И еще раз, возвращаясь к теме Гоголя, отчасти себе противореча.
«Он не иссяк, он не выдохся. Его нужно было просто поддержать, отправить на курорт, дать возможность восстановиться – он бы стал жить дальше, он бы много еще сделал».
Его высказывания по поводу эротической любви были остроумны. «На всех не женишься». Он добавлял: «Дон Жуан – великий миф, потому что он отражает реальность мужской психики, с которой приходится считаться». Он предлагал своим прихожанам чистоту в отношениях, в браке, и был здесь весьма настойчив. Это сочеталось с тем, что он всегда защищал людей от упреков в легкомысленных связях, в разврате. «А как же Пушкин? Его увлечения? Какое же это христианство?» В ответ, улыбаясь, словно с радостью говорил: «Ну, он же был еще совсем молодой человек, к тому же с южной кровью! Все внутри кипело!» – «А Ахматова?» – «Так что ей было делать, если всех ее мужей сажали и убивали?»
Когда же я стал развивать тему про поэтическую исключительность, про то, что «у поэтов свой закон», он улыбнулся и сказал: «Много прекрасных женщин. Но ведь на всех не женишься». И, посерьезнев: «К тому же, смотрите, вот у меня прекрасная жена, но ведь это только жена, это только любовь к жене, ведь это лишь отблеск любви Его к нам и нашей к Нему, не сравнимой ни с чем».
Его призыв к чистоте в сексуальных отношениях мог равняться по силе лишь с пониманием иррациональных сторон человеческой природы. И первая его реакция всегда была – поддержать, а не осудить, в отличие от некоторых воинствующих прихожан, предваряющих ситуацию американских законов о «сексуальном домогательстве», если ты задерживаешь взгляд на женщине больше, чем на секунду. Агрессия в любой области всегда говорит о собственном страхе. Тогда я еще этого не знал. Никогда , ни разу, встречаясь с самыми запутанными личными отношениями, о. Александр не был ни агрессивен, ни жесток. Сначала поддержать, передать силу и веру, вывести из отчаяния, а потом уже разговор о том, что делать дальше. В стране, где «секса не было», эта сияющая сторона человеческой жизни казалась особенно угрожающей и несущей в себе невероятные угрозы, стыд и возможные кары со стороны грозного Бога. Впрочем, тема Бога, карающего за секс в первую очередь, живет и в современной России, снявшей почти все запреты и ограничения в сексуальной области. И чем больше растет этот ложный страх Божьей кары, чем больше тема сексуального греха загоняется внутрь религиозным сознанием, тем больше человек заболевает. Одному тут не справиться – нужен тот, от которого нет секретов (замечу только, что не любой человек и не любой священник тут подходит). Это самое сильное противоядие от религиозно-сексуальных комплексов, и не только от них. От о. Александра у меня секретов не было.
Авторы знаменитой книги «Курс чудес» утверждают, что Бог не видит греха, не видит темной стороны человеческой личности, не видит того, чего на самом деле, в реальности не существует, что является лишь тяжким сном личности. Не думаю, что о. Александр был знаком с этой книгой, и все же кое-какая перекличка имела место. Не в представлении о «зрении Бога», а в концентрации собственного зрения на светлой стороне мира. Сейчас это называют скучноватыми словами, описывающими практику огромной силы «позитивное мышление». Это когда человек намеренно утверждает, глядя на полупустой стакан, что стакан наполовину полон, а не наполовину пуст, как скажет приверженец негативного мышления.
В одной из своих статей я писал о том, что любая мысль действует как молитва, любое слово и любое дело. Сейчас все больше говорится и пишется о том, что каждой нашей мыслью и словом мы формируем реальность, мы сеем зерна будущего, которые обязательно вырастут и проявятся на материальном уровне. («Что посеешь, то и пожнешь», – как об этом сказано в Библии.) Одним словом – мысля благожелательно, сострадательно и позитивно, мы формируем свое будущее и будущее земли, мы молимся о ней в самом прямом смысле этого слова. И Евангелие призывает нас радоваться, всегда радоваться и благодарить, потому что благодарность – форма любви, невероятной творящей силы, – не критиковать, замечать светлое, не купаться в отчаянии и жалости к себе. Потому что эти вещи работают как отрицательная молитва, внося свой вклад в дело формирования будущего, в том числе и своего собственного.
Я помню, как однажды мы небольшой компанией во главе с о. Александром возвращались из новодеревенской церкви, идя к станции пешком. Мы дошли до речки и пошли через мостик. Было начало лета. Над мелкой водой свесились ветви березы, зеленела прибрежная трава, вода с журчанием бежала под мост.
Один из моих знакомых стал говорить о том, как жители загадили природу. Он говорил про старые автомобильные покрышки, валявшиеся на берегу, выжженные клейма костровищ, пустые бутылки и консервные банки, лежащие на дне. Понимаете, он говорил правду, все это действительно имело место – и действительно, если к мусору приглядеться, казалось особенно безобразным и портило пейзаж. Более того, мусор вызывал недобрые чувства к тому, кто его сюда наносил, и будущности природы вообще. Повторяю, это была правда. Но это была правда того человека, который смотрел на мир глазами, ищущими прежде всего недостатки.
– А по-моему, здесь очень красиво, – сказал о. Александр, улыбаясь. – Какая зелень, какая прекрасная вода, солнце…
И это тоже была правда. Но это была правда другого человека – того, который видит в мире лучшие его стороны и утверждает их. Все, за что мы благодарим, увеличивается в нашей жизни, и такой взгляд на вещи, как похвала подмосковной речушке не из самых чистых, принадлежал человеку с духовностью, предполагающей умножение в мире лучшего, его красоты, его жизненности.
Тогда я почти пропустил этот диалог мимо ушей, а потом вспомнил.
«Какой мерой меряете, такой и будет вам отмерено» – и о. Александру было отмерено силой и сиянием, которые он видел в мире, и они возвращались к нему.
…главным для него было ощущение Церкви как Тела Христова, как воплощения самой великой любви в его жизни – Христа.
Эпизоды. Экуменизм
Он настаивал на том, чтобы прихожане помогали друг другу, потому что вера без дел мертва. И одним из лучших моментов в своей жизни я обязан как раз такому случаю.
Один из наших прихожан строил себе и своей семье дом под Москвой. Мы отправились ему помогать. Целый день мы провели в перетаскивании носилок, укладывании бревен и других строительных делах.
Но вот стало темнеть, и мы отправились на станцию. Я незаметно отстал от ребят, идущих впереди, о чем-то переговариваясь. Меня внезапно обступило какое-то особенное присутствие природы – теплое, таинственное, бездонное. Я был дома. Я прислушивался к тихому разговору впереди и сам шел тихо, не торопясь, и все вокруг стало каким-то сказочным, словно бы это был тот самый знакомый и любимый подмосковный пейзаж, и все же не тот самый – а преображенный, новый, неожиданный. Вышла луна. Издалека доносились звуки набирающей ход электрички. Вполголоса пели птицы. Я был там же, где был, и не там. Я путешествовал по «сдвинутому» миру, который очаровала неведомая сила, прошедшая через меня. Такие минуты не забываются. Потому что в них – настоящее.
Помогая другим, я открываю в себе окошко, способное воспринять более тонкие формы той же самой действительности. Мир не жесток и многовариантен. Только от меня зависит, какой ипостасью он мне откроется. Формирование органов восприятия напрямую связано с развитием соучастия и поддержки. Любящий поэтому видит мир не так, как отчаявшийся. Это еще несколько замечаний о природе зрения.
Как-то разговор зашел об экуменическом движении, которое возглавлял тогда в СССР Сандр Рига. Он и его окружение – люди в основном замечательные и творческие, издавали журнал, устраивали совместные молитвенные вечера, а значит, сильно рисковали. Сейчас это звучит странно, но тогда этих действий было достаточно, чтобы вам сломали жизнь. И Риге это с рук не сошло – его отправили в закрытое лечебное заведение в Благовещенске – лечить от безумия, потому что тогда верующий человек вполне мог сойти за безумного, как, собственно, и сейчас. Меня всегда восхищало мужество Сандра и его окружения, я печатался в самиздатских журналах, которые издавала «Экумена», выступал на вечерах и восхищался движением.
– Напрасно Сандр так много ставит на деятельность вне Церкви, – сказал о. Александр. – Нужно вести преобразование Церкви изнутри. Это единственный путь.
Меня это удивило тогда, и я часто вспоминаю это сейчас. Тогда я удивился тому, что молитвенное движение Риги могло быть принято не на ура. Сейчас меня удивляет верность о. Александра традиционной Церкви. Написал фразу и понял, что неточно. Церковь для о. Александра была единым и непрерывным единством верующих, восходящим к Христу и осуществляющимся на земле в обусловленных социальных формах. Но это было не главным.
Думаю, что главным для него было ощущение Церкви как Тела Христова, как воплощения самой великой любви в его жизни – Христа. Это ему верность он хранил, это его он видел даже через боль, ошибки и невероятные преступления, совершаемые в истории «христианами». И отвести взгляда от Него он не смог. А раз Церковь – его продолжение, он был готов, страдая, принять все преступления ее представителей как временное событие, как нарушение незыблемого святого единства, к которому они были призваны. И он часто говорил про то, как Церковь попадала в глубочайшие кризисы и снова воскресала, потому что в ее основании находились не люди, а Бог, силой которого она каждый раз возрождалась из пепла.
Не знаю, предвидел ли он тот кризис, в который Церковь попала сегодня.