Современникам моим конца двадцатого века этот факт может показаться смешным, но это так, так, так.
Может быть, Андерсен подспудно чувствовал, что это сэкономит его силы, может быть, он был чем-то болен, может быть, боялся заразиться. Любовь сказочника была возвышенной и непонятной современникам. Он и для нас является человеком высшего порядка, монахом литературы, который не мог бы жить без кислорода, даруемого буквами, и который далеко не всё на этой земле способен воспринимать.
Он сам был открытой раной, которая постоянно затягивалась и вновь открывалась. Только слава и удовлетворение от своего творчества могли быть лекарством для этих вещих ран.
Но будем честны — Андерсен был физически слабым человеком, а постоянная любовь, даже и платоническая, требует душевных и физических сил, и чем более платонична любовь, тем сильнее духовное напряжение.
Сам того не подозревая, он всю жизнь бессознательно создавал апокрифическое Евангелие детства — свои чудные сказки. И любовь была главным источником его творчества. С наибольшей силой тоска по глубокой ответной любви выражена в сказках — некоем высшем мире, созданном из детских игрушек, глубоких страстей, болезней, одиночества, едва ли не постоянного, жажды признания и улыбок всех достойных женщин...
Не было женщины, которая бы стремилась к нему. Уже в пору славы он вдруг стал нравиться женщинам, но ни одна из них не в силах была вызвать ответного чувства.
После неудачной любви к Йенне Линд хрупкие дверцы его сердца закрылись навсегда. Его нерастраченная девственность дала особую крепость, небывалую дотоле силу сказочным образам, сделав их человечнее самих людей. В сущности, Дюймовочка так же легендарна для нас, как Пенелопа или Елена, из-за которой разыгралась Троянская война, величайший миф человечества.
Андерсен был сплошная нежность. Её невозможно было излить на людей, нежность людям в больших количествах противопоказана, поэтому она могла существовать только в романах, пьесах, стихах, но особенно — в сказках. Форма сказки оказалась тем благородным сосудом, в который он мог перелить свою нежность без остатка.
Любить женщину издалека, жить мыслями о любви к ней — значило создавать корневую систему очередного романа, новой пьесы. Уж не говоря о стихах — пристанище его вечной литературной ненасытности. Река его стихов растекалась по терпеливой к его творчеству, но насмешливой Дании, но ручеёк лучших добежал и до наших прагматических дней. В конечном итоге Андерсен оказался прав! Количество переросло в качество. Некоторые его стихи учат в школах, особенно патриотические... Космополитом его сделали путешествия. Войны привели к патриотизму. Редко кто умудрился пройти мимо этой дорожки. И Андерсен её не уберёгся.
Если бы даже Йенни Линд стала его женой, брак был бы ненадёжен. Два соловья не могут быть вместе долгое время.
Жажда семьи преследовала его.
Сказочники не занимаются политикой... Да, он боялся политики. К тому же, старая лиса Йонас Коллин отучил его от политических суждений. Это помогло сказочнику выжить. Он не замечал дворцовых интриг, которые, разумеется, существуют при любом дворе.
Но политика интересуется сказочниками.
Войны не входили, а вбегали в жизнь Ганса Христиана Андерсена. Они унижали его сильнее нищеты, — его второй матери и были родными, хотя и не любимыми сёстрами его жизни, поскольку поэт — главный представитель нации, а война больше всего унижает нацию...
Поэт, а сказочник — высшая ступень поэта, — лакмус времени, его температура по абсолютной шкале времени. Кто-то скажет: вы излишне романтичны, но романтика — единственная сестра реализма...
Романтика — единственное, что может спасти человечество... Андерсен понял это после чтения Шекспира.
Война, которая была в его детстве, — лишь задела своим чёрным крылом...
Война 1848-1851 года — заставила торжествовать датчан, война 1864 года унизила Данию, доказала, что на грядущем торге европейских держав, она не котируется, пришёл Бисмарк — Пётр I Германии... Поэт-сказочник — это нервная система страны... Это корневая система государства. Это — зрение державы в грядущие века... Но к мнению сказочников прислушиваются ещё меньше, чем к мнению сумасшедших. Андерсен всё понимал. Он страдал, что его чувственное понимание не могли разделить, оценить, узреть...
Вокруг гения всегда собираются мифы. Мифология гения — особая статья жизни... Она живёт рядом с гениями и захватывает как круговорот. И со временем похищает одежды истины. Но мы-то, читатель, не будем грешить против истины...
Если относиться к истории человечества как к сказке, то многое встаёт на свои места. Но кто её пишет?
Бог?
Дьявол?
Страшнее!!!
Её пишет человек!
ТРИ ЛЮБВИ АНДЕРСЕНА
Людям свойственно читать о любви и верить: великая любовь бывает только у больших людей.
Ошибка.
Принято думать, что у Андерсена было три любви:
Риборг Войт, Луиза Коллин, Йенни Линд.
Каждая любовь приводила его к эмоциональному срыву. Из всех книг великих писателей нам больше всего нравится читать то, что написано на их простынях...
Андерсен был экстравертом. Он был исключительно влюбчив, и десятки женщин в разные времена занимали его воображение.
Пожалуй, только первая любовь сохранилась и его сердце...
Только одно существо он любил на протяжении всей жизни. Этим существом был он сам — Ганс Христиан Андерсен. Поэтому никто не мог занять в его душе места большего, чем он сам.
Кроме Риборг никто его не любил...
Любовь к себе, влюбчивость в женщин и искренняя любовь к природе помогли ему стать тем, кем он стал.
Жизнь его — день ото дня возрастающая любовь к самому себе.
Это позволяло ему тоньше чувствовать нервную систему слова.
Говоря о судьбе Андерсена, вспоминается Риборг Войт: первая любовь. Он влюбился летней порой 1830 года. До этой встречи у него не было сильного чувства. А между тем, ему минуло двадцать пять лет, и все знакомые молодые люди его возраста испытали любовь. И вот — дорога по Фюну и город Фоборг, где находится его школьный друг Кристиан Войт. Сын купца и судовладельца искренне любо и Андерсена. Достаточно вспомнить, что он говорил прославившемуся Андерсену в 1838 году: «Теперь ты заглядываешь ко мне раз в месяц, прежде, когда я один знал то, что теперь знают другие — что ты великий поэт, — ты больше жаловал меня!»
Кристиан Войт часто рассказывал семье и своём друге, явлении из Оденсе. Отец слушал его с присущей усмешкой, ему было любопытно взглянуть на странного юношу, ничего не имевшего за душой, кроме писательских надежд на будущее.
Сестра Кристиана Войта была на год моложе будущего сказочника, и всякий молодой неженатый человек вызывал её неподдельный интерес.
Перед приездом Андерсена Риборг Войт взяла у брата книгу молодого поэта и перечитала его стихи. Человек, пишущий книги, был интересен в городке, где все думали о пропитании и доходах. Риборг много читала, ещё больше мечтала. В стихах Андерсена она нашла отголоски и своих нежных чувств. При встрече её пленила нежность молодого человека и его открытость, которые он прикрывал напускной взрослостью. Андерсен приходил к другу каждый день, но больше, чем Христиан, встречи ждала его сестра. Они гуляли, шутили. Их взгляды встречались и не хотели расставаться друг с другом. Андерсен ещё никогда не испытывал такого томления перед встречей, ведь он был девственником. Его снедало ожидание настоящей любви. Поэтическая натура нашла понимание в лице двадцатичетырёхлетней Риборг.
И вдруг к нему пришла боязнь дальнейших отношений. Так, он боялся природного явления — пожара, например. Теперь горело его сердце, и он инстинктивно размышлял о возможности побега. Его сердце поняло — любовь. То, что посещало великих поэтов, посетило и его. Он дождался. Он счастлив! Счастлив? Разве он счастлив? Откуда тогда удивительный страх? Только встретятся — жажда бегства.
Андерсен всегда помнил о своей нищете. Что он мог дать любимой? А ни-че-го. Сможет ли он стать великим? Он хотел всемирной известности — и вдруг такое препятствие — любовь к сестре друга, уравновешенной, обаятельной девушке, которая помнила его стихи наизусть. Он едва вырвался из плена Мейслинга — и вот плен Риборг Войт; разумеется, совсем другой плен, сладкий, пьянящий, высокий, но плен, плен, плен. Жениться? Появятся дети. Чем кормить их? Он ненавидел свою нищету, ненавидел себя за свою нищету, всей кровью знал, как она немилосердна. В нищете, без его помощи в Оденсе доживала мать, мечтавшая понянчить его детишек...
— Андерсен, — говорила Риборг, беря его за руку, — прочтите мне моё любимое стихотворение из вашей «Прогулки на остров Амагер»...
— Я забыл, — волновался Андерсен.
— А вы вспомните, — она покосилась на него. — Вы должны вспомнить ради меня! Ну же. Вы ведь не старик, чтобы забыть стихи из своей книги, которая вышла всего два года назад.
— Я не старик, поэтому придётся вспомнить!
— А раз не старик, то и догоните меня, — Риборг бросилась убегать.
Смешно было наблюдать со стороны долговязого Андерсена, бегущего за девушкой, которая хотела, чтобы он поймал её.
— А вот и поймал!
— А вот и нет!
Андерсен хотел поцеловать Риборг, но ладошка встала на пути его горячих губ.
— Нет, нет и нет. Сначала — стихотворение. «Я знаю две звезды лучистей звёзд небесных...», — произнесла она задумчивым голосом, с той интонацией, что две эти звезды — она и её спутник.
— Это стихотворение называется «Розы и звезды».
— А разве у поэтов есть что-нибудь ещё, кроме роз и звёзд?
Он понял это как намёк на свою бедность и замолчал. Даже девушка, в которую он влюбился и которая, он чувствовал, могла стать его женой, смеялась над ним!
— Ну, не будьте букой, не обижайтесь, пожалуйста. Я не хотела вас обидеть. Я не могу вас обидеть.