– Это плохой знак, – серьезно сказал дон Баррехо.
– Утешает меня только то, что если уж меня и поймают, то только вместе с тобой, и мы составим дружную пару в последнем в нашей жизни танце.
Вместо ответа дон Баррехо отрезал большой кусок окорока, положил его на лепешку и принялся за трапезу. Мендоса счел нужным подражать товарищу, а де Гюсак в это время открывал свои последние бутылки.
Довольно скромный ужин был съеден за несколько минут и при этом обильно полит вином, после чего дон Баррехо надолго погрузился в непривычное для себя молчание, и лишь спустя несколько минут откинулся на спинку стула и обратился к Мендосе:
– У тебя есть силы остаться в городе еще ненадолго?
Баск ответил:
– У меня – нет. Монтелимар нагнал на меня страху.
– Значит, нам лучше вернуться к своим.
– Не люблю я шуток с испанскими веревками. Мне кажется, что судьба и так нам слишком благоволит. Однако сейчас, когда повсюду кружат ночные дозоры и подняты мосты, нам будет нелегко покинуть город.
– Де Гюсак, ты можешь одолжить нам одежду?
– Мой гардероб в твоем распоряжении.
– Скажи мне, сколько стоит твоя таверна.
– Сколько стоит!.. Так ведь здесь внутри ничего нет!.. Да и все бутылки опустошены.
– Тобой?
– Думаю, да, потому что «Мавр» не принес мне счастья.
– Ты хорошо сделал, дружище, – сказал дон Баррехо.
– Когда трактирщик не находит выпивох, он сам должен начать пить, а после перестать платить поставщикам.
– Хватит болтать, дон Баррехо, – прервал их Мендоса. – Хватит с меня этой вашей Сеговии, я хотел бы побыстрее отсюда убраться.
– Подожди немного, дружище, – ответил гасконец. – Если мы не смогли захватить маркиза де Монтелимара, давай хотя бы попытаемся открыть проход к морю для наших товарищей. До тех пор пока Нуэва-Сеговия сопротивляется, никто не сможет добраться до побережья.
– И что же ты хочешь сделать? Захватить город? Попробуй, а я посмотрю.
– Позволь мне сказать пару слов моему дорогому де Гюсаку, и ты убедишься, что гасконцы всегда находят великолепные решения.
Дон Баррехо опрокинул последнюю из остававшихся на столе кружек; он выхватил ее чуть ли не из рук баска, а потом обратился к своему соотечественнику:
– Значит, у тебя здесь больше ничего нет?
– Все принадлежит моим кредиторам.
– Тогда мы можем спалить эту рухлядь и взорвать весь город. Дом этот старый, деревянный, да еще тут наберется всякого хлама. Какой хорошенький костер мы разведем! А бочка с агуардьенте достаточно велика?
– Она довольно пузатая.
– Ее подхватят эти столики и шатающиеся стулья… Быстрее, дружище, неси нам одежду и парочку ножниц, чтобы немного подрезать бороды, а мы тем временем подготовим праздничный костер. Если Сеговия не сгорит сегодня ночью, ее не сожгут никогда. Мендоса, пошли в подвал и принесем сюда бочку.
XIVВ лесах Никарагуа
– Пожар!.. Пожар!..
Этот крик, раздавшийся в глухую ночь, с быстротой молнии перелетал от дома к дому в городе, лицом к лицу встретившимся с грозным врагом – огнем, способным его уничтожить в одночасье. Граждане, охваченные неописуемым ужасом, выскакивали на улицы, толкали кричащих женщин и детей и в панике устремлялись кто куда, даже не задумываясь о спасении своих богатств.
Впереди этой толпы неслись трое мужчин, не перестававших орать во все горло:
– Пожар!.. Пожар!.. Флибустьеры!..
Это были два гасконца и баск, старавшиеся первыми добежать до какого-нибудь подъемного моста и уйти в горы.
Таверна «Эль Моро» пылала, подобно факелу, а рядом с ней полыхали и соседние дома, построенные, все как один, из сосновых досок. Огненная стихия бушевала, вздымая на той стороне улицы вихри пылающих головешек и тучи искр, вызывающих новые пожары. Со всех сторон звучали трубы, бежали солдаты, а в это время артиллеристы на горных склонах, решив, что это флибустьеры штурмуют город, привели в действие свои пушки.
Всякая попытка спасти город, почти полностью деревянный, за исключением губернаторского дворца, была признана тщетной уже первыми людьми, прибежавшими на помощь погорельцам; они вынуждены были отступить перед этим страшным, с каждой минутой все усиливающимся пламенем. Вскоре в городе стали раздаваться взрывы, поднимавшие в воздух целые дома, отчего общий ужас становился лишь сильнее: это огонь добирался до пороховых запасов. И тогда жителей охватила паника, особенно солдат, испугавшихся взрыва порохового склада.
Дон Баррехо и оба его товарища по-прежнему возглавляли несущуюся вперед толпу и продолжали кричать. Гасконцы со своими длинными ногами изо всех сил старались подбежать к городским воротам первыми, чтобы не подвергаться опасности встретить маркиза де Монтелимара или его секретаря; баск нисколько не отставал от них. В последнем усилии они достигли подъемного моста как раз в тот момент, когда стражники опускали его, и быстро промчались по нему, оставив горожан далеко позади. Минут десять они продолжали бежать по долине, мрачно освещаемой языками пламени, потом стали подниматься по южному горному склону, пока не достигли высоты в несколько сот метров.
– Довольно, – еле выдохнул из себя отчаянно пыхтевший дон Баррехо. – У гасконцев никогда не было ни лошадиных легких, ни конских ног.
Он рухнул на землю под гигантской сосной, и его не менее выдохшиеся товарищи последовали примеру своего товарища. С высоты они могли, не подвергаясь никакой опасности, следить за разрушением несчастного города. Нуэва-Сеговия представляла собой огненное море, на которое было страшно смотреть. Гигантские дымные вихри восходили к небу, словно подталкиваемые неукротимым ветром, а мириады и мириады искр разлетались во всех направлениях, достигая вершин деревьев в долине. Время от времени огненный столб устремлялся за пределы городских стен, этого круга ада, извиваясь змеящимися языками, и снова возвращался обратно.
Жители толпой устремились в долину, погоняя перед собой – под вой испуганных женщин и объятых ужасом детей – навьюченных мулов, лошадей и волов. Солдаты тем временем обеспечивали безопасность отхода, расположившись на горных склонах таким образом, чтобы воспрепятствовать неожиданной атаке флибустьеров.
– Черт возьми!.. – произнес дон Баррехо, вставая. – Новую Сеговию теперь следовало бы называть Новой Топкой. Никогда бы не поверил, что жалкий бочонок агуардьенте может вызвать подобный пожар. Да, флибустьерам не следует на нас жаловаться. Хотя мы и не смогли захватить маркиза де Монтелимара, зато мы открыли проход к морю. Что ты на это скажешь, Мендоса?
– Что неплохо бы вздремнуть, – ответил баск, отчаянно зевая.
– Ну нет. Ветер начинает поворачивать и гонит дым на нас. И потом, здесь в любой момент могут появиться флибустьеры и, не признав в нас своих товарищей, отправить всех троих в лучший мир. К счастью, я предупредил Буттафуоко перед уходом, что мы сообщим ему о своем возвращении.
– Раскуренной трубкой?
– Нет, огнями, расположенными в форме креста.
– Которых не будет видно за гигантскими растениями. Послушайте меня, друзья, ложитесь рядом и будем ждать, пока огонь не пожрет город. Утром мы найдем дорогу через лес, а флибустьеры не так глупы, чтобы расстрелять нас, не окликнув: «Эй, кто идет?.. Берегись!..» Буттафуоко пошлет людей разыскивать нас.
– Слишком много света, чтобы заснуть.
– Закрой глаза руками, – предложил де Гюсак. – Лично я принимаю совет твоего друга и не сдвинусь с места, пока не взойдет солнце.
– Тогда я буду на часах.
– Как хочешь, друг. Спокойной ночи, и следи, чтобы пламя не дошло до нас, – сказал Мендоса.
– Можете спать спокойно, когда сторожит Баррехо.
В ответ ему послышались похрюкиванья. Гасконец номер два и баск уже храпели, а в это время долина все сильнее занималась огнем. Зарево освещало даже самые высокие горные хребты. Всю ночь огонь бушевал с невероятной силой, пожирая дома, казармы, церкви, колокольни, склады; к рассвету пламя постепенно стихло, поскольку весь горючий материал был уничтожен и распространяться пожару было уже некуда. Нуэва-Сеговия больше не существовала.
Гениальная, хотя и очень жестокая, идея гасконца в течение нескольких часов открыла дорогу флибустьерам Равено де Люсана и рассеяла крупные военные отряды испанцев, которые маркиз де Монтелимар мог бы выставить против пиратов и с большой вероятностью одержать верх над кучкой морских бродяг.
Когда солнце снова осветило вершины сьерры, простиравшейся с востока на запад, и вершины расположенной перед ней меньшей горной цепи, трое приятелей продолжили свой путь к лагерю Буттафуоко и Равено де Люсана.
Флибустьеры, увидев, что теперь дорога к морю для них свободна, могли оставить свои позиции, не дожидаясь не вернувшихся из города товарищей.
А наша троица снова укрылась под пологом густых лесов, покрывавших склоны сьерры, и с воодушевлением отправилась в путь. Впереди шел де Гюсак, успевший перед уходом из своей таверны прихватить мушкет.
Долина располагалась на достаточном удалении от укреплений, захваченных флибустьерами на склоне горы, а следовательно, троице искателей приключений предстоял тяжелый шестичасовой подъем, во время которого им приходилось прокладывать себе дорогу с помощью шпаг.
– Они уже виднеются, – внезапно сказал дон Баррехо.
– Что виднеется? – спросил Мендоса.
– Траншеи.
– А флибустьеры?
– Они либо спят как сурки, либо ушли, – ответил гасконец. – Я не вижу часовых на аванпостах.
– Неужели посты покинуты?
– Дорогой мой, они решили, что лучше спасти триста человек, чем двоих.
– Неблагодарные!.. – не сдержался Мендоса.
– Мы еще не зашли за частокол, – попытался успокоить его де Гюсак. – Возможно, они отдыхают в тени ограды.
Дон Баррехо качнул головой.
– Хм! – ухмыльнулся он. – Мы работали для других, а те послали нас к чертям. Впрочем, они могли подумать, что испанцы нас повесили, раз уж мы не поспешили вернуться.