыгивает со стола и встает на корточки перед девушкой, хватая ее за подбородок. Место под моим ухом покалывает, вспоминая остроту ее ногтя.
– Мне нравятся твои глаза. – Девушка всхлипывает сквозь кляп, и Миазма выпускает ее. – Я бы хотела, чтобы ты дважды подумала, прежде чем давать мне повод выцарапать их.
Она делает из руки коготь, поднимая его над виском девушки, как будто она сделает это прямо здесь, сейчас же. Советники прикрывают лица парчовыми рукавами. Генералы и воины бесстрастно взирают на происходящее, потому что в них всегда жива жажда крови. Я же смотрю, потому что у меня закончились слова.
Но затем рука Миазмы сжимается в кулак.
– Слива.
– К вашим услугам, Премьер-министр.
– Сколько у меня еще в запасе сундуков с золотом?
– Двести пятьдесят три, миледи.
Миазма поднимается. Она поворачивается к нам, глаза ее поблескивают.
– Я знаю, что говорят обо мне мои враги. Что я беспощадна. Переменчива. Безрассудна. Но никто никогда не жаловался на мою щедрость. Я даю людям то, чего они заслуживают. А теперь и у тебя есть такой шанс. – Колокольчик на ее ухе звенит, когда она поднимает вверх свои руки с засученными рукавами. – Ответьте мне. Кто угодно. Каким самым болезненным способом может умереть предатель?
Воздух наводняют соображения, и каждое чудовищнее предыдущего. Голоса цепляются друг за друга до тех пор, пока я не оказываюсь окруженной собственным молчанием, которое нарушает шепот позади меня.
– Пропаривание.
Шепчущий – слуга с татуированным лицом. Каторжный рабочий. Я смотрю на него, и он смотрит в ответ, ошеломленный, как будто не может до конца поверить в то, что только что сказал.
Но уже слишком поздно. Как змея, почувствовавшая движение в траве, Миазма поворачивает голову в нашу сторону.
– Что ты сказал?
Каторжник беспомощно смотрит на меня, как будто я могу забрать себе его слова.
– Премьер-министр задала тебе вопрос, – рявкает Слива. – Говори громче!
– П-приготовить на пару. – Каторжный рабочий не сводит глаз со своих ног. Может быть, он работал с той девушкой. Может быть, они были друзьями. Это не имеет значения. У человека, у которого ничего нет, есть все, чтобы предать. – С-смерть с помощью пропаривания.
– Пропаривание… – Миазма задумчиво потирает одну сторону лица. – Значит, приготовить на пару. Но сначала ощипай ее. Я люблю, когда мои поросята без волос.
Служанка причитает сквозь кляп.
Миазма машет стражникам. Когда они тащат девушку вниз по палубе, Премьер-министр указывает на каторжника.
– Слива, проследи, чтобы он получил свой сундук.
– Это…
– Слишком расточительно? – Миазма качает головой. – Слива, Слива, что я говорила о твоей скупости? Ну? – Она поворачивается лицом к своим зрителям. – Что вы на это скажете? Расточительна я или щедра?
– Ваша светлость очень великодушна! – кричат все, но атмосфера изменилась. Чаши наполнены вином. Еда остается нетронутой. Слуга бежит доложить, что повар разогревает самый большой из котлов для варки на пару, а советник напротив меня извиняется и бросается в сторону джонки.
– Отлично, – говорит Миазма. Я молюсь, чтобы это положило конец пиршеству, но она запрыгивает обратно на стол. – Итак, на чем я остановилась?
Генерал прочищает горло.
– Одетые в синее те, кто…
– Ми-Ми. – Взгляды обращаются ко мне.
Я должна молчать. Этой девушкой могла бы быть я, если бы не одно отличие: я слишком умна, чтобы попасться.
Я встаю и обращаюсь к Миазме.
– Позвольте мне исполнить для вас песню.
– А? Тебе не нравится мои стихи?
– Стихи – это песня без мелодии. А ваши заслуживают ее. Позвольте мне это устроить.
Лицо Миазмы по-прежнему точно фарфор. Затем его надкалывает ухмылка.
– Хорошо сказано! Дайте Восходящему Зефиру цитру.
– И аккомпаниатора, – добавляю я, надеясь, что она подумает о том, чтобы вызвать Ворона. Но вызывают участника оркестра. В его взгляде настороженность, когда он садится напротив меня за свою цитру.
Я наблюдаю, как она сменяется отвращением, когда над палубой разносится запах дымящегося мяса.
– Что у тебя есть для нас? – спрашивает Миазма, пока люди бледнеют направо и налево.
Я поднимаю руки.
– Крики солдат Жэнь под копытами вашей кавалерии.
– Превосходно! – рычит Миазма.
Я одними губами произношу «Боевой гимн» другому играющему на цитре, а затем киваю. Он даст сигнал к началу игры. Пока звучит его аккомпанемент, я сильно сжимаю струны и провожу по ним руками вверх и вниз. Кончики пальцев горят от трения, и я стискиваю зубы, когда рождается звук.
Это будут крики солдат Миазмы, когда они сгорят заживо, скрежет ее джонок, треснувших по швам. Я ударяю ладонью по дереву цитры – один напряженный удар сердца, – а затем выбрасываю пальцы, обрывая крики.
Один корабль тонет. Другой загорается. Одна леди падает.
Поднимается другая.
Я добавляю к крикам мелодию, заставляю струны дрожать вибрато, в нем вся ненависть, гнев, печаль последних оставшихся в живых. Я надеюсь,