В Москве Алты смотрел на все с ненасытной жадностью, вбирая в себя каждую подробность, словно ему предстояло перед кем-то отчитываться в своей поездке.
Навсегда запомнились ему первые посещения московских театров. Он смотрел пьесу Всеволода Вишневского «Последний решительный» и хотя слабо знал русский язык, но все понял. Пьеса была поставлена Мейерхольдом, и Алты чутьем оценил мастерство режиссера, направленное прежде всего на создание цельного актерского ансамбля. Никто здесь не стремился выделиться, и никто не оставался на заднем плане. Даже эпизодические роли игрались с блеском.
После этого спектакля в пылкой душе Алты созрело новое решение, о чем он торжественно поведал своему неизменному спутнику, Алланазару:
— Знаешь, друг, я сегодня понял: мое призвание — режиссура!
Алланазар покосился на Алты с каким-то испугом.
Друзьям посчастливилось побывать и на репетициях Станиславского. Великий мастер сцены говорил негромко, просто, как-то по-домашнему, но каждое его слово воспринималось артистами как закон. Он не подавлял авторитетом — он убеждал, и своими, словно бы раздумчивыми советами, наглядными импровизированными подсказами как бы продвигал актера на шаг вперед…
Алты напряженно, с упоением слушал, смотрел, раздумывал… А когда друзья очутились на улице, еще более убежденно проговорил:
— Да. Я уверен: быть мне режиссером!
Алланазар смолчал…
Окончив в Баку театральный техникум, Алты вернулся в Ашхабад и был принят в Туркменский драматический театр.
Алланазар, вступивший в ту же труппу, сказал с обычной своей многозначительностью, за которой всегда крылся какой-нибудь подвох:
— А знаешь, Алты, зачем ты пошел в этот театр? Тебе тут нечего делать.
— Это еще почему? — насторожился Алты. — Разве я украл ишака у кази́?[26]
— Да нет, пока ты ни в чем еще не провинился. Просто наш театр тебе ни к чему.
— Да почему же?
Алланазар, помедлив, отрезал:
— Потому что ты — сам театр! Ты ведь и драматург, и режиссер, и артист. Один в трех лицах! Открывай театр и демонстрируй себя во всех видах: сам пиши пьесы, сам ставь их, сам в них играй. Дошло?
Алты расхохотался:
— А что? Идея! Только принимаю ее с одним условием: ты в этом театре будешь директором, администратором, бухгалтером и кассиром. Идет?
Алланазар с притворной растроганностью пожал ему руку.
— Друг! Спасибо за доверие, — и торжественно возгласил: — Да здравствует театр Алты Карли!..
Ни одному из них и не мнилось, что в шутке этой немалая доля правды, что Алты впоследствии завоюет всеобщее признание и как режиссер, и как драматург, и как артист.
Первым боевым крещением для Алты, как артиста, оказалась роль Алиха́на в пьесе азербайджанского драматурга Дж. Джабарлы́ «Невеста огня». Образ Алихана колоритный и сложный. Все же Алты мог бы добиться в этой роли успеха, не соверши он одну серьезную ошибку, конечно, не умышленно, но и не случайно. Всегда жаждавший самостоятельности, на этот раз он изменил себе. Роль Алихана — первую свою роль — ему захотелось сыграть, точь-в-точь как играл ее его кумир Аббас Мирза. Вместо того чтобы создать образ так, как Алты его понимал, он этот образ скопировал. Правда, зритель тепло принял и спектакль, и Алты в роли Алихана, но это был обманчивый успех. Алты не вложил в роль ничего своего и в то же время не сумел, да это было и невозможно, повторить Аббаса Мирзу. Алланазар после спектакля откровенно поделился с другом своим впечатлением:
— Ты талантлив, Алты, ты настоящий артист. Но это вообще. А вот сегодня — хочешь обижайся, хочешь нет — я не почувствовал в тебе артиста. Я видел на сцене не актера Алты Карли, а бледную фотографию другого артиста, ты знаешь, о ком я говорю.
Как ни горько было это слушать, но Алты понимал: Алланазар прав.
В скором времени коллектив театра оказался в затруднительном положении. Несмотря на явную неподготовленность труппы, в репертуар была включена пьеса Гоголя «Ревизор».
В те годы театральное искусство в Туркменистане делало первые шаги. Многие актеры работали в театре, не имея специальной подготовки. Многим не хватало не только театральной, но вообще культуры. Актеры слабо знали мировую классическую драматургию.
Однако постановка «Ревизора» на сцене туркменского театра была бы большим событием в культурной жизни республики. Это понимали все. И в конце концов труппа «загорелась» пьесой.
Самым трудным оказалось подобрать артиста на главную роль — Хлестакова. Найти исполнителей остальных ролей было проще: в театре имелись артисты, которым по плечу была даже роль Городничего. Но кому под силу справиться с ролью Хлестакова? Роль сложнейшая. И в то же время от ее исполнения зависел успех или неуспех всего спектакля. Такую роль можно было доверить не каждому. Известно, что при жизни Гоголя ни одному из актеров не удалось сыграть Хлестакова таким, каким представлялся он самому писателю. А после его смерти создать правдивый, «по Гоголю», образ Хлестакова смогли лишь прославленные мастера сцены. Этот вопрос занимал и тревожил не только режиссера, но и весь коллектив театра.
Стали перебирать кандидатуры: этот не подойдет, этот слишком неопытен, этот слишком стар, этому Хлестакова просто не понять, а этому не подогнать свой характер под хлестаковский.
Судили-рядили, наконец очередь дошла до артиста, на которого театр возлагал большие надежды. Вот он, пожалуй, мог бы: молод, пылок, талантлив.
Этим артистом был Алты Карли.
В труппе разгорелись жаркие споры вокруг его имени:
— Да какой из него Хлестаков? Еще молоко на губах не обсохло!
— Молод? Так это не порок, а достоинство! Он полон задора, не топчется на месте, а ищет, пробует…
— В голове у него ветер гуляет. Его легкомыслие поражает.
— Так ведь и у Хлестакова легкость в мыслях необыкновенная. И прихвастнуть мастак, как наш Алты. Видите, даже характеры совпадают…
— А рост, а лицо? Да он словно создан для этой роли!
— Внешние данные еще ничего не решают. А чтобы сыграть легкомыслие, нужна серьезность…
— Алты к своей профессии относится достаточно серьезно… Поверьте, у него получится!
— Посмотрим, посмотрим…
Сам Алты долго колебался, прежде чем согласиться на лестное предложение сыграть роль Хлестакова. Ему страх как хотелось согласиться! Но достанет ли у него силенок? Не справится с ролью, так и сам опозорится, и подведет весь коллектив театра.
Все же он не устоял перед соблазном испытать силы в ответственнейшей роли.
Хотя он не раз смотрел этот спектакль в Баку, но начал работу над ролью Хлестакова с досконального изучения пьесы. И сразу почувствовал, какие трудности его ждут.
Первой трудностью была речь Хлестакова. Алты старался понять, почему в этом месте он говорит именно так, а не по-иному, чем продиктовано конкретное построение той или иной фразы. Тут надо было идти изнутри образа. А Алты как раз и не мог нащупать его сути. Положительный это образ или отрицательный? Несомненно, отрицательный. Но есть ли в пьесе хоть один образ светлей хлестаковского? Имеется ли в ней положительный герой? Нет, такого днем с огнем не сыщешь. Что же может дать зрителю пьеса сплошь черных тонов?..
Алты не находил ответа на этот вопрос.
Режиссер спектакля пытался растолковать ему, как надо понимать «Ревизора». Алты пропускал эти объяснения мимо ушей не из упрямства, как полагал режиссер, просто он привык до всего доходить своим умом. Никакие подсказки на него не действовали, пока он не разбирался в чем-нибудь сам.
Режиссера бесили строптивость и тугоумие Алты, но приходилось мириться с его капризами: поручить роль Хлестакова больше было некому.
Сам Алты, мучаясь сомнениями, перечитал немало литературы о «Ревизоре». Критические статьи, посвященные великой комедии, то открывали ему глаза, то совсем запутывали. Нелегко было найти истину в ворохе противоречивых суждений: то, что утверждали одни критики, отрицали другие. Алты ворчал про себя: «Трудно им было столковаться, что ли?»
В конце концов он обратился за помощью к великому русскому критику Белинскому, который, как слышал Алты, много писал о Гоголе и его «Ревизоре». У Белинского Алты получил четкий ответ на самый свой тревожный вопрос: есть ли в пьесе положительный герой. «Да есть!» — «Кто же это?» — «Это — смех». Алты до того удивился, что и сам рассмеялся: «Как? Смех? Ну да, положительным героем в «Ревизоре» выступает смех — смех, звучащий в зрительном зале, смех-судья!»
Это так убедительно. Теперь для Алты многое в «Ревизоре» раскрылось по-новому.
И все же он с трудом вживался в образ Хлестакова. Отчаявшись, Алты чуть было не отказался от роли, которую ему доверили. Но тут же представил себе, как воспримут его отказ актеры. И, стиснув зубы, он сказал себе: «Я сыграю эту роль, иначе мне вообще не место на сцене».
И он снова с головой погрузился в изучение пьесы и всего, что с ней связано. Хлестаков, Хлестаков… Что же он все-таки за птица? Враль, хвастунишка, дурак набитый? Да нет, сам Гоголь горячо возражал против такого истолкования хлестаковского образа. Дело обстоит посерьезней. Хлестаков представительствует здесь от целой общественной прослойки. В этом — зерно образа. А конкретно он выявляет себя в словах и поступках, в общем-то, искренних и естественных. Он легко всем увлекается — и возможностью пожить за чужой счет, пофанфаронствовать вволю и даже собственными выдумками, потому что в его характере нет ничего прочного, устойчивого.
А вот почему с такой готовностью верит ему Городничий — сам дока по ча́сти надувательства?
Вопросы набегали один за другим.
И с каждым найденным ответом Хлестаков обретал для Алты все большую зримость.
Художник принес ему эскизы. Хлестаков на них был курносый, тонкий, как рюмка, со светлыми волосами, франтоватый. Фалды фрака топырились, словно крылья ласточки. Он стоял на одной ноге, протянув вперед руки; во всей позе тоже легкость необыкновенная! Алты таким и рисовал себе Хлестакова. Он сам был внешне похож на своего героя, сходство довершат парик и костюм.