ознал, что чьи-то глаза смотрят на него из тени с покрытого мехами ложа у теплого огня.
— Кто здесь? — негромко спросил он.
— Простите меня, что не встаю перед вами, ваше преосвященство, — ответил юношеский голосок, — но мои ребра болят, едва я шевельнусь. Вы, должно быть, епископ Истелин.
— Я самый.
Истелин осторожно подошел поближе. Мальчишечье лицо, возникшее перед ним в свете пламени, было куда моложе, нежели он ожидал увидеть.
Ореховые глаза из-под сероватой повязки на лбу взирали на него с обескураживающей прямотой, рыжеватый пушок над верхней губой свидетельствовал, что мальчик все же немного старше, чем решил сперва Истелин — лет четырнадцати-пятнадцати. Темные круги, прорезавшие нежную кожу под глазами, указывали на страдания, которые в последнее время переносил этот юноша.
— Вы, должно быть, юный владетель Транши, — сказал Истелин, присев у его постели.
— Едва не ставший покойным владетель Транши, благодаря эскорту Лориса, — ответил мальчик, протягивая руку из-под мехового покрова и пытаясь улыбнуться. — Друзья называют меня Дугал. Едва ли здесь место для лишних церемоний.
Истелин наспех пожал протянутую руку и ответил на улыбку.
— Тогда я так и буду звать тебя, юный лорд, раз уж мы с тобой стали товарищами по несчастью. Тебе здорово от них досталось?
— От лошадей не меньше, чем от людей, как я полагаю, — признал Дугал, опираясь о гору подушек с едва уловимой болезненной гримасой. — После того, как меня сбили с моего пони, их скакуны лягнули меня разок-другой и едва не затоптали. А люди только огрели по голове. У меня кое-где сломаны ребра, но, похоже, хотя бы головная боль отступает. Какой сегодня день?
— Пятое декабря, — ответил Истелин. — Сейчас Рождественский пост. Можно я осмотрю твои раны? Не больно-то я в этом искусен, но, пожалуй, кое-что сделать смогу.
Дугал на миг прикрыл глаза и легонько кивнул.
— Спасибо. Я могу сказать, что надо делать. Я учился полевой хирургии, но не больно-то могу здесь и сейчас применить свои навыки. Взгляните. Самое скверное — это ребра.
Он лежал нагой под меховым одеялом, его изящный торс и конечности украшали старые шрамы, которых и должно ожидать у мальчика, обучавшегося воинским искусствам. Но Истелин лишь процедил что-то сквозь зубы при виде здоровенного синяка на грудной клетке слева. Еще один синяк багровел у правого бедра, он имел точные очертания подковы. Истелин разглядел даже отпечатки гвоздей на положенных местах.
— Это выглядит страшнее, чем на самом деле, — пояснил Дугал, осторожно погладив синяк правой ладонью. — Не то чтобы он не болел. И не то чтобы я не хромал из-за него. Но я хотя бы ногу не сломал. Если дадут, чем перевязать, или вы сами что-то подберете, надо наложить повязку на грудь. Без поддержки даже дыхание мучительно, стоит мне не так двинуться. И кашель… Дугал обхватил обеими руками грудную клетку, чтобы тщательно и глубоко вздохнуть. Истелин встревожился.
— А легкое у тебя не продырявлено, а, парень?
Дугал покачал головой и содрогнулся, опять закрываясь мехами до пояса.
— Не думаю. Кровохарканья нет. Хотя все отдал бы за хороший ночной сон.
— Лорис сказал, что я смогу получить все для ухода за тобой, — заметил Истелин. — Возможно, у них есть и что-нибудь, что даст тебе поспать. А что с твоей головой? Раны есть?
Дугал дернулся, когда епископ стянул с его головы повязку и начал осторожно ощупывать череп под рыжими волосами.
— Нет, и не думаю, что там есть какие-то трещины. Только головные боли, но они отступают.
— Отлично, — Истелин кое-как заставил себя улыбнуться, когда поднялся и с сомнением поглядел на дверь. — Посмотрим-ка, что имел в виду Лорис, говоря: «все необходимое».
Час спустя, закутанный в плащ от холода, Дугал робко сидел в кресле у огня и впервые чувствовал себя сколько-нибудь сносно с тех пор, как попал в плен. Если только не дышать глубоко, повязка, наложенная Истелином на его грудь, поддерживала ребра достаточно, чтобы они не болели, а лишь глухо ныли. И даже это проходило, пока он потягивал питье, которое Истелин приготовил по его указаниям.
— Благодаря этому я спокойно просплю до утра, — сказал он епископу, еще раз глотнув из чаши и почувствовав, как горьковатый привкус прокатывается до корня языка. — Если они дадут еще, я попрошу поить меня успокаивающим хотя бы еще сутки. Мне не нравится, что я так беспомощен, но, к несчастью, сон и отдых все же лучшее известное мне средство против травм головы, вроде моей. — Он горестно вздохнул. — До чего скверно, что здесь нет Келсона. Он бы…
Он резко умолк и с опаской взглянул на Истелина, осознавая, что чуть не проговорился, и боясь, что даже туманный намек на обретенное королем могущество заденет Истелина, простого смертного. К его ужасу, Истелин, похоже, в точности понял, что он вот-вот сказал бы.
— Он бы — что? — спросил епископ. — Как-нибудь помог бы тебе своей магией?
Дугал шумно прочистил горло, пытаясь не терять бдительности. Лекарство не только смягчало боль, но и развязывало язык. Истелин казался заслуживающим доверия, но едва ли было подходящее время затевать непростой разговор с человеком, позиция которого неясна.
— Я… Не хочу оскорбить вас, ваше преосвященство… Но большинство служителей церкви… не вполне терпимо… гм… к магии. Прошу забыть то, что у меня сорвалось.
— А, значит, его волшебство тебя страшит.
— Я… Я предпочел бы не говорить об этом, — прошептал Дугал, поняв, что угодил в ловушку.
Истелин наклонил голову набок, а затем оглянулся на запертую дверь, прежде чем придвинуться теснее к мальчику.
— А почему бы и нет? — спросил он. — Ты упомянул о короле пылко и непринужденно, как о близком друге. Думаешь, что-то не в порядке с его… м-да, назовем это «дарованиями», если тебе не нравятся слова «магия» и «волшебство», а?
— Дело не в этом, — пролепетал Дугал.
— Тогда, выходит, ты сомневаешься во мне? — не отступал Истелин. — Ты уже доверил мне свою жизнь.
— Свою. Но Келсон — дело другое.
— Понимаю.
Епископ не отводил взгляда от Дугала, пока потягивал вино, что побуждало юношу все больше тревожиться… На несколько секунд спустя Истелин вздохнул и слабо улыбнулся, подняв чашу в почтительном приветствии.
— Я не осуждаю тебя за попытку выгородить короля, сын мой, но почему бы тебе не позволить мне сказать, как я к нему отношусь. Я не смогу доказать, что говорю правду, но ты достаточно проницателен, чтобы судить сам. Я не присутствовал в Дхассе, когда Лорис и другие мятежные епископы откололись от курии, но примкнул к сторонникам короля, как только узнал об этом. Я был с его войском в Дол Шайа. Именно мне довелось принести ему весть, что Лорис отлучил его и наложил Интердикт на все королевство. — Он опять вздохнул и продолжал. — Я и теперь готов отстаивать его величество везде, где потребуется. Лорис желает, чтобы я участвовал в посвящении Джедаила Меарского в епископы. Я отказался и, вероятно, меня за это ждет смерть. Клянусь всем, что для меня свято, я не лгу, Дугал. Мне нет дела до того, что король — Дерини, в любом случае, на тот лад, на который этим озабочен Лорис. Мне кажется, что Келсон с помощью своей силы творил только добро. Или у тебя иное мнение?
— Конечно, нет.
Дугал отвернулся и поглядел в трепещущее пламя, после чего отпил еще глоток вина с успокаивающим лекарством, хотя и знал, что оно сделает его еще уязвимей. Но он поверил Петелину. И даже если бы епископ был не лучше, чем прочие, засевшие здесь, в Ратаркине, доброй славе Келсона мало мог повредить рассказ его друга о том, как король усыпил раненого с помощью волшебства.
Минувшие два года изобиловали намеками на кое-что похуже, исходившими от персон поважнее, чем пятнадцатилетний лорд из пограничья.
— Около двух недель назад Келсон выехал из Кулди, чтобы внезапно заявиться к одному из окрестных баронов, — осторожно начал Дугал. — А именно — к Брайсу Труриллскому. Трурилл граничит с Траншей, и я разъезжал в ту пору с дозором труриллцев. — Он скорчил гримасу. — Это другая история. Те же самые люди, включая и барона, встретили Лориса, когда он высадился на берегу близ замка моего отца, едва ли неделю спустя. Вероятно, они все еще здесь, в Ратаркине.
— Брайс Труриллский поддерживает Лориса?
В голосе Петелина прозвучало неподдельное изумление и потрясение, прибавившее ему доверия собеседника.
— Ага. И меня схватил никто иной, как сам Брайс. Он до того обнаглел, что приставил клинок к моему горлу.
Петелин чуть слышно присвистнул, а Дугал отпил еще чуть-чуть вина, поморщившись, ибо по мере того, как меньше оставалось до дна, вкус делался все горше. Он чувствовал, что становится все разговорчивей под действием лекарства.
— В любом случае, когда король доехал до нас две недели назад, мы как раз обратили в бегство шайку ворья, пытавшуюся стащить овец. — Он помедлил и зевнул. — После этого я приступил к своим обязанностям и стал штопать раненых. У одного из наших ребят была паршивая рана. Келсон… погрузил его в сон, и мне было куда проще наложить шов. Прямо чудеса.
Глаза Петелина округлились, точно две полных луны.
— Значит, он исцелил раненого?
— Нет. Только положил руку ему на лоб и заставил его уснуть. Впрочем, он говорит, что Морган и отец Дункан иногда могут исцелять. — Дугал побудит себя посмотреть в глаза отцу Петелину. — Ведь и в этом не может быть ничего дурного, верно, ваше преосвященство?
— Нет, — прошептал Истелин. — Нет, сын мой. Никоим образом.
Однако епископ казался встревоженным и вскоре поднялся, чтобы искать утешения в молитве. Преклонив колена на низкой скамейке в одной из оконных ниш, он осенил себя крестом, затем уронил голову в ладони и замер. Дугал следил за ним несколько минут, повторяя в уме молитву, которую, судя по всему, читал Истелин, но, поймав себя на том, что клюет носом, юноша допил то, что оставалось на дне чаши, и опять осторожно забрался в постель, морщась от горького вкуса. Сосредоточиться становилось все труднее — он теперь принял полную дозу, но, устроившись поудобнее под ме