— А ты кто будешь?
— Я завуч этой школы.
— Завуч… Это вроде сторожа, что ли?
Мужчина улыбнулся:
— Гм… Положим, что так.
Алты осмелел:
— Если ты сторож, верно, знаешь, к кому мне обратиться?
— А по какому вопросу, позволь узнать?
— Ну… я хочу в артисты.
— В артисты?
— Ага.
— Что ж, похвальное стремление. Но у нас не театральная школа.
— А я видел тут пьесу «Айджамал»!
— Так это художественная самодеятельность.
— Вот бы и мне заделаться… этим самым… деятельностью…
Мужчина пристальней вгляделся в пылающее лицо Алты.
— Сколько тебе лет?
— Семнадцать.
— Ты закончил какую-нибудь школу?
— А как же! Ликбез.
— Ну ликбез — это не совсем то, что нужно. Это только первая ступенька к знаниям. Там тебя научили читать и писать. Этого мало.
— А что еще нужно?
— О! Многое.
Алты покраснел.
— Значит, я не гожусь в артисты?
Мужчина доброжелательно рассмеялся:
— Ну, пока неизвестно, на что ты годишься. Ты еще молод и полон энергии. У тебя все впереди. Но одно скажу: чтобы стать артистом, нужно сначала закончить театральную студию.
— А тут есть эта… устудия?
— Нет, студии, к сожалению, у нас пока не имеется.
По тому, как мужчина говорил, чувствовалось, что никакой он не сторож, скорее, учитель. И Алты без околичностей заявил:
— А ты ведь меня надул! Ты тут, видно, не сторожем, а муллой.
— Допустим.
— Тогда возьми меня в свою школу!
Мужчину что-то привлекало в этом горячем, наивном, открытом пареньке. Он сочувственно проговорил:
— Друг мой, тебе ведь уже семнадцать. А в школу поступают дети семи-восьми лет.
— Ну и что ж, что семнадцать! Раз надо учиться…
Мужчина прищелкнул пальцами:
— Как бы тебе объяснить… Тебе, наверно, приходилось чабанить? Так вот, как ты думаешь: можно ли к ягнятам подпустить взрослого барана?
Алты недоверчиво усмехнулся:
— Это какой же дурак станет так делать?
— Вот и ты среди малышей выглядел бы, как баран среди ягнят.
Алты потемнел лицом, понурился.
— Выходит, некуда мне податься.
— Ну-ну! Не вешай носа! — ободряюще сказал мужчина. — Ты можешь куда-нибудь устроиться, например в Ашхабаде. Наверняка там найдется для тебя что-нибудь подходящее.
— Правда? — обрадовался Алты.
— С какой стати мне тебя обманывать?
Алты схватил мужчину за руку, сильно потряс ее:
— Ой, спасибо… товарищ мулла! До свидания!
— Как? Ты спешишь проститься со мной?
— Я спешу в Ашхабад!
Завернув в красный платок кусок лепешки, Алты Карли отправился в Ашхабад.
Он шел пешком, в полном одиночестве, обходя стороной людные станции. Однако ему не было скучно, он и привык и любил оставаться один на один со степью. Ночами он спал на голой земле, подстелив под себя халат, а под голову подсунув папаху, смотрел в небо, на теплые звезды, умиротворенно прислушивался к степным шорохам, они его не настораживали, а убаюкивали.
Алты не знал, сколько километров он прошел, пока добрался до Ашхабада, но ему дважды довелось ночевать в степи.
Когда он наконец попал в Ашхабад, то в первые минуты растерялся. Он ошеломленно глядел вокруг широко раскрытыми глазами. По улицам сновали фаэтоны, куда-то спешили пешеходы. Юношу особенно поразили машины с кузовами, похожими на старые кибитки: машины фыркали, как верблюды, и глаза у них горели, словно у сказочных дэвов. Алты чудилось, что они вот-вот задавят его, он жался к стенам домов…
Город напоминал громадный муравейник: спешка, толкотня… Улицы, дома́ казались Алты одинаковыми, их трудно было отличить друг от друга. «И как только люди тут не заплутаются! — удивлялся он. — А сколько нужно хлеба для такой прорвы — не напасешься! Откуда его берут?»
Все здесь изумляло и подавляло Алты.
Он и не заметил, как солнце начало опускаться за крыши домов. И когда город окутали сумерки, Алты забеспокоился: где же ему найти ночлег? Знакомых в Ашхабаде у него не было. Он мог бы провести ночь за городом, на холмах, но боялся напороться на бандитов: по слухам, ими кишели окрестности Ашхабада. Пожалуй, лучше всего заночевать в песках Аннау [19].
Он стоял в замешательстве посреди тротуара. Один из прохожих, бедно одетый, заросший бородой человек, догадавшись, видно, что паренек в затруднении, спросил Алты:
— Ты что тут стоишь, братец?
— А что, нельзя?
— Да стой сколько влезет! — улыбнулся прохожий. — Просто мне показалось, что ты не знаешь, куда идти.
Алты вздохнул:
— Я и вправду не знаю. Никого у меня тут нет. Куда деваться?
— А ты не унывай! Пошли в Дом дайханина.
— Дом дайханина? А что это такое?
— Ну… это дом для дайхан, — невразумительно объяснил прохожий.
— А меня туда пустят?
— Кого ж еще тогда пускать? Там живут такие, как мы с тобой.
Алты окинул прохожего недоверчивым взглядом:
— А ты не врешь?
— Вот еще! — обиделся бородач.
— Ладно. Пошли.
Дом дайханина показался Алты настоящим раем. Там было все, что душе угодно: дешевые обеды, крепкий зеленый чай, чистая постель. На такой постели Алты спал впервые в жизни…
Прошло несколько дней. Надо было думать о работе и об учебе. А куда поступить? С кем посоветоваться?
У Алты уже завелись знакомые среди постояльцев Дома дайханина. Однажды один из них сказал:
— А знаешь, ведь здесь живет мулла Мурт.
— Мулла Мурт? Кто он такой?
— Ты читал когда-нибудь «Токмак»?[20] — вопросом на вопрос ответил собеседник.
Алты наморщил лоб:
— «Токмак»? Это такая толстая газета с картинками?
— Не газета — журнал.
— Журнал «Токмак»… Так это он у нас живет?
— Да нет же! В журнале часто печатается один поэт, он подписывается «Акя́л». Это, говорят, и есть мулла Мурт.
— Он учитель?
— Говорю же, поэт.
— Чем же тогда он может мне помочь?
— Ну… попроси его написать заявление. У него, говорят, легкая рука.
— Какое заявление?
— А я знаю? Когда туго приходится, всегда пишут куда-нибудь заявление. Да он тебе сам все разъяснит!
Алты в тот же день разыскал муллу Мурта. Поэт жил в отдельной комнате. Когда Алты вошел к нему, мулла Мурт, сидя за столом в очках, что-то писал. На столе стояли пузатый чайник и пиалы. Седая острая бородка, большущие усы придавали мулле Мурту сердитый вид. Алты даже попятился, но поэт уже почувствовал, что кто-то мнется в дверях; подняв голову от бумаги, он обернулся к Алты:
— Не стесняйся, сынок, заходи, будь гостем. Садись вот сюда. — Он показал на свободный стул. — Чаю хочешь?
Алты отрицательно мотнул головой:
— Я постою.
— Ну как тебе угодно. Что у тебя за дело ко мне?
— Так… Одна просьба.
— Выкладывай. Чем смогу — помогу.
— Напишите мне заявление.
Поэт вопросительно вскинул брови:
— Заявление? Ну, это несложно. Только какое и куда?
Алты замялся:
— А я… и сам не знаю.
— Вот так так! — рассмеялся мулла Мурт. — Как же я буду писать? — Но заметив, что на лицо юноши набежала тень, посерьезнел. — М-да… Тогда вот что скажи… Ты ведь нездешний, верно?
— Из Теджена я.
— Так зачем, ради чего ты приехал в Ашхабад?
У Алты загорелись глаза:
— Хочу учиться!
— Вот и прекрасно! — Поэт удовлетворенно потер руки. — Все вроде проясняется. Значит, учиться. А какое у тебя образование?
— Я… я ликбез кончил. Только это не то, что нужно… Я знаю…
— Почему же не то? Для начала и ликбез неплохо. Гм… Подай-ка заявление на рабфак!
— А что такое раппак?
— Там тебя научат всему, чему захочешь.
— А ты напишешь мне заявление? — оживился Алты.
— С превеликим удовольствием! Учиться, сынок, — дело похвальное.
Но, как оказалось, рука у поэта была не такая уж легкая. Он, видно, сам смутно представлял, что такое рабфак и кого туда принимают. Когда Алты вручил свое заявление директору рабфака, тот пробежал его глазами и с сожалением глянул на юношу: с такими знаниями, как у него, в рабфак не брали.
— Сынок, мы не можем тебя принять. Тебе еще до рабфака подучиться надо…
Алты показалось, рушится последняя надежда. Глаза его подозрительно заблестели. Тогда участливый директор, чтобы не огорчать юношу решительным отказом, сказал:
— Да и набор пока не объявлен. Ведь сейчас каникулы.
— Каникулы? А что это такое?
— Летом студенты отдыхают.
— Примите меня, я тоже буду отдыхать.
— Пойми, сынок, набор начнется только осенью.
— А что мне делать до осени?
— Прости, сынок, ничего не могу тебе посоветовать.
Алты толкнулся еще в несколько учебных заведений, всюду ссылались на каникулы. Деньги у Алты подходили к концу. Как же быть? Одно ему было ясно: в Теджен он не возвратится, пока не добьется своего. Отступить перед первой преградой недостойно мужчины. Бегхан засмеет его: «Бахвалиться ты мастер, а как дошло до дела, сплоховал. Ступай-ка, брат, пасти своих овец, только это тебе и по плечу». Ай, ведь когда-нибудь кончатся же эти каникулы-маникулы! А пока он уж как-нибудь перебьется, не впервой.
Всё же Алты пал духом. Он никак не мог найти подходящей работы.
Неожиданно, слоняясь по ашхабадским улицам, Алты столкнулся с человеком, лицо которого показалось ему знакомым. Да это же земляк, Бяши́м!.. Алты обрадованно бросился к нему:
— Бяшим!..
Тот, узнав Алты, удивленно поднял брови:
— Алты? Каким ветром тебя сюда занесло?
— А, не спрашивай!
— Натворил что-нибудь, и дёру? Это на тебя похоже.
— Да нет, ничего я не натворил. Я учиться приехал. А везде каникулы! Куда ни сунусь — от ворот поворот.
— Что ж, все верно.
— Что — верно?
— Сейчас действительно каникулярная пора. Я сам на каникулах.
— А ты где учишься?