– Это учитель Джека. Профессор Джошуа Блэк. Мы захватили его по пути.
– Доброе утро, сэр, – поздоровался Майкл.
– Очень хочется пить, – прокрякал Крайгель.
– Как самочувствие, Майкл? – спросил Флетч. Помощник шерифа провел пальцем между шеей и воротником.
– Мокрый, как мышь. Спасибо за кофе, мистер Флетчер. Сэмми и Бобби катаются сейчас на вашем джипе. Неподалеку от фермы.
– Машина цела?
– Один раз едва не перевернулась, а в остальном полный порядок. Джип – это не легковушка. – Майкл хлопнул по крыше рукой, словно по крупу лошади. – Не смею вас задерживать. Увидимся в субботу, Джек.
Пока Флетч маневрировал между барьерами, Джек, повернувшись, махал Майклу рукой.
Затем посмотрел на Флетча:
– Хорошо, что он нас не задержал.
– Да уж, – согласился Флетч. Крайгель откашлялся.
– Я же сказал, мне очень хочется пить.
– О-хо-хо, – вздохнул Флетч.
– Кто тут профессор Джошуа Блэк? Флетч и Джек промолчали.
– Что значит «Джошуа Блэк»? – не унимался Край-гель.
Флетч вновь промолчал, а Джек ответил:
– Это слова одной американской песни.
– И как называется эта песня?
– Старина черный Джек.
– Старина черный Джек? – взвился Крайгель. – Вы назвали меня старым, черным Джеком? Это что, шутка?
– Что-то я должен был ему сказать, верно? – спросил Флетч. – Или мне следовало представить вас как Сайта-Клауса?
– Мистер Флетчер, нравится вам это или нет, но вы – член нашего Клана, – услышал он вместо ответа.
– Что же это за Клан?
Крайгель помолчал, вроде бы собираясь с мыслями.
– Как вы себя чувствуете?
– Превосходно.
– Я хочу сказать, вам не приходило в голову, что вы едва ли не самый презираемый человек на свете?
– Кто, я?
– Вы интеллигентный, образованный, не стесненный в средствах, гетеросексуальный белый средних лет. На этой Земле такие, как вы, составляют меньшинство. Однако именно вы построили эту цивилизацию. Столетиями вы создавали политические и религиозные институты, развивали бизнес, вели войны, вводили законы, которые защищали вас за счет остальных. Вы эксплуатировали индейцев, негров, азиатов, даже белых, не таких удачливых, как вы, а также женщин и детей.
– Однако. – Флетч хорошо знал все эти аргументы, слышать которые ему доводилось не раз. – А я-то все это время думал, что работаю в силу моих способностей.
– Вы полагаете себя ответственным человеком?
– Да.
– Исходя из нынешних умонастроений, вы ответственны за все нелады в этом мире. Под «ответственностью» понимается ваше стремление контролировать все и вся, дабы все шло, как вам того хочется. Весь мир восстает против вас, мистер Флетчер. Женщины, дети, индейцы, негры, азиаты, даже некоторые из вас, которых здесь называют либералами. – Голос Крайгеля сочился сарказмом. – И вам нравится это всеобщее презрение?
Флетч молча вел машину.
– Вы не задавались вопросом, – продолжал Крайгель, – а почему англосаксам досталась большая доля мирового пирога?
Флетч зевнул.
– Почему?
– Потому что мы, а не евреи, не мусульмане, не цветные, истинные потомки Авраама, Исаака и Иакова.
– Е равно эм це квадрат, – процитировал Флетч.
– Что?
– Вода, вода, кругом вода, – пропел Флетч. Крайгель провел языком по губам.
– С чего у меня такая жажда? Ночью я же проглотил половину этого ревущего потока.
– Вам следовала проглотить и вторую.
– Вам бы отнестись к этому более серьезно.
– К вашей жажде? Пожуйте пуговицы.
Они пересекли границу Алабамы. Холмы сменились равниной. По обеим сторонам дороги потянулись хлопковые поля.
С пересохшим ртом Крайгель продолжал ораторствовать с заднего сиденья:
– По мере роста населения, истощения ресурсов, создания глобальной экономики нам, истинному меньшинству, грозит все большая опасность. Еще несколько сотен лет, а то и меньше, и такие, как вы, перестанут существовать. Вот тогда воцарится хаос.
– До этого еще далеко, не так ли?
– Суть в том, что именно белый человек, ариец, англосакс упорядочил жизнь на этой Земле.
– Да перестаньте. А как же Чака Зулу?.[14]
– Вы лучше послушайте меня. В этом столетии некоторые белые люди пытались пропагандировать равенство мужчин и женщин, равенство людей с разным цветом кожи, даже равенство взрослых и детей. Мы должны жить вместе в гармонии. Не так ли поется в популярной песне? В последнее время вы бывали в университетах или тюрьмах, мистер Флетчер?
– Как это ни странно, бывал, – ответил Флетч. – И там, и там.
– И вы видели, что творится в цитаделях знаний, ранее принадлежащих только белым мужчинам? Там кишат женщины, негры, азиаты. И вместо того, чтобы объединяться, они обосабливаются от остальных. Женские курсы, афро-американские, азиатские. Они учреждают отдельные колледжи в рамках существующих университетских структур. Вам не найти ни одного места, от Балкан до Лос-Анджелеса, где бы не бушевали племенные войны. Я прав, ведь так? Человека тянет к своему племени, мистер Флетчер, а ваше государство никак не может этого осознать Есть личность, индивидуум. Есть семья. Есть племя В этой стране после двухсот лет демократии, смешения наций вы присутствуете при разрушении института семьи. Это результат воздействия насаждаемых здесь идей. Хорошо ли это? А вот племена не рушатся. И никогда не разрушатся – ни в Соединенных Штатах, ни где бы то ни было. Племена поддерживают семью. Семья поддерживает индивидуума. Вам пора осознать, мистер Флетчер, к какому племени вы принадлежите. Господи, как хочется пить.
– Неужели? – притворно удивился Флетч.
– Ужасно, ужасно хочется пить. Не можем ли мы остановиться и чего-нибудь попить?
– Мне кажется, не следует этого делать. Вас могут узнать и без тюремной робы, доктор.
– Мне тоже хочется пить, – заверил Крайгеля Джек. – Я думаю, причина в ветчине, которую мы ели на завтрак.
Флетч одарил сына широкой улыбкой.
– Вы не ели ветчины? – спросил тот Флетча.
– Только яйца и сок.
– Что еще вы сделали ради того, чтобы лишить нас последних сил?
В ответ Джек получил еще одну улыбку.
– Я должен что-нибудь попить, – простонал Край-гель. – И как можно быстрее.
– Если, как вы говорите, тяга к племени у человека в крови, зачем подталкивать этот процесс?
– Мы должны защищать себя, мистер Флетчер, чтобы выжить, – ответил Крайгель. – Мы – меньшинство. Вас это не пугает?
– В общем-то, нет. И потом, меня все любят.
– Это же естественное желание. Хотеть, чтобы выжили тебе подобные.
– У меня на этот счет другое мнение.
– Какое же? – просипел Крайгель.
– Трайбализм используется везде и всюду демагогами, диктаторами, генералами ради того, чтобы подгрести все, что возможно, под себя. Вот что на самом деле происходит в мире, среди белых, черных, желтых, женщин, детей. Так было, есть и, к сожалению, будет: жажда власти, базирующаяся на жадности индивидуума.
– У меня так пересохло в горле, что больше я говорить не могу.
– Вы не хотите выслушать мои аргументы?
– Не думаю, что их стоит слушать. Что вы об этом знаете?
– Кое-что. – Флетч улыбнулся. – К примеру, вы заметили, что сепаратизм усиливается, когда падает жизненный уровень, ухудшаются социальная защита и забота о здоровье таких групп населения, как женщины, дети, сексуальные меньшинства, афроамериканцы, евреи, коренные американцы, азиаты. Государство, что семья, члены которой должны любить и помогать друг другу. А сепаратизм заставляет нас ненавидеть, завидовать, уничтожать себе подобных. Страдают индивидуумы. Страдает государство. Вы не обратили на это внимание?
– Как я говорил…
В зеркале заднего обзора Флетч увидел, как глаза Крайгеля вновь закрылись. Вскоре он захрапел.
– М-м-м-м. – Флетч опять улыбнулся Джеку. – Не первый раз я замечаю, что те, кто читает лекции, зачастую не хотят никого слушать.
Но еще более его удивило другое. Не прошло и месяца с того вечера, как лидер афроамериканцев, сидя с Флетчем на террасе, говорил практически то же самое, что и Крайгель. Только он утверждал, что «такие, как Флетч», исчезнут через сто пятьдесят лет.
Флетч чувствовал на себе взгляд Джека.
Никогда ранее его так внимательно не изучали.
– Меня нелегко обратить в новую веру.
– Может, дело в том, что вы не слушаете?
– Я слушаю. Слушаю и анализирую. Доктрина равноправия получила право на жизнь в одна тысяча восемьсот девяносто шестом году решением Верховного суда Соединенных Штатов по делу Плесси против Фергюсона. Тогда и были приняты так называемые законы Джима Кроу. Полагаю, для того времени это было выдающееся достижение демократии. В шестидесятые годы нашего столетия возобладало мнение, что равенство недостижимо без интеграции. И что из этого вышло? Расизм перелицевался. Стал тоньше. Изощреннее. Теперь повсюду идут племенные войны. «Этнические чистки» бушуют по всему миру Этого нельзя отрицать.
– А вы не хотите плыть по течению?
– Никогда не плавал.
– Вы называли ее принцесса Анни-Магги?
– Какое отношение имеет она к нашему разговору?
– Самое непосредственное. – Джек смотрел в окно. – По крайней мере, раз в жизни вы приняли иерархическое устройство общества.
– О, понимаю. Думаешь, ты меня подловил?
– А разве нет?
Джек на гитаре наигрывал мелодию песни «Старина черный Джо».
Выехав на центральную площадь Толливера, штат Алабама, Флетч, свернув к тротуару, затормозил.
Грузовичок, за рулем которого сидела Кэрри, остановился неподалеку.
Лири сидел в клетке вместе с бычком.
Флетч вылез из кабины, направился к Кэрри.
– Какого черта? – спросил он.
– Флетч. – Кэрри высунулась из окна. – Тебе доводилось слышать такое выражение: «Я не могла добиться, чтобы меня арестовали»?
– Что случилось? Что ты тут делаешь?
– Я приехала на перекресток ровно в девять, минута в минуту. Нажала одновременно на педали газа и тормоз, грузовик резко дернуло, из чего следовало, что возникли неполадки с двигателем. Остановилась. Флетч, полицейских не было и в помине! Ни одного. Я вылезла из к