— Давайте ужинать, — сказал гасконец с напускной ворчливостью. — Дав дублон повару его превосходительства, мы могли бы получить кое-что и получше.
— Обед не сделаешь с бухты-барахты, сеньор граф, — возразил солдат. — Уже за полночь, и все лавки закрыты.
— Хорошо, хорошо, давайте есть.
Трое авантюристов, у которых аппетит пробуждался в любое время суток, принялись уничтожать остатки ужина его превосходительства губернатора, которых с лихвой хватало даже для четверых человек.
Солдат, которому, вполне возможно, еще не приходилось сидеть перед такими прекрасно поджаренными утками, нисколько не отставал от графа д’Алкала, сеньора д’Арамехо дей Мендоса и Аликанте и Бермехо де лос Анхелос, а также прочих местностей и весьма активно атаковал бутылки, которые баск откупоривал по две за раз.
Когда все это милосердие Божье закончилось, старшой дозора, пришедший в хорошее настроение под влиянием испанских и французских вин, вытащил стаканчик и кости, после чего вся четверка сыграла несколько партий в монтес, пустив в оборот немалое количество пиастров.
Трое пленников выказывали удивительное спокойствие, однако скорее видимое, чем подлинное, потому что между швыряниями костей они не переставали поглядывать на окна, опасаясь восхода солнца.
Возможно, самым спокойным был гасконец. Видимо, этот дьявол в облике человечьем уже придумал нечто необыкновенное, чтобы вытащить себя и своих товарищей из этого путаного дела, за которым могли скрываться три крепких веревки для виселицы.
Испанцы не слишком нежны к флибустьерам, что имеет свои причины, и очень редко они выпускают из рук, когда им повезет, кого-нибудь из этих грозных бродяг, бесчинствующих в американских морях.
К сожалению, наступило утро и сквозь шторы начал пробиваться свет. Мендоса и фламандец тревожно смотрели на гасконца, который как раз в этот момент поставил десять пиастров против солдата.
Дон Баррехо, казалось, нисколько не беспокоился. Только глубокая морщина, изрезавшая его лоб, выдавала его тревогу.
Партия кончилась, гасконец положил в карман выигранные деньги, потом поднялся и сказал:
— Пришло время пойти выпить чашку шоколада к его превосходительству маркизу де Монтелимару. Он скоро встанет, сеньор солдат?
— Он ранняя пташка, как и все страстные охотники, — ответил старшой дозора.
— Тогда он уже на ногах.
— И я так полагаю.
— Вы изволите пойти и объявить, что граф д’Алкала желает приветствовать его?
— Я даже должен объяснить ему причину вашего ареста, чтобы избежать наказания.
— Тогда ступайте.
Солдат уже приподнялся, когда дверь открылась и вошел довольно пожилой господин в одежде испанского гранда.
— Сеньор управляющий его превосходительства, — сказал солдат, кланяясь.
— Кто здесь граф д’Алкала? — спросил старик.
— Это я, сеньор, — ответил гасконец, в знак приветствия слегка приподнимая правую руку.
— Его превосходительство маркиз де Монтелимар ждет вас.
— Он знает, почему меня арестовали?
— Ему рассказали про ваш несчастный случай, сеньор граф. Надеюсь, что все уладится.
— Готов следовать за вами.
— А мы, сеньор граф? — в один голос спросили Мендоса и фламандец.
— Вы будете ждать меня здесь. У меня нет скверной привычки водить слуг на прием к чиновникам высокого ранга. Сеньор управляющий, я к вашим услугам.
— Ну, этот одержимый либо выведет нас на свободу, либо все погубит, и тогда нас повесят, — пробормотал баск.
Ложный граф вышел вслед за управляющим, а солдат остался сторожить баска и фламандца.
Пройдя несколько коридоров, имевших вместо окон узкие щели, потому что в колониях все губернаторские дворцы испанцев должны были превращаться в крепости в случае опасности, гасконец был введен в элегантнейшую гостиную с диванами и маленькими креслами, обитыми желтым шелком с рисунком из красных цветов, с богатейшими портьерами, задерживавшими много света.
Человек лет сорока, утонченный на вид, с бородой и усами, чуть тронутыми проседью, с черными, очень живыми глазами, утопающий в огромном накрахмаленном воротнике, модном в те времена, сидел за превосходным письменным столом из красного дерева, покрытым богатейшей скатертью из голубого шелка с вышитыми узорами и заваленным огромным количеством бумаг.
— О!.. Ваше превосходительство!.. Очень рад увидеть вас после стольких лет, — сказал гасконец, приближаясь со смело вытянутой рукой.
Губернатор Пуэбло-Вьехо не мог не подняться, пристально вглядываясь в авантюриста.
— Как!.. Вы не помните графа д’Алкала, сеньора д’Арамехо дей Мендоса и Аликанте и Бермехо де лос Анхелос? Мой отец был испанским грандом. Вы же маркиз де Маракайбо и де Сан-Доминго?
— Конечно! — сказал губернатор, рассматривавший с растущим удивлением смелого авантюриста.
— Тогда вы должны помнить обо мне, — сказал гасконец, в отчаянии поставивший на последнюю карту.
— Где же вы меня видели, сеньор граф?
— Во дворце вашей невестки, прекраснейшей маркизы де Монтелимар. Мы вместе пили шоколад, ваше превосходительство, возле игорного стола или в большом зале. Сейчас я уже не помню, потому что прошло так много лет.
— Возможно, — ответил губернатор. — Я в самом деле какое-то время жил во дворце моего покойного брата.
— А я это помню, словно все произошло только вчера, — продолжал гасконец. — В тот вечер еще был концерт в доме Монтелимаров. Ах!.. Что это был за вечер!..
— Вы, стало быть, знаете мою невестку?
— Маркизу Кармен де Монтелимар?! Это же жемчужина Больших Антильских островов!..
— И как же вы, сеньор граф, оказались под арестом?
— В течение двух месяцев я путешествую, направляясь в Панаму, где должен получить небольшое наследство в сто тысяч дублонов, оставленных мне герцогом де Барракесом, моим дядей по материнской линии.
— И вы называете это небольшим наследством?
— Ну… мелочь! — ответил фальшивый граф.
— А почему вы прервали свое путешествие и были арестованы ночным дозором?
— Скажу вам, ваше превосходительство, что по пути, всего в нескольких лигах от города, на меня набросилась толпа индейцев, перебивших половину моей свиты, лошадей и похитивших все огнестрельное оружие. Просто чудо, что я спас хотя бы шпагу, и мне удалось освободить двоих слуг. Других, бедных чертеняг, верно, уже сожрали.
— Эти индейцы становятся слишком дерзкими! — воскликнул маркиз. — Надо их хорошенько проучить, карамба!
— Вот и я о том же подумал, когда вошел в этот город пешком, как нищий, даже без аркебузы, — сказал гасконец.
— И что же вы намерены делать?
— Как можно быстрее добраться до Панамы, чтобы забрать эти несколько дублонов, — ответил гасконец.
— Вы уже приобрели новых лошадей и новые ружья?
— Нет, ваше превосходительство, и это меня очень тревожит. У меня осталось всего полсотни пиастров. Индейцы украли все мои чемоданы, а в них были две тысячи дублонов, которые я взял с собой на дорожные расходы.
Гасконец произнес эти слова так трогательно, что его превосходительство губернатор был потрясен.
— Сеньор граф, — сказал он, — благородные люди должны помогать друг другу. В моих конюшнях есть превосходные лошади настоящей андалусийской породы, на складах с избытком хватает аркебуз и пистолетов. Если хотите, возьмите взаймы. Когда прибудете в Панаму, отошлете животных назад.
— Что же я могу сделать для вас, ваше превосходительство? — спросил гасконец, казавшийся глубоко тронутым.
— Поприветствуете от моего имени вице-короля Панамы.
— Я сделаю гораздо больше, ваше превосходительство. Человек, унаследовавший сто тысяч дублонов наличными…
— Оставьте, сеньор граф. Ах!.. А ваше дело?
— Какое?
— Объясните мне, почему вас арестовали мои стражники?
Гасконец рассмеялся.
— Это было комичное приключение, ваше превосходительство, — сказал он. — Не зная города, я вместе со слугами вошел в какую-то таверну, желая проглотить что-нибудь и отдохнуть от пережитого. Хозяин, узнав уж не знаю каким образом про мое графское достоинство, потребовал, чтобы я заплатил за утку и жалкую бутылку мецкаля[53] целый дублон. Пустяк, конечно! Но я протестовал, этот мошенник настаивал на своем, даже напустил на меня всех своих поваров, вооруженных вертелами; тогда я выхватил шпагу и обратил их в бегство. Думаю, что любой дворянин поступил бы подобным образом.
— Если не еще хлеще, — рассмеялся маркиз. — Нанизал бы кого-нибудь из них.
— Да и я бы выпустил кому-нибудь потроха, если бы они не убежали, словно свора борзых.
— Ну, это к лучшему, что происшествие окончилось без кровопролития, граф. Так когда же вы хотите ехать?
— Если возможно, то хоть сейчас, — ответил гасконец, который боялся, и не без причины, что с минуты на минуту появится хозяин «Эль Моро» со своими адъютантами.
Губернатор хлопнул в ладоши, и тут же возник управляющий, а за ним двое черных слуг, несших на серебряных подносах чашки с шоколадом и бисквитным печеньем.
Маркиз о чем-то вполголоса переговорил со своим управляющим, потом обратился к гасконцу:
— Надеюсь, сеньор граф д’Алкала, что вы не откажетесь от чашки шоколада. Вы знаете, что мы здесь, в Америке, его очень любим.
— Я всегда его пью, когда открываю или закрываю глаза, — ответил гасконец и, взяв чашку, стал поспешно отхлебывать из нее.
— Ваше превосходительство, — продолжил он через несколько секунд, — вы позволите мне по возвращении навестить вас?
— Дом мой всегда открыт для благородных людей с того берега Атлантики, — любезно ответил губернатор, протягивая руку фальшивому графу.
Дон Баррехо с готовностью пожал ее, трижды глубоко поклонился, потом вышел из гостиной, отвесив, прежде чем переступить порог, еще три глубоких поклона.
Внизу его ожидал управляющий.
— Лошади и оружие готовы, сеньор граф, — сказал он.
— Порядочный человек ваш маркиз, — ответил ему дон Баррехо. — Когда я получу наследство, то не забуду ни его, ни вас. Конечно, сто тысяч дублонов — не такая уж большая сумма, но в конце концов — и не сто пиастров.