Мендоса медленно вытащил шпагу, кончик которой окрасился кровью, и недовольно махнул рукой.
– Слишком высоко, – сказал он. – Я должен был пронзить ему сердце.
В этот момент предполагаемый сын испанского гранда, побежденный нестерпимой болью, которую причиняла ему ужасная рана, рухнул наземь и застыл без движения.
– Мертв? – спросил Буттафуоко.
– Да нет, – ответил Мендоса, – но рана должна быть очень болезненной.
При этих словах дверь посады отворилась и на пороге появился человек высокого роста, до странности напоминавший Буттафуоко: такой же бородатый и до черноты загорелый; в одной руке он держал лампу, в другой – длинную аркебузу.
– Что здесь случилось, друзья? – спросил он, торопливо приближаясь к буканьеру и флибустьеру, спокойно вытиравшему кончик своего клинка.
– Мы знаем не больше тебя, Вандо, – ответил Буттафуоко. – Этот негодяй спровоцировал нас, и Мендоса, воспользовавшись случаем, дал ему хороший урок фехтования.
– Не могу сказать, что для меня это дело ясное, – поделился своими сомнениями владелец посады. – Похоже, маркиз нанял этого мерзавца, чтобы он убил вас. Давайте-ка посмотрим; я знаю многих из наемных убийц.
Он приблизился к раненому, находившемуся вроде бы без сознания, и посветил ему фонарем в лицо. И почти в ту же секунду вскрикнул, а потом, отступив на два-три шага, продолжал:
– Ах, несчастный!.. Несчастный!.. Я это подозревал.
– В чем дело? – в один голос спросили Мендоса и Буттафуоко.
– Помогите мне отнести этого человека под крышу, – ответил Вандо. – Не следует оставлять его умирать.
– У этих плутов прочная шкура; к тому же его рана скорее болезненная, чем опасная. Ах!.. Если бы я попал чуть пониже, тогда бы о нем уже можно бы было не беспокоиться.
Трое мужчин подняли раненого и внесли его в посаду; они остановились в просторной освещенной комнате нижнего этажа; вся ее обстановка состояла из шести гамаков, которые в данный момент пустовали. Раненого с величайшими предосторожностями уложили на одну из этих удобных проветриваемых коек.
Сразу же после этого Мендоса полученной от Вандо навахой разрезал раненому куртку, камзол и рубашку, обнажив рану.
– Ничего серьезного, – сказал он, останавливая платком обильно сочившуюся кровь.
Мендоса хорошо перевязал рану и добавил:
– Потом мы еще займемся этим человеком. А сейчас, Вандо, объясни-ка нам свое смятение; оно нам непонятно. Ты когда-нибудь видел этого человека?
– Что здесь случилось, друзья? – спросил он, торопливо приближаясь к буканьеру и флибустьеру, спокойно вытиравшему кончик своего клинка.
Вандо был буквально потрясен; он посмотрел на буканьера и флибустьера почти с ужасом, а потом спросил сдавленным голосом:
– Разве вам ее не привезли?
– Кого? – спросили одновременно Буттафуоко и Мендоса.
– Сеньориту.
– Сеньориту Инес ди Вентимилью?!.
– Да!.. Да!.. – пробормотал Вандо.
– Рехнулся, что ли? – вскрикнул Буттафуоко. – Что ты имеешь в виду?!
– Никак не наберусь смелости рассказать вам. Теперь-то я понимаю, что нас переиграли.
– Ну же, смелей! – Буканьер начал терять терпение. – Объясни понятнее.
– Я уже спрашивал, не привезли ли ее к вам.
– Кого?
– Сеньориту ди Вентимилью, – повторил Вандо с тревогой в голосе. – Вчера, после полудня, к ней пришел неизвестный. Он протянул ей клочок бумаги, подписанный: «Буттафуоко». В записке говорилось, что место, где скрывается сеньорита, раскрыто маркизом и ей предлагалось немедленно покинуть посаду.
Услышав эти слова, Буттафуоко и Мендоса замерли как громом пораженные.
– Сеньорита исчезла?!. – наконец выдавил Буттафуоко, в то время как Мендоса молча рванул себя за волосы. – Ты видел это письмо?
– Сеньорита прочла мне его, прежде чем решиться оставить посаду.
– Сукин сын этот маркиз!.. – заорал разгневанный Мендоса. – Это сделал он!..
– Скажи, Вандо, – спросил Буттафуоко, к которому снова вернулось хладнокровие, – разве не было у сеньориты каких-либо сомнений?.. Подозрений?
– Никаких, потому что записка была подписана тобой, а опасность витала в воздухе. Ты сам ей говорил, что маркиз идет по вашим следам.
– Когда она покинула посаду?
– Часа в три пополудни.
– И она уехала с пришедшим мужчиной?
– Да.
– Ты в этом уверен?
– Обмануться я не мог, потому что хорошо рассмотрел глубокий шрам у него на лице – очевидно, от удара шпаги.
– Меня удивляет, как сеньорита не догадалась, что тут пахнет изменой.
– Никто в Панаме не мог знать, что Буттафуоко приехал в город, – ответил Вандо.
– Да, это верно. Но какая великолепная полиция у этого маркиза! Он нанес нам смертельный удар, только мы не те люди, что опускают руки при неудачах. Займись раненым и подлечи его, как сможешь. От него мы узнаем, куда увезли графиню ди Вентимилью. У тебя в кабинете горит свет?
– Да, дружище.
– Пошли, Мендоса.
Они открыли дверь и оказались в соседней комнате, служившей канцелярией посады, как и в первой комнате, здесь горел свет.
Буттафуоко раздраженно сбросил шляпу и плащ, уселся у стола и положил голову на руки. Мендоса нашел в кабинете бутылку и поспешил ею завладеть, чтобы поскорее освободиться от груза эмоций.
– Прошу, сеньор Буттафуоко. – Флибустьер наполнил два бокала. – Проясним мозги глотком порто. Разумеется, Вандо припас его для нас. Наши мысли сразу всплывут на поверхность, как сардины в Голландском море[86].
– Думаю, дорогой мой, – ответил буканьер, – что мы встретили достойного соперника. В свое время с ним много пришлось повозиться сыну Красного Корсара. Если нам не удастся вернуть сеньориту, то можно отказаться от всяких надежд на наследство Великого кацика Дарьена, потому что присутствие дочери корсара здесь совершенно необходимо.
– Знаю, – ответил Мендоса. – Вожди племени не отдадут сокровищ первым пришедшим. А еще раз вырвать девушку из лап маркиза де Монтелимара будет очень трудно. Разумеется, он много лет терпеливо ждал возвращения сеньориты в Панаму, чтобы снова захватить ее в свои лапы.
– Значит, нас заметили, когда мы пересекали перешеек? Я сотни раз задавал себе этот вопрос.
– Но кто? Кто мог узнать нас после шестилетнего отсутствия?
– И тем не менее, как видишь, лишь только мы оказались в Панаме, как нас окружили шпионы. Мне никак не верится, что маркиз узнал тебя, когда мы прогуливались по портовой набережной.
– Должно быть, за вами наблюдали тайно, сеньор Буттафуоко. Прежде всего я хотел бы знать, почему тот буканьер, присланный к графу ди Вентимилье Великим кациком, прежде чем тот испустил дух, бросил нас после высадки на континенте, сославшись на необходимость сообщить дарьенским племенам о скором прибытии принцессы. Вы не заметили ничего странного в этом человеке, что могло бы дать повод усомниться в честности его поступков?
– Больше, чем ты думаешь, – ответил Буттафуоко.
– Не мог ли он предать тебя, чтобы в одиночку завладеть сокровищами?
– Вполне возможно, Мендоса, только я знаю индейцев, знаю их упрямство. Они никогда не отдали бы наследство Великого кацика в чужие руки.
– А как они узнают сеньориту?
– По тайному знаку, вытатуированному у нее на плече. Это как королевская печать.
– Тогда мы можем быть уверенными, что никакая мистификация не пройдет.
– О, это уж точно, – согласился буканьер. – Теперь нам не остается ничего другого, кроме как скрыть свои следы от шпионов маркиза и от наемных убийц, а потом постараться побыстрее связаться с Равено де Люсаном, потому что без помощи флибустьеров мы не сможем достигнуть девственных лесов Дарьена.
В этот момент вошел Вандо с новой бутылкой вина и бокалами.
– Как дела у раненого? – спросил Буттафуоко.
– Он – крепкий человек; ни одного жизненно важного органа клинок не задел. Через десять-двенадцать дней он полностью поправится.
– Укол пришелся слишком высоко, – слегка огорченно вздохнул Мендоса.
– Не терзайся, – утешил его Буттафуоко. – Этот человек будет гораздо полезнее живой, чем мертвый.
Потом он обратился к владельцу посады:
– У тебя есть друзья в порту?
– Флибустьеров, отказавшихся от своего опасного ремесла, хватает.
– Нам нужен уединенный домик, не вызывающий никаких подозрений, чтобы можно было там спокойно заниматься делами. Ни здесь, ни в таверне дона Баррехо мы уже не сможем остановиться.
– Я займусь твоим заказом, – немного подумав, ответил Вандо. – Еще до обеда у тебя будут небольшой домик и, если захочешь, хорошая рыбачья лодка. Тем и другим владеет бывший флибустьер Дэвида, помилованный испанцами. Теперь он ловит рыбу, но по сути своей остался сыном Тортуги.
– Больше я ничего и не прошу. Сегодня вечером мы переберемся в этот дом и перевезем туда обоих пленников.
– Каким образом? – спросил Мендоса.
– Позволь действовать мне, мой дорогой друг, и ты увидишь, как мы разделаемся со шпионами маркиза де Монтелимара. У тебя, Вандо, все еще есть тот резвый индейский мальчишка?
– Да, дружище.
– Дай-ка мне перо и чернильницу. Я напишу дону Баррехо. Ручаюсь, когда этот помешанный гасконец получит мое письмо, он будет ржать так, что вывихнет челюсти.
VНеобыкновенное путешествие одной бочки
Как только Буттафуоко и Мендоса удалились, гасконец остался стоять один посреди улицы, под непрекращающимся ливнем, с некоторой тревогой провожая взглядом шестерых братьев, накинувших на себя серые плащи с капюшонами; в руках они держали дымящие свечи, которые отчаянно сопротивлялись потокам лившейся с неба воды.
Почтенную команду, сформированную седобородыми монахами, как мы уже сказали, возглавлял хромой пономарь, продвигавшийся какими-то лягушачьими скачками; в руках у него болталось ведро, полное святой воды.
Бедный гасконец с большим удовольствием закрыл бы дверь перед братьями, хотя и был добропорядочным верующим, и пошел бы спать, но в те времена со святой братией лучше было не шутить: за любую обиду они могли с лихвой отомстить. И вот дон Баррехо, вынужденный вопреки своему желанию радушно принять монахов, любезно распахнул обе створки двери и каждому из седобородых поцеловал шнурок на поясе. Т