Гасконец и фламандец следовали за ним на небольшом расстоянии, держа наготове пистолеты; они могли в любой момент прийти на помощь, если только баску не удастся бросок.
Внезапно Мендоса остановился возле крупной пальмы.
Индейцы были теперь всего в десяти-двенадцати шагах; они по-прежнему стояли спиной и не прекращали обстрел.
Послышался легкий свист, и что-то мелькнуло в воздухе.
Это баск бросил наваху; она вонзилась между лопатками дикаря, причем с такой силой, что перерубила позвоночник.
Его соплеменники, увидев падающее тело, сделали три или четыре прыжка вперед и устрашающе заорали.
Гасконец выстрелил из пистолета, потом бросился на индейцев со своей ужасной драгинассой.
Но эта атака была совершенно бесполезной, потому что сыны лесов, испугавшись одного вида внезапно появившихся перед ними белых людей, бежали, как зайцы, в ближайший лесок.
И почти сразу же из долины послышались звуки ружейных выстрелов.
— Испанцы! — крикнул гасконец, в то время как баск подбирал свою наваху. — Ходу, друзья!
Глава IV. Штурм Пуэбло-Вьехо
Еще бы несколько минут — и благоприятная звезда, до той поры покровительствовавшая авантюристам, закатилась бы, и возможно, навсегда, потому что маркиз де Монтелимар, разумеется, не простил им проделки гасконца.
Выстрелы, прогремевшие в долине, сделали испанцы, расправившиеся с какой-то другой группой индейцев.
Видимо, командир эскадрона и его товарищи встретили не очень далеко еще один кавалерийский отряд, посланный на разведку. Объединившись, они поспешили к огромной скале, надеясь застать там авантюристов и заставить их принять новый бой или сдаться.
— Я верю, что господин Вельзевул очень симпатизирует нам, — сказал гасконец, бежавший, словно лань, к Чагресу, в поисках убежища среди огромных лесов, покрывавших берега реки.
— Да, точно, какой-нибудь святой нам покровительствует, — согласился баск. — Знать бы, какой, честное слово, поставил бы ему две свечи, по пиастру каждая.
Обмениваясь короткими фразами, они проворно трусили рысцой, спускаясь по долине и приближаясь к ее концу.
Теперь они уже ясно слышали шум воды, разбивавшейся о каменистое ложе реки.
Вдали все еще гремели ружейные выстрелы испанцев. Казалось, что индейцы, получившие солидное подкрепление, мужественно вступили в бой.
Через двадцать минут трое авантюристов оказались в лесах, окаймлявших Чагрес.
В это время солнце уже заходило, и под величественными пальмами сгущалась темнота.
— Надо перевести дыхание, — сказал гасконец. — Мне далеко до андалусийской лошади и даже до пиренейского мула. Испанцы теперь нас не догонят.
— А далеко нам до лагеря флибустьеров? — спросил фламандец.
— Через три-четыре часа мы туда придем, — ответил Мендоса.
— А мы не заблудимся в этих лесах?
— Надо все время следовать вдоль реки. Мы уже приняли все меры предосторожности.
— Не терпится увидеть сына знаменитого Красного корсара. Я слышал много рассказов о троице братьев-флибустьеров.
— Хватит болтать, — прервал его гасконец. — В путь, друзья. Мне говорили, что леса Чагреса населены страшным зверьем; как-то не хочется иметь с ними дел. Я всегда предпочитал людей: они хотя бы не прыгают на голову, как хищные кошки.
Они отправились в путь, не отходя далеко от русла реки.
Тысячи странных шумов проснулись в темнеющем лесу. Гудели пипа, громадные мерзкие жабы, у которых проколота вся спина, и в этих отверстиях прячутся головастики, и паррануа; пронзительно посвистывали крупные лягушки, прячущиеся в высоких речных травах, ворчали кайманы.
Во главе маленькой группы шел с обнаженной шпагой в руках баск, привычный к этим местам, потому что он участвовал в походе Моргана на Панаму.
За ним следовали гасконец со своей драгинассой и фламандец с пистолетом, поскольку у него не было режущего или колющего оружия.
Все трое старались не шуметь, и не потому, что они боялись быть настигнутыми испанцами, а чтобы не привлекать внимания кровожадных зверей.
В то время ягуаров и кугуаров было еще очень много на перешейке, и они набрасывались на путников, отважившихся забраться в их владения.
Шли они уже пару часов, все время следуя вдоль Чагреса, воды которого глухо ревели, разбиваясь о скалистое дно, как вдруг Мендоса резко остановился, вытянув шпагу и схватив заряженный пистолет.
— Опять индейцы? — спросил гасконец, тоже поднимая шпагу.
— Никогда не видел индейца с фосфоресцирующими глазами, — ответил баск.
— Тогда — дикая кошка.
— Может быть, и пострашнее. Сеньор фламандец, снимите у меня с пояса наваху и приготовьтесь пустить ее в дело. Это не шпага, но резать ею можно.
— Какие злые глаза! — отметил гасконец. — Это кот.
— Почему не голодный ягуар?
— Не представляю себе голодного ягуара, потому что в Гаскони я видел только котов и волков.
Во тьме, под огромными листьями пальмы такара, поблескивали святящиеся точки странного зелено-желтого цвета.
Видимо, это был поджидающий добычу ягуар или кугуар, а то и американский лев.[54]
— Итак, сеньор Мендоса? — спросил гасконец, увидев, что баск не решается сдвинуться с места. — Было бы смешно, если бы какой-то котяра, пусть и размером с быка, испугал трех знаменитых шпажистов.
— Разве вы не видите, что он загораживает нам проход, дон Баррехо? — вопросом на вопрос ответил Мендоса.
— А вы пните его ногой. Гасконские коты, как только увидят поднятую ногу, мигом убегают. Скорее дайте мне заряженный пистолет, потому что в моих не осталось пуль… О, черт возьми!.. Зверь не может остановить таких людей, как мы.
— Возьмите, — ответил баск, протягивая гасконцу оружие. — Только смотрите, как бы этот котяра, как вы его назвали, не выцарапал вам глаза.
— Ха!.. Я столько их видел в Гаскони, когда был мальчишкой.
— Но они отличались от здешних.
— Сейчас увидим.
Забияка-шпажист взял пистолет, выставил вперед свою длинную шпагу и приблизился с безумной отвагой к двум фосфоресцирующим точкам, которые не переставали блестеть в сумерках.
Баск и фламандец шли за ним, готовясь оказать помощь в столь опасном предприятии.
Гасконец не преодолел и десяти шагов, как послышалось страшное мяуканье, закончившееся грозным сдержанным рокотом.
— Котище зашипел, — сказал дон Баррехо. — Должно быть, рассердился. Сейчас я тебя успокою!
Но это был вовсе не котище! В зарослях прятался самый настоящий кугуар,[55] одно из самых опасных животных, встречающихся в американских лесах; по силе и жестокости он не уступает огромным серым медведям Скалистых гор.
Их называют американскими тиграми, и они могут соперничать с настоящими бенгальскими тиграми, хотя уступают последним по массе. Кугуары настолько сильны, что могут перешибить одним ударом быка.
Гасконец, несколько озадаченный диким мяуканьем хищника, остановился.
— Ну, дон Баррехо, что будем делать? — спросил Мендоса, улыбаясь в усы. — Это и вправду не гасконский кот?
— Мне кажется, что шипит он погромче.
— Дайте ему пинка.
— А!.. Черт возьми!.. Дело, кажется, осложняется!
— Проколите его.
— Вот это я сейчас и обдумываю.
— Колите шпагой вниз!
— Лучше я подожду, пока он на меня бросится.
Он навел пистолет и выставил драгинассу.
Зверь по-прежнему шипел и глухо рычал, но не двигался.
Дону Баррехо это наскучило, и он сделал несколько шажков вперед, подбадривая себя криком:
— Ко мне, котище, отведай-ка мою шпагу!
Кугуар присел, готовясь прыгнуть.
Мендоса встал рядом с гасконцем, опасаясь, как бы не случилось несчастье; фламандец взялся за пистолет.
— Котище испугался, — сказал дон Баррехо. — Черт!.. Кажется, я прослыву истребителем котов.
Едва он произнес эти слова, как кугуар стремительно прыгнул и опрокинул гасконца.
Мендоса, стоявший рядом, молниеносно выставил шпагу, воткнув ее в тело животного, в то время как фламандец, у которого в пистолете еще оставалась пуля, выстрелил в упор.
Несмотря на два полученных ранения, кугуар перепрыгнул через охотников и, рыча, исчез в лесу.
— Ну и чертяка! — вырвалось у быстро поднявшегося гасконца, к счастью, не получившего повреждений. — Что за котяры живут в этой стране? Они не из тех, что я убивал мальчишкой. Вы его убили, сеньор Мендоса?
— Не знаю, — ответил баск. — Однако шпага моя окровавлена.
— А моя пуля должна была глубоко войти в его тело, — добавил фламандец. — Держу пари, я его ослепил.
— Замечательный парень! — сказал дон Баррехо. — Я зверя почти и не видел, а он попал ему прямо в глаз. Будем надеяться, что котище, ослепнув, не станет нам надоедать.
— Фламандец… — начал Мендоса.
— Что вы хотите сказать? — прервал его брабантец.
— Это ведь наполовину гасконец, если не полностью.
Дон Баррехо и брабантец разразились громким смехом.
— А Мендоса — баск, — сказал первый.
— Да, баск, — повторил серьезно второй.
— Который работает ногами, чтобы его не застал врасплох слепой котяра, — ответил Мендоса и побежал. Оба буяна почли за благо последовать за ним, не убежденные, впрочем, что кугуар в самом деле лишился своих зрачков с желтоватыми отблесками.
Этот второй галоп продолжался еще минут двадцать, потом Мендоса, уже некоторое время пытавшийся разглядеть берега Чагреса, остановился, показывая своим товарищам на огоньки, сверкавшие под деревьями.
— Опять индейцы? — спросил гасконец, видя остановившегося баска.
— Лагерь графа, — ответил тот. — Уверен, что не обманулся.
И в этот самый момент хриплый голос угрожающе крикнул:
— Кто идет? Отвечай, или буду стрелять.
— Мендоса, — ответил баск.
— Тогда проходи, приятель.
Четверо человек, вооруженных аркебузами и пистолетами, выскочили из-за кустов, за ними вышел пятый, несший факел.