Для того чтобы это произошло, я должен сам, на свой страх и риск пойти туда, где еще не был, совершая немыслимые для себя прежнего внутренние и внешние действия, отказываясь от блоков и ограничений, освобождаясь от конечного ЭГО в обмен на бесконечное бытие. Процесс невероятно болезненный и постепенный.
Многим кажется, что это все чепуха, до сих пор. Уверовал – и вперед! Ты уже в Боге.
Но это не так. Ты все еще – в собственной голове.
У других эта проблема вообще не стоит. Им нужна – внешняя свобода. И погоня за призраком продолжается.
В связи с этим замечу, что человечество делится на две группы. С одними жизнь случается. Это те, кто ругает строй, президентов, врагов, цены в магазинах и т. д. На таких стоит и будет стоять больная земная цивилизация, в которой, кроме декораций, ничего не меняется. Напрасно они называют себя креативным классом – это класс обслуживающий. Обслуживающий собственные амбиции и концепции, а через них замкнутый на несвободу, на изолированность от бесконечных ее величин.
Вторые – жизнь создают, творят. И это единственный по-настоящему «креативный класс». И начинают они этот процесс с внутренней работы со всем тем, что мешает им быть свободными внутри себя. «Отринь себя самого и следуй за Мной» – призыв к тому, чтобы выйти из этого повторяющегося мира бесконечной скуки, крови, ограничений, предательств, политической и личной манипуляции, пустых слов, внешних, ограниченных эгоизмом действий. Призыв уйти с пьяной и ослепляющей территории ЭГО. Соединиться с источником Жизни. Только это – творчество. «Без меня не можете творить ничего».
Мне же хотелось быстрых внешних преобразований, ведущих к «счастью и свободе». И слава богу, что я услышал:
– Не надо быстрее. Кровь польется.
Он состоял не только из открытости, свечения, внимания к собеседнику, причем такого свойства, что тот ощущал себя главным и любимым, а каждое свое слово – идущим к пониманию, из того, основного, что мы ищем в друге, жене, возлюбленной: из разделенного присутствия.
Слова силы
Со временем приходишь к выводу, что не так важно, какие именно слова сказаны и какие глубины они обозначают. Важнее другое – кем именно они сказаны.
Когда отец перед смертью говорит: «Я всю жизнь любил только одну женщину – твою мать», – эти слова остаются навсегда только потому, что их произнес определенный человек в определенной ситуации. Услышь я их от кого-то другого, я бы их воспринял по-другому. Я много слышал великих слов в школе, из уст друзей, авторитетных критиков – и почти все они ничего не значили, были одной из слабых теней чего-то удаленного как от меня, так и от авторов высказываний. Самые авторитетные слова я слышал от таксистов и еще молодым человеком в разных больницах. Я пытался им следовать, но ни в одном из высказываний не было силы, чтобы вести в правильном направлении.
То, что говорил о. А., обладало силой. Поэтому, когда я читаю в комментах, например, о том, что его суждения о литературе не отличались большой оригинальностью, я понимаю, что автор комментов и я слышим эти суждения на двух разных языках, считываем параллельную, непохожую информацию. То, что говорил о. Александр, было не просто словами. Это были слова немного другой природы. Как бы это сказать попроще – они состояли из той субстанции, в которой плещет море, ходит свет и сияют какие-то золотые искры, очарованию которых вы не можете противиться, потому что вы в детстве сами состояли во многом из этих самых золотых искр и теперь забыть этого не можете. Потому что у них, кроме моря и света, была еще одна дополнительная перспектива – глубина. Они, эти слова, всегда УКАЗЫВАЛИ НА ГЛАВНОЕ. Они им жили, этим главным, и оторваться от него не могли. В отличие от многословных рассуждений по поводу жизни Христа, по поводу особенностей догмата о Троице или Непорочном Зачатии, уводящих ум в сухие и привычные области неправдивой реальности, его речь всегда была тем указательным пальцем, который указывал на Источник. Это походило на дзенскую речь-молчание, единственное назначение которой было ткнуть тебя непосредственно в сторону истины, упраздняя слово, умаляя его до указательного знака. Вещи и обстоятельства кричат об истине (вот почему источники в Библии поют, а горы рукоплещут), но мы этого не видим. А тот, кто видит, все свои слова посвящает тому, чтобы и ты увидел. Чтобы перестал следить за потоком своих слов и мыслей и увидел то, о чем поют источники и гремит гром.
Слово, указывающее на главное, соотнесенное с ним в любых обстоятельствах, всегда будет омонимом точно такому же слову, указывающему на себя самого. Слово «истина» о. Александра не равна «истине» таксиста или богослова. Слово «дерево» – не равно слову «дерево». Слово «люблю» – не равно слову «люблю». Речь святых можно назвать телепатической – в ее ауре сокрыто больше, чем в словарном значении произносимых слов. Вот почему книги не могут заменить живого общения с человеком, чьи слова – все о ГЛАВНОМ, но и книги отражают эту особенность его речи.
Однажды мы шли через подмосковную рощицу, направляясь на дачу к одному из прихожан. Мы разбились на несколько групп и шли по летнему лесу, переговариваясь, теряя друг друга из виду и снова находя. Я оказался рядом с отцом Александром. Я обрадовался – побыть с ним наедине становилось большой редкостью, он был осаждаем людьми. Он увидел мою радость и, видимо, быстро понял мое состояние. «Вы можете думать, Андрюша, что если мы с вами стали реже видеться, то я о вас не думаю или не помню. Но это не так. Вы у меня все и всегда вот здесь, – и он положил обе ладони себе на грудь. – Всегда, каждую минуту, все до одного». Мы остановились. Я понял, что он говорил о чем-то значительном, о чем-то крупном в своей жизни, но мне было трудно тогда уловить масштаб этого. Мне было проще свести его слова к привычному: он о нас молится, тем более что это было правдой. Зеленели березки, их колыхал ветерок, его светлая фигура на миг застыла в летнем свете, чтобы остаться в памяти и по сей день, и мы пошли дальше.
Потом, когда он говорил, что Христос после воскресения являлся ученикам так, что можно заметить путаницу со временем, а значит, скорее всего, он был свободен не только от пространства, но и от временных ограничений и мог теперь двигаться во времени и вперед, и назад, думаю, что тогда он говорил о том же, о некоторой вневременной власти, о некотором качестве, позволяющем выйти из наших границ – как же это всех помнить отдельно и за всех молиться отдельно? – и осуществлять некоторые чудесные вещи, сила для свершения которых дается как прилагаемая к любви.
Я убежден, что и сейчас «мы все у него там», в его великом сердце, которое не прекращало молиться никогда. Вы спросите, что это значит? Для многих – продолжение жизни там, где она уже невозможна, для других – выход из отчаяния, для третьих – неожиданную поддержку, когда ее ждать неоткуда, а для четвертых – пустыню одиночества, которую все равно проходишь шаг за шагом вместо того, чтобы давно остановиться.
Кафка отрицал реалистичность фотографии, ее возможность воссоздавать реальность. Он настаивал на том, что фотография обманчива и иллюзорна. Несмотря на то, что от отца Александра осталось довольно много фотографий, я все же хочу сказать несколько слов о его внешности.
Несмотря на то, что в первый раз, когда я его увидел, он показался мне похожим на приземистого плотного купца, впечатление это оказалось постоянно меняющимся. В тот же день видеоряд откорректировался и навелся на резкость. Он состоял не только из «себя самого», но и из вещей, на первый взгляд трудноуловимых и все же ясно чувствующихся, – из открытости, свечения, внимания к собеседнику, причем такого свойства, что тот ощущал себя главным и любимым, а каждое свое слово – идущим к пониманию, из того, основного, что мы ищем в друге, жене, возлюбленной: из разделенного присутствия. Мне все яснее с каждым годом, насколько люди отсутствуют во время общения. Собственно, общаясь, они делают совсем другие вещи, они не находятся в месте общения – они находятся в своих мыслях, заботах, внимание их расположено где-то в стороне, и собеседник это ясно чувствует. Но поскольку у него происходит чаще всего то же самое с вниманием и сосредоточением, то оба к этому привыкли – привыкли к имитации общения. В момент такого общения их обоих в нем нет. Присутствует некоторая моторная память, удерживающая СЛЕД общения, СЛЕД звука, СЛЕД жеста. Мы имеем дело со следами друг друга, с редукцией, измельченным остатком, призраком, а не с самим человеком. Собственно – с уже памятью о нем, с тем, что не он сам . Такое все чаще происходит между самыми близкими людьми. Внимание обостряется злом или любовью. Но зло все равно не дает видеть человека, на то гнев и слепой – «зряча только любовь».
О. А. в общении возвращал собеседнику себя, потому что он весь был здесь и сейчас. И поневоле в это ПРИСУТСТВИЕ втягивался и ты сам. Присутствие праведника исцеляет. Хотя бы ненадолго.
Были в нем черты метеорита, иноземного происхождения, инопланетной (ПОСКОЛЬКУ ЗДЕСЬ ТАК НЕ БЫВАЕТ) и все же единственно близкой по-настоящему радости, глубины, открытости. Чувствовались небывалые пространства, сквозь которые пролетел метеор, его размах, иная скорость и иные возможности. Внутренняя обугленность и внешний свет.
Вот эти-то вещи и лишали его веса, вытягивали в высоту, струились бесцветным пламенем вдоль всей его фигуры.
Он весь – жил.
Глаза то расширялись, и белки делались светлее, солнечнее, то сужались в раздумье, словно конкретизируя мысль и слово. Он любил улыбку, улыбался часто и радостно. Ничего от депрессии, мрачности. Когда я как-то пожаловался ему на депрессию, сказал: «Депрессию отменяем, вот вам тема. Пишите статью». Я отошел разочарованным – не вник в мои беды – и начал писать статью в тот же день. Депрессия прошла.