– Разрешите доложить?
– Они там? – Майор направил толстый указательный палец на скирду.
Вокруг скирды, но на довольно большом расстоянии от нее горели поднятые на палках фонари. Было светло. Люди, прибежавшие сюда из Караджура, прикатили пустые железные бочки из-под керосина и использовали их для укрытия.
– Полагаю, прячутся в глубине, товарищ майор. После произведенных ими выстрелов я немедленно прибыл к месту происшествия. Дал приказ немедленно всем отойти за укрытия ввиду опасности телесного повреждения. Боевых средств у нас мало, товарищ майор, – пистолет да несколько охотничьих ружей. – Он на секунду умолк. – Еще по моему указанию были доставлены фонари, подняты на палках, чем достигнуто полное освещение местности, товарищ майор!
– Прячутся, говоришь, в скирде? – Гукасян с сомнением хмыкнул. – Ну-ка, крикните им, чтоб сдавались.
Маркарян готовно сложил руки рупором. Поручение ему нравилось.
– Эй, которые в соломе! Вылазьте наружу! Вам другого исхода нету!
Скирда молчала.
– Здесь против вас целый вооруженный отряд. Считаю до пяти, после чего приму крайние меры! – Он оглянулся на Гукасяна за подтверждением, что ведет себя правильно и говорит то, что нужно. Потом он начал считать и сгоряча после условленных «пяти» провозгласил: «Шесть! Семь!» – и остановился.
Ответа не было.
Вперед выдвинулся конвоир Павлов. Он еле сдерживал возбуждение. Зашептал горячо:
– Товарищ начальник, разрешите подползу и обследую! Только автомат мне дайте.
– Ни к чему! – Гукасян отмахнулся. – Проводника сюда с собакой!
Андрей поспешил на вызов. Дикарь, нервно шевеля ушами и принюхиваясь, прижимался к сапогу. Майор ткнул рукой в сторону скирды:
– Пускайте собаку.
– Товарищ майор, разрешите доложить? Собаку там убьют без пользы…
Гукасян часто, тяжело задышал.
– Не пререкаться! Не рассуждать! – Он не кричал, но разделял слова на отчетливые слоги. – Что вы дорожитесь, понимаете, своей собакой, когда люди в опасности! Отставить! – повысил он голос, когда увидел, что проводник хочет возражать. – Дан приказ – исполняйте!
Дикарь не привык, чтобы так разговаривали с его хозяином.
Прижав уши к затылку, он ударил лапами в грудь тучного майора и едва не опрокинул его на землю. Оскаленная морда возникла перед самым лицом обидчика. Острые зубы рванули шинель на плече. Хорошо еще, что Андрей успел ухватить пса за ошейник.
На Гукасяна почему-то все это произвело успокаивающее воздействие.
– Черт знает что такое! – произнес он почти миролюбиво. – Шинель, понимаете, порвала… Надо же все-таки приучить, чтобы она разбиралась, на кого можно кидаться, а на кого нет… – Он отвернулся. – Выполняйте распоряжение!
Андрей нагнулся, отстегнул поводок. Вот сейчас он, может статься, потеряет и сына Карая. Что же делать. Дикарь, сын Карая, такая у тебя должность. Такая у нас с тобой работа.
Он погладил пса по узкой голове, ощущая рукой впадинку, разделяющую череп под теплой шерстью.
Маркарян закричал:
– Товарищ майор, видите? Сбоку что-то шевелится… Они там!
– Ничего не вижу, – сухо отрезал Гукасян.
– Ну, сейчас служебная собака обнаружит!
Андрей жестко подал команду:
– Фас, Дикарь! Фас!
И пес, злобно рыча, прыжками понесся вперед. Вот он пробежал уже половину расстояния. Возбужденно лает. Чует ненавистные запахи. Еще прыжок. Сейчас, наверно, из скирды выстрелят…
Нет, молчат.
Дикарь исчез в соломе. Через минуту он вылез откуда-то сбоку и обежал скирду кругом. Еще раза два он пробивал солому своей узкой мордой…
– Можно подойти, товарищи, – сказал Андрей, – там никого нет.
– Дурак! – с сожалением проговорил Числов, когда понял, что Васька Короткий стреляет из автомата.
Он ударил кулаком по руке с автоматом, потом чуть раздвинул сено. При свете звезд была видна фигура убегающего человека, отчетливо доносился стук его башмаков. Двое других прятались в отдалении за большим камнем. Ничего не стоило выйти и смять их, даже если они вооружены. Ему приятно было сознавать, что сила пока что на его стороне.
– Братва, больше нам тут не греться. Сейчас сюда сбежится все село. Мы можем их размести, да что толку? Уходим, ребята! Ползком с перебежечкой, чтоб никто не видел, куда пойдем. И чтоб они долго думали, будто мы все еще в скирде сидим. Минька, – позвал он, – изо всех у меня лишь на одного тебя надежда. Останешься, Минька. Минут десять – двадцать еще, после того как мы уйдем. А потом пальнешь раза два в белый свет – пусть считают, что мы все тут! – и догонишь нас. Понятно?
Влас Уколов скупо пообещал:
– Исполню.
– На выход, други, по одному! Короткий, дай немножко из автомата по камню. Пусть скроются, чтоб не могли нас видеть!
Из соломы они выбирались ловко, почти бесшумно, как ящерицы. Ползли один за одним в холод, в ночь.
Андрей с собакой шел впереди отряда. На перевал вело несколько тропок. Надо было выбрать ту, по которой ушли бандиты. Наверху тропинки расходились и если ошибиться, то можно долго и бесцельно плутать среди снегов.
Ветра теперь почти уже не было, но сверху скатывались волны стужи. Это дышал огромный холодильник, созданный природой. Рассветало. Дикарь бежал, уткнув нос в землю. Первую тропку он уверенно проскочил. У второй остановился и зарычал: «Тут, это тут, хозяин».
– Обнаружено! – крикнул Андрей, оборачиваясь и придерживая на поводке Дикаря. – Начинаю преследование, товарищ майор, по найденному собакой следу.
– Давайте! – пыхтя, согласился Гукасян.
– След, Дикарь, след!
Пса не надо было подгонять. Хотя тропка начиналась круто, он поскакал на подъем, словно заяц, прижав уши и высоко выбрасывая лапы. Поводок натянулся. Андрей не поспевал за собакой.
– Заставьте его – пусть лает, – сказал майор Гукасян. – Они с испугу скорее обнаружат себя.
– Голос, Дикарь! Голос!
Пес залаял.
Тропинка, по которой Геннадий Числов повел своих людей, была не только крутой, но и обрывистой. Упадешь – костей не собрать. Они шли – очень голодные, напуганные, продрогшие и невыспавшиеся. Через каждые полтысячи шагов – а шаги он считал в уме – Числов останавливался и обессиленно махал рукой:
– Перекур!
И все валились кто куда – на камни, на снег, один на другого, чтобы хоть немного согреться. Жадно, прерывисто хватали ртом обжигавший легкие морозный воздух. И курили – на всех две-три цигарки из последнего табака.
И каждый раз на остановке Числов говорил:
– Я уже здесь бывал, ребята, дорогу знаю, я вас выведу… Антон Касьянов нас встретит. Антон не подведет. И какая-нибудь жратва у него для нас найдется…
Но, чем выше поднимались, тем меньше он говорил об Антоне. А вдруг с Антоном что случилось? Вдруг не встретит? Что тогда делать? Вольной одежды нет, продуктов нет, денег нет. Спустишься с перевала – и сразу попадешься.
Но если Антон там, то для радостной встречи он обязательно прихватил бутылочку-другую. Дернешь прямо из горлышка – огонь разольется по жилам.
– Я вас выведу, ребята! – повторял он.
«Все равно выведу, – думал он, отсчитывая шаги, – даже если Антона не будет. Заткну глотку тем, кто взбунтуется. Без отдыха – чтобы не застыли – поведу вниз, вниз. Силком погоню, если упрутся. Идти будет легче, чем сейчас. Хлеба достану, как только спустимся. Как достану – не знаю. Но достану. Главное, хорошо, что никто за нами не гонится. Сельчане в горы не полезут. Им нужно только, чтобы мы ушли. Увидят, что скирда пустая, и успокоятся. А пока дадут знать в город да пока милиция появится, ой-ой, где мы уже будем!»
Пройдено три тысячи шагов.
– Я вас выведу, ребята! Выведу!
На этой остановке их догнал Уколов. Он шел без передышки, надо было наверстать упущенное. Всклокоченная грязно-седая голова показалась сначала на нижнем серпантине. Жилистый, мускулистый, он шел легко, хотя был много старше их всех – жалких, уставших.
– Ну что, Минька? Как там было?
Уколов бросился плашмя на снег и стал торопливо лизать его.
– Все сделано, как уговорились.
– А народу много набежало?
– Все село проснулось. Кто может ходить, тот и примчался.
– Милиции нету?
– Один какой-то там крутится.
– Подъем, братва! Вот и Минька теперь с нами. Я вас выведу!
Три тысячи сто шагов. Три тысячи двести. Три тысячи триста…
– Генка! Дьякон!
– Корешок, это ты?
На тропинке, почти над самым обрывом, стоял Касьянов.
– Братва, это Антон! Вались, братва, кто, где стоит. Глубокий перекур. Ну, здорово, корешок, здорово, Антошка!
– Здорово, Дьякон!
Коренастый Антон Касьянов с восторгом, с обожанием смотрит на обветренного, почерневшего, бородатого Числова.
– Пришел все-таки, Антон!
– Ты велел, Генка!
– Я вам говорил, други, – Антон не подведет. Теперь все! Отдыхайте. Теперь выйдем. Антон, жратва есть?
– Хлеба две буханки, колбаса, консервов пять банок.
– Дели на всех поровну! Водка есть?
– Три бутылки «московской».
– Братцы, подходи по одному за хорошим глоточком. Всех согрею! Три бутылки! Антон, вольную одежду принес?
– Найдется в моем сидоре.
– Антон! Корешок! – Шепотом: – Хрусты есть?
Так они называли деньги.
– Есть, Дьякон.
– Много?
– Триста новыми. Сейчас дать?
– Держи пока при себе. Братва, сколько вас? Четверо? На вас – бутылка, круг колбасы, хлеб. Подходи, следующая четверка! Васька Короткий, Минька, Лалаян! Не забудьте – моя доля у вас. Не спешите, ребята, заправляйтесь как положено в дальнем походе. Никто нас не гонит. Теперь уже скоро вниз пойдем, ноги сами понесут. Как я обещал вам, так все и стало…
В эту минуту они услышали лай собаки.
– Лежать, Дикарь!
Андрей бросается на снег, рядом с собакой. Сверху стреляют. Пули ложатся близко, вздымая снежную пыль.
– Товарищ майор! Это они стреляют!
– Слышу. Я не глухой.
Майор Гукасян дышит тяжело. Он не ложится. Присев на камень, старается побыстрее унять прыгающее в груди сердце. Для него это слишком быстрая ходьба.