— Как в песенке прямо, — обманчиво поддакнул шофёр: — «Не люблю я хачей, не люблю я москвичей, гомиков, евреев и читать»!
Мужчина посмотрел на него непонимающе, потом мысль его заработала, переварив вводную, и он немного побагровел, но не брызнул слюной и желчью истерики, а собрался в кулак и отчеканил вопрос:
— А вы не согласны?!
— Если я вас, уважаемый, правильно понял, то, исходя из ваших слов, вы должны в первую очередь ненавидеть себя и всех русских. Ведь ненавидеть народы, которые отличны от вас, исходя их тех черт, что присущи им и не присущи вам, это же просто подмена понятий, упадничество и принятие собственной несостоятельности и бессилия. Короче, раз вы сами такие разобщённые, кто вам в этом виноват? Себя надо ненавидеть. Менять строй, уклад, менталитет. А плакать и причитать всегда легче, чем делать дело. Да и войну выиграли не только русские. Перед лицом глобальной опасности жизни и существования все народы объединились. При советах шла планомерная, рассчитанная на десятилетия программа окультуривания. Строились школы, заводы, градообразующие предприятия, открывались университеты, шло воспитание кадров, даже в самом далёком ауле повышался уровень жизни. Тянули и свет, и газ, и воду. Государство давало квартиры, машины, перспективы, только учись хорошо и живи по правилам и по закону. Светское государство, прежде всего, ратовало за порядок внутри себя. Курс был атеистический, несомненно, но не только христиан прижимали. Всех, без исключения. И конечно, в первую очередь Российская Федерация, как основополагающая в семье братских республик, имела право называть остальных братьями поменьше. Грубо говоря, расизма, как существующего явления, не было, потому что всерьёз ненавидеть некую нерусскую нацию за то, что она просто нерусская, было смешно. Не то, что в милицию заберут, скорее, в сумасшедший дом, потому что тогда ненавидеть их было, в сущности, не за что. Короче, не криминал, а патология. И бывали на свете представители кавказских регионов известными учёными, публицистами, живописцами, спортсменами и врачами, наконец. А после развала всё вышло, как обычно бывает. Такая же беда и при падении Рима была. И любой другой империи. Колесо сансары, закон природы.
— Убедительный диалектический материализм, но моё мнение об этом вопросе строится исключительно на метафизических началах. И, кстати, читать я люблю. И к гомосексуалистам отношусь вполне толерантно. Я не нацист, не расист и не ксенофоб. Я отдаю себе отчёт, что нет плохих наций, а есть плохие представители этих наций. Но почему их так много вокруг? Где же нормальные? Или их реально в разы меньше?
— Так это нерушимая веками данность, практически, аксиома. Всегда умных, добрых и талантливых индивидуумов в любой социальной группе было в разы меньше, чем основной массы её представителей. Кстати, к нетрадиционным меньшинствам, сумасшедшим и подобным прочим девиациям социума это так же относится в полной мере. Их число тоже всегда строго фиксировано в рамках популяции. Это уже вопрос к природе.
— А вы точно водитель такси? Обычно они достаточно часто маргинальные личности.
— Не похож? Понимаю. Просто я давно этим занимаюсь. Но не только кручу баранку, а также люблю и почитать, и подумать, и сравнить, чтобы сделать выводы. Смешно вспомнить, но когда-то давно я даже был паромщиком. Только вот пересел с лодки на автомобиль. Научно-технический прогресс не стоит на месте, приходится подтягиваться к его уровню.
— Ага. Железный конь идёт на смену крестьянской лошадке. Не боитесь, что скоро вас заменят дронами с джи пи эс навигацией?
— А должен?
Мужчина задумался на секунду, потом просветлел и лукаво улыбнулся.
— Я тут как-то случайно нарвался в интернете на одну затейливую поэмку. Чего там только случайно не встретишь, — он улыбнулся. — Автора не помню, вроде, Владимир зовут, а фамилия, Пузов, Пузин, Пузий, не помню, ну бог с ней. Называется: «Смерть Харона». Довольно небесталанное произведение. Автор умело подстроился под гомеровский гекзаметр. Там речь о том, что Харон умер вдруг, и сонмы умерших теней стенают в непонимании и тревоге о том, как же теперь им переправиться туда, где им положено быть. Они беспокоятся, потом паникуют, пытаются сами рулить лодкой, но топят и её. Тогда Аид приходит к Зевсу и просит решить возникшую проблему. Тот посылает Гермеса к Гефесту, уговорить кузнеца сделать новую лодку. Гефест упирается, вспоминая урок Прометея, но подумав, соглашается и делает новый челн. А при его испытании Зевс с удивлением понимает, что теперь перевозчик душ через реку не нужен, потому что гений Гефеста создал теперь новую, самоходную лодку. То есть, шагнул в научно-техническом плане вперёд. Заменил старика Харона роботом. Дроном. Самоуправляемой лодкой. Вот так. И финал истории: Гефест просто наслаждается своим гениальным умением создавать чудесные вещи, а одна из маленьких умерших душ уже ему, в свою очередь, а не умершему Харону, протягивает две монетки, два обола, плату за перевозку.
— Никогда ничего подобного не слышал, — в свою очередь ухмыльнулся шофёр. — Ахинея, конечно, полная, но автор поймал настроение точно. Старина Гефест так бы и сделал. Вот только плату не стал бы брать.
— И откуда такая уверенность?
— Мифы древней Греции надо внимательно читать. Гефест злопамятный и упёртый, но в душе добрый и щедрый. И очень любит исподволь любоваться своими творениями. Законно, кстати, потому что они действительно уникальны. Оболы ему без надобности. В отличие от того же Харона.
— А тому они зачем были нужны?
Шофёр оценивающе посмотрел на своего ухоженного лощёного пассажира.
— По плате за переправу он определял, как к этому человеку относились его близкие. Особенно, когда обол перестал быть «навлоном», фиксированной платой за перевозку через воду, а превратился скорее в традицию.
— А зачем Харону деньги в Аиде? На что он их потратит? И что будет с теми, у кого денег нет?
— Умный человек сам догадается.
— Так вы не знаете?
— Я же объяснил, деньги не цель, деньги — символ. А те души, что неупокоены согласно обычаю, бродят вечно по тёмным берегам ядовитого Ахерона и ждут, пока их упокоят по правилам.
— И всё? Как-то неубедительно.
— Мифы вообще редко убедительны. Там же сказка сплошная.
— Ну а были моменты, когда кто-то проезжал на халяву?
— Куда ж без этого. Были такие великие спортсмены, Тесей и Пирифой. Первый раздобыл себе Елену Прекрасную у спартанцев, а второй замахнулся на Персефону. Оба, правда, остались в гостях у Аида, ибо он — не дурак, и сумел их обвести. И ещё Геракл, куда ж без этого амбала, отправившегося спасать собутыльников. Все эти атлеты силой заставили Харона их переправить. И так же вернулись обратно. Вернее, вернулся Геракл, который выручил оттуда Тесея, а вот Пирифой так и остался у бога подземного царства навечно, прикованный к скале, как и Прометей или, например, Тантал. Но это уже их дела с Аидом, а не с паромщиком. Был ещё такой великий музыкант, Орфей, который отправлялся в царство мёртвых за женой Эвридикой, укушенной змеёй. Этот мастер так умело пел и играл, что очаровал всех, от Кербера до самого Аида и всех эриний. Вот только он сглупил на выходе. Ещё Сивилла из Кумы провела туда Энея, которому приспичило узнать свою судьбу. Но тут всё честно, у Сивиллы был пропуск — золотая ветвь из рощи самой Персефоны. Немногие, но пробирались без платы. И как не вспомнить Одиссея, конечно. Этот хитрый турист там целую экскурсию устроил, всех посмотрел, со всеми перетёр. Да ты сам должен знать, Гомера не читал?
— Действительно, в мифах ты силён, — похвалил мужчина, незаметно для себя перейдя на «ты». — Здорово это у тебя получается! А вот у меня вся жизнь через задницу.
— По виду не скажешь. Вроде преуспевающий, хорошо сохранившийся, — начал, было, шофёр, но мужчина тут же перебил:
— Нет, нет, я всё помню. Все неудачи, все поражения, все свои «фейлы». С самого детства, с детского сада. Там я был самым маленьким и слабым. И ещё робким и скромным. В общем, хороших игрушек мне не доставалось, а вот по шее — всегда с избытком. И воспитатели, как на зло, будто не замечали очевидного. Или относились, как к чему-то тривиальному, чему-то правильному, словно так и должно происходить, что нет никакой несправедливости, а есть привычное установившееся течение событий. Будто норма такая, меня затереть на периферию, и чтобы я там исчез из поля зрения, слился с пейзажем и рта не открывал. Прикинулся ветошью и не отсвечивал, как говорили раньше.
— Какие яркие воспоминания, — попытался свести всё в шутку шофёр, но пассажир не принял тонкой иронии.
— Именно так. И сколько я не жаловался родителям, меня лишь считали нытиком и ябедой. Даже когда я сломал в садике руку и полдня там хныкал и не ел, а потом мать отвела меня в больницу и мне положили гипс, воспитатель повернула ситуацию так, что я же и оказался виноват во всём сам. Конечно, поругались они знатно, но легче жить не стало. Потом началась школа и все эти уроки, задания, контрольные и прочая учебная рутина. В начальных классах я выбился в отличники, благо учиться умел и не видел в том для себя проблемы. А вот когда перешёл в четвёртый, и учителей вместо одного стало много и разных, а предметы усложнились, вот тогда я резко сдал назад. Тут уж как пойдёт. Гуманитарные давались легче, и там я закрепил позиции, а разные алгебры, физики, химии, геометрии не зашли. Посыпались тройки, а то и двойки, интерес пропал, дневник запестрел упрёками и отповедями. Родители злились, крутили мне мозги, утесняли и давили. Им хотелось видеть меня с медалью. Наивные люди. Конечно, о медали вскоре пришлось забыть. В те времена уже существовала порочная практика заносов, умащения и институт избранных любимчиков. Да, по сути, и не нужна она, эта медаль. Вскоре акценты и приоритеты сместились вместе с переменой вектора целой страны, так что в институте, куда я сам поступил, уже вовсю процветало взяточничество и мздоимство. А так как семья моя жила не богато, то тут пришлось с утра грызть гранит науки, а по вечерам вкалы