– Ты и этим хочешь заняться? – обеспокоилась кастильянка.
– А когда это гасконцы забывали своих друзей? – сердито спросил дон Баррехо, упершись кулаками в бока и вытянув, как только мог, свои ноги. – Ох, Панчита, вы позволяете себе неуместные замечания.
– Я же о тебе думаю, Пепито, как бы ты не подвергся какой-нибудь серьезной опасности.
– Гасконцы, будь у них только при себе шпага, сумеют отбиться от всех забияк этого и того света. Запомни это, Панчита.
Он проглотил еще рюмку агуардьенте и уселся у двери, наблюдая за уличными прохожими. История с призраками и последующим визитом монахов, должно быть, распространилась среди жителей квартала, потому как перед домами собирались старые кумушки, которые, осенив себя крестным знамением, показывали пальцами на таверну «Эль Моро».
Дон Баррехо притворялся, что ничего не замечает, а потом обратил внимание на странных типов, которых никогда прежде не видел в своей харчевне. Эти типы в нахально надвинутых на ухо фетровых шляпах прохаживались туда-сюда, не пряча от посторонних глаз своих шпаг.
– Если эти во́роны хотят испугать меня, они ошибаются, – пробормотал гасконец. – Должно быть, это всё шпионы маркиза де Монтелимара, а поэтому вина для них у меня не будет.
И он сдержал свое слово. Не раз некоторые из этих подозрительных типов заходили в таверну и просили выпить, но дон Баррехо, извиняясь, что бочки были благословлены совсем недавно, а призраки могут вернуться, полушутливо-полугрубовато поскорее выталкивал их. В этот день в таверне «Эль Моро» не было продано ни одного бокала вина: угрюмое выражение лица владельца отпугивало любого.
К вечеру ураган возобновился с прежней силой, ибо Панама, город частых засух, оказался податливым и на длительные наводнения. В этот час Панчита покинула таверну, а ее муж с грохотом закрыл дверь; пусть соседи поймут: он не желает, чтобы его беспокоили.
Трактирщик вытащил из шкафа проржавевшую кирасу и шлем и принялся яростно начищать то одно, то другое, как обычно что-то бормоча себе под нос. Потом, посчитав, что они достаточно блестят, взял лампу и початую бутылку агуардьенте и спустился в погреб, чтобы посмотреть, в каком состоянии находится Пфиффер. Он забрался на большую бочку, приподнял крышку и спрыгнул в обширный резервуар, стараясь не задеть бедного фламандца, свернувшегося клубочком на дне.
– Э-эй! Мастер Арнольдо, – окликнул гасконец, сильно встряхнув спящего, – долго вы еще будете переваривать вчерашний ужин?
Сначала ответом ему было только хриплое рокотание, потом губы несчастного шевельнулись, словно силясь произнести какие-то слова.
– Говорите, говорите, мастер Арнольдо, – сказал гасконец и поднес лампу к самому лицу пленника. – Хотите пить?
– Та… пить…
– Всегда к вашим услугам, мастер Арнольдо.
Трактирщик протолкнул пленнику в рот горлышко бутылки и удерживал его, пока фламандец не сделал несколько глотков. Тогда дон Баррехо посмотрел бутылку на свет: она была наполовину пустой.
– Превосходно, мастер Арнольдо, не так ли? Ручаюсь, вы с момента своего рождения не пили ничего подобного.
Фламандец ничего не ответил. Повторно опьянев, он снова свернулся клубком и захрапел.
– Оставим его в покое, – пробормотал дон Баррехо. – Пусть отдохнет. Не стоит выливать в него всю бутылку. Это было бы крайне непредусмотрительно.
Трактирщик взобрался на бочку, поставил на место крышку и вернулся в таверну, чтобы облачиться в кирасу и шлем.
– Вот я и вернулся в воинскую братию, – вздохнул он. – Эх!.. Ведь были же славные времена!.. Драгинассе некогда было ржаветь. Кто знает, может, эти времена вернутся.
Четверть часа спустя насквозь промокшая Панчита вернулась в сопровождении красавца лет тридцати, с бронзовым, как у индейца, цветом лица и с черными усами, придававшими ему воинственный вид. Дон Баррехо не слишком преувеличивал, когда говорил Панчите о бычьей силе ее брата, потому что вновь пришедший и в самом деле был сложен из кучи мускулов и мог перешибить кулаком даже бычьи ребра.
– Ты нанял тележку, Риос? – спросил дон Баррехо.
– Да, шурин, – ответил красавчик.
– Ты знаешь, что нам предстоит сделать?
– Сестра мне все объяснила.
– Шпагу-то ты хоть прихватил? Дело может плохо кончиться.
– Ты же знаешь, что я больше привык орудовать дубиной. Вот ее я взял с собой.
– Тогда за дело. Панчита, посвети.
Мужчины спустились в погреб, не без труда подняли большую бочку и, изрядно помучившись, водрузили ее на тележку, стоявшую у дверей таверны. Бочку установили в вертикальном положении, чтобы не нарушить сон фламандца.
– Запри дверь и никому не открывай, – предупредил дон Баррехо Панчиту.
– Когда ты вернешься? В какое еще приключение ты вляпался, милый? Мы так спокойно жили!..
– Когда речь заходит о сокровищах Великого кацика Дарьена, нельзя колебаться, женушка, – ответил гасконец. – Да и потом, в моих венах течет кровь ста тысяч авантюристов, и я уже начал быстро стареть в этой своей таверне. Риоса я отошлю назад. Он составит тебе компанию до моего возвращения.
Гасконец обнял жену и пристроился позади тележки, тогда как могучий кастилец тянул повозку лучше всякого мула.
Эта ночь была не лучше предыдущей. Ветер несся над темными улицами с тысячей завываний, ломая длинные листья роскошных пальм и опустошая сады; дождь ни на мгновение не прекращался.
Брат Панчиты и дон Баррехо – один из них тянул тележку, другой толкал – уже добрались до конца улицы, когда навстречу им вышли трое мужчин, находивших наслаждение в водной купели и мирно беседовавших между собой.
– Ого! Куда это вы тащите в столь поздний час такую малюсенькую емкость? – спросил один из них, приближаясь к тележке.
– В порт, – сухо ответил дон Баррехо.
– А не стоит ли попробовать это вино, прежде чем его вылакают перуанцы или чилийцы?
– Товар опечатан, – ответил гасконец, не переставая толкать тележку.
– Черт побери!.. – возмутился другой встречный. – Можно проткнуть брюхо этой бочки и высосать немножко жидкости. Или ты думаешь, что у нас не хватит пиастров, чтобы заплатить?
– Это не мое вино.
– Ты зря пытаешься нас надуть. Мы узнали тебя. Ты ведь хозяин таверны с призраками.
– Короче, что вы хотите? – спросил гасконец, у которого кровь побежала быстрее.
– Выпить, черт тебя подери!.. – в один голос ответили трое незнакомцев, преграждая дорогу Риосу.
– Что выпить?
– То, что залито внутри этой бочки, карамба, – пояснил один из троицы.
– Что ж! Если хочешь, подними крышку, и я брошу тебя к ногам зверя, сидящего там, внутри. Ну, храбрец, хочешь взглянуть? Ты ведь не знаешь, что там спрятан ягуар?
– Шутишь! – дружно вскрикнули трое.
– Ну-ка приложите к бочке свои ослиные уши и послушайте, – сказал дон Баррехо.
– Каррай! – закричал один из них. – Хозяин вывозит привидения, поселившиеся в его погребе!.. Ходу, друзья!..
Как раз в этот момент фламандец всхрапнул, да так сильно, что даже бочарные клепки задрожали. Незнакомцы, нисколько не убежденные словами владельца таверны «Эль Моро», обступили тележку и вытянули головы в направлении бочки. Услышав хриплый рык, они в испуге отскочили.
– Каррай! – закричал один из них. – Хозяин вывозит привидения, поселившиеся в его погребе!.. Ходу, друзья!..
– И побыстрее, а то выпущу ягуара, – подстегнул их дон Баррехо. – Это пострашнее всяческих привидений.
Трое незнакомцев во всю прыть помчались прочь и быстро растворились во мраке.
– Пьяницы иногда тоже могут принести пользу, не так ли, Риос? – прокомментировал их исчезновение дон Баррехо.
– Если бы они не отстали, мне пришлось бы хорошенько поработать дубинкой, – ответил кастилец и продолжил свой путь.
– Ты знаешь, где находится посада «Рио-Верде»?
– Да, шурин.
– Там мы на время остановимся.
Дождь все не прекращался, и оба путника промокли до костей. Через двадцать минут они подошли к посаде «Рио-Верде». Как и предполагал дон Баррехо, их уже ждали в маленьком патио[87] Мендоса, Буттафуоко и Вандо. Обменявшись с пришедшими парой слов, буканьер и флибустьер вынесли из дома человека, не подававшего признаков жизни.
– Это он должен составить компанию Пфифферу? – спросил гасконец, поторопившийся снять крышку с бочки.
– Да, – ответил баск.
– По-моему, он мертв.
– Мы его напоили, чтобы он не кричал.
– Это опасная процедура, и ее нельзя применять к раненым.
– Ну, даже если он умрет, дружище Арнольдо останется.
Они подняли мнимого сына испанского гранда и с всевозможными предосторожностями опустили в бочку, положив рядом с фламандцем.
– А теперь поскорее в порт, – сказал Буттафуоко. – Мы будем охранять тележку, а Вандо покажет дорогу.
– Хорошая ночка для путешествия в бочке, – рассмеялся дон Баррехо. – Я предпочел бы оказаться рядом с Пфиффером, по крайней мере был бы под крышей.
Под непрекращающимся ливнем тележка почти мчалась по темным и пустынным улицам, потому что теперь и Мендоса подталкивал ее; Вандо указывал дорогу, а Буттафуоко находился в арьергарде.
Ночная стража, верно, попряталась в какое-нибудь укрытие, чтобы хоть немного отдохнуть от бешенства природы.
Тихий океан по-прежнему яростно ревел, и этот гул временами пугающе усиливался.
Уже показались фонари заякоренных в порту судов, то и дело подбрасываемых гребнями волн, уже Вандо объявил, что караван приближается к нанятому домику, когда послышались шаги бегущих людей, стремившихся в отчаянном порыве настигнуть наших героев.
– Стой, Риос!.. – крикнул дон Баррехо, поднимая свою драгинассу.
Могучий кастилец остановился и схватил в руки одну из тех сучковатых дубин, которыми ловко пользуются крестьяне Лa-Манчи[88]; порой эти дубинки оказываются лучше любой шпаги.
– Далеко еще до дома? – спросил Буттафуоко у Вандо.