Но тут из одной из траншей до нашей троицы донесся непереносимый запах; над этим местом кружились урубу, ястребы Центральной Америки. В эту траншею были свалены трупы погибших испанцев, и они уже начали разлагаться.
– Черт побери! – вырвалось у дона Баррехо, решившего было осторожно приблизиться к этой траншее. – Нелегко будет ступить в эту братскую могилу. Может быть, наши товарищи потому и бежали, что боялись заразиться чумой?
– Здесь не осталось ни одного живого существа, – сказал де Гюсак, который тоже подошел к краю первой траншеи. – Мне очень жаль, но вас бросили!
– Придется добираться до Дарьена самим, – ответил дон Баррехо, которого ничто не могло испугать. – Теперь-то мы, по крайней мере, отделались от сопровождения испанцев.
– Постой, я вижу какой-то знак посреди траншеи.
– Идем посмотрим, – предложил баск. – Разумеется, его поставили для нас.
Они перебрались через траншею, зажав носы, чтобы не дышать ужасными испарениями, которые выделяла огромная масса человеческих тел, находившихся в стадии полного разложения, и направились к древку копья, на верхушке которого развевался кусок красной материи, проткнутый чем-то белым; и это белое не могло быть ничем иным, кроме как обломком клинка.
Мендоса не ошибся.
К шесту была приколота записка от Буттафуоко, в которой тот назначал своим товарищам встречу на берегах реки Маддалена, если только друзьям удастся вырваться от испанцев.
– Наши друзья воспользовались пожаром, чтобы под прикрытием дымовой завесы уйти не замеченными для испанских батарей, – догадался дон Баррехо.
– А мы? – спросил де Гюсак.
– Пойдем за ними следом.
– Но ведь Маддалена далеко: она течет вдоль границ Дарьена. Мы сможем дойти до нее только дней за десять.
– Давайте слегка смажем пальмовым маслом подошвы и не будем останавливаться до тех пор, пока не догоним наших товарищей.
– Хотелось бы знать, насколько они опережают нас.
– Видимо, очень значительно, но мы попытаемся сократить отставание. Только прежде, чем отправиться в погоню, попробуем поискать огнестрельное оружие и припасы к нему, – предложил дон Баррехо. – Я вижу несколько ружей у мертвецов.
– Ну, я-то не полезу в эту могилу, – сказал Мендоса, сопровождая свои слова жестом отвращения.
– И я тоже, – добавил де Гюсак.
Гасконец посмотрел на них почти с состраданием, а потом произнес:
– Вы что-то становитесь привередливыми, друзья. Дон Баррехо никогда не был таким.
Он перевалился через бруствер и упал в трупное месиво, над которым яростно гоняли друг друга урубу. Прикрыв нос какой-то тряпкой, он осторожно, боясь упасть, приблизился к куче трупов, где находилось много аркебуз и боеприпасов. Он уже собирался выхватить пару стволов, когда на него из-за спины спикировала целая стая стервятников.
Птицы, потревоженные за своей тошнотворной трапезой, теперь обрушились на живого человека, стараясь прежде всего выклевать ему глаза.
– Ах, мерзавцы!.. – взревел разъяренный гасконец и мигом обнажил шпагу. – Вы заключили союз с испанцами? Сейчас я с вами разделаюсь.
Он кричал и сражался в одно и то же время, отсекая крылья и головы; тучи перьев окутывали гасконца. Мендоса и де Гюсак хохотали до упаду, но на помощь не спешили. Однако урубу очень скоро убедились, что их клювы уступают в силе драгинассе гасконца, и с недовольным клекотом удалились. Дон Баррехо забрал две аркебузы, боеприпасы к ним, прошел по уже кишащим червями трупам к брустверу и перелез через него.
– Посмотрите-ка, – сказал он, – здесь даже птицы противостоят людям. Это воистину про́клятая земля…
Раздавшийся невдалеке ружейный выстрел оборвал его слова. На соседней вершине неожиданно появились люди в кирасах и касках; они готовы были застрелить трех приятелей, даже не предупредив их выкриком: «Эй, берегитесь!»
– Адское пламя!.. – выругался Мендоса, быстро скрываясь во второй траншее. – Испанцы!
– Tonnerre!.. Откуда их принесло? – спросил сам себя дон Баррехо, также поспешив в укрытие.
– Должно быть, это те три сотни, что преследовали нас по пятам, чтобы отнять наше имущество, – предположил Мендоса. – Ходу, друзья, и скорее в лес.
А тем временем пули засвистели вокруг частокола, однако испанцы, побоявшись, быть может, превосходства сил встреченного противника, не осмелились спуститься с высоты.
Трое приятелей, пригнувшись и прячась за средним поясом укреплений, мигом добрались до склона сьерры, поросшего густым кустарником и огромными деревьями, которые оплетали развесистые гирлянды лиан, и быстро укрылись в чаще леса, а вслед им раздавалась все усиливавшаяся ружейная пальба.
– Если они не догадались, что нас всего трое, то, может быть, оставят нас в покое, – сказал дон Баррехо, яростно рубивший кусты, чтобы проделать для себя проход.
– Ошибаешься, дружище, – возразил Мендоса. – Я слышал лай собак; они их пустят по нашим следам. Ты помнишь гонку по лесам Сан-Доминго?[107]
– Надо бежать; это лучшее, что мы можем сделать.
Они добрались до лесной тропы, возможно проложенной тапирами, среди прочих привычек которых есть и такая, и, задыхаясь, побежали по ней, преследуемые ружейными выстрелами, отражавшимися от противоположного склона оглушительным грохотом.
Эта тяжелая гонка по склону сьерры продолжалась с добрый час, потом трое приятелей, не слыша больше выстрелов, остановились, удивленные чудесным спасением от засады.
– Ну что ты на это скажешь, Мендоса?
– Что, если бы перед нами был хороший завтрак, я съел бы его в полминуты, – ответил баск.
– Я же полагаю, что мы плывем в море неприятностей.
– Но это же пустяки… для гасконцев.
– Черт побери!.. Да у нас же за спиной три сотни испанцев, и в конце концов они нас схватят.
– И у нас есть ноги.
– А у них собаки. Ты же сам слышал лай.
– Да, у испанцев лаял мастиф[108].
– Я всегда дико боялся этих тварей, потому что они никогда не отступаются, однажды взяв след. Как хорошо мы поработали в Сеговии! Но мы оказались отрезанными от нашего отряда, да еще и арьергард из трехсот испанцев идет по нашему следу. Де Гюсак, ты, как и я, гасконец; может быть, у тебя появилась какая-то необычайная идея?
– Эх, будь здесь бутылка, возможно, я и отыскал бы на дне ее что-нибудь дельное, – ответил гасконец номер два. – Но к сожалению, вино в лесах не встречается.
– Тогда нам ничего не остается, кроме как отправиться в путь.
– Пока язык наш не станет сухим, а ноги не откажутся идти, – добавил Мендоса. – Не стоит верить этой тишине. Если испанцы прекратили стрельбу, значит они уже вышли на наш след. Ходу, друзья!..
Они углубились в великолепный лес с цепляющимися колючими пассифлорами, которые в этих широтах быстро достигают гигантских размеров и легко обвивают стволы пальм и сосен, образуя гирлянды невероятной красоты. Почти целый год они покрыты пурпурными цветками с белыми пестиками и тычинками, воспроизводящими с чудесным подобием молотки, гвозди, железные острия, миниатюрные терновые венцы и прочие орудия пыток.
Трое приятелей, которые уже начинали испытывать первые позывы голода, накинулись на плоды этих душистых растений величиной с маленькую дыню, с желтоватой кожицей; они великолепны, если их смешать с вином и сахаром. Собрав обильный урожай этих плодов, флибустьеры отправились в дальнейший путь, придерживаясь обрывистого склона сьерры.
Порой, прямо из-под ног приятелей, вверх взмывали выпи, птицы почти двухфутовой высоты, с бурыми перьями, сероватой грудкой и очень острым клювом, или курламы, болотные птицы, принадлежащие к семейству фазановых, пурпурно-коричневого цвета, с белыми пятнами на голове, хотя этой болотной дичи вроде бы не место в подобных лесах. Заметив проходящую троицу, которая не решалась стрелять из опасения привлечь к себе внимание испанцев, пернатые вспархивали с криками: «Каро́… каро́…»
– Эй, дон Баррехо, – сказал Мендоса, с горящими глазами следивший за стайками юрких пернатых, из которых мог бы получиться вкуснейший завтрак, – эти фазанчики поют для тебя.
– Для меня! – удивился гасконец, не перестававший вместе с де Гюсаком сражаться с пассифлорами.
– Это приятные посланцы твоей жены: карокаро[109].
– Да за такие слова пусть тебя черт унесет!.. Ты глух, как церковный звонарь!.. Каро́… каро́… Кастильянка никогда меня не называет «Каро́». Оставь в покое женщин и постарайся лучше поймать для меня парочку этих летучих белок. Или ты думаешь, что я могу насытиться только дыньками пассифлор?
– Стреляй, если хочешь!
– Ну нет! – возразил дон Баррехо. – Испанцы сидят у нас на пятках. Слышишь этого проклятого пса?
– Да, кажется, время от времени я его слышу.
– Вот!.. Теперь баски еще и глохнут.
Перекидываясь отрывочными фразами, они шли без остановки. Шпаги и драгинасса прокладывали им путь в пассифлорах, которые склоняли над приятелями все более плотные гирлянды. Около полудня беглецы сделали короткую остановку под высоким деревом, одиноко возвышавшимся среди хаотического переплетения трав.
– Un palo de vaca![110] – вскрикнул дон Баррехо. – У нас будет завтрак. Иногда и лес может чем-то пригодиться, хотя чаще он приводит в отчаяние несчастных, вынужденных идти по нему. Эй, Мендоса, ты хвастался отличным обонянием. И что? Унюхал испанцев?.. Мои уши, хотя они и величиной с зонтик, больше не слышат собак.
– Думаю, они тоже остановились перекусить, – ответил баск. – Их ведь не сравнить с пиренейскими мулами, готовыми топать без передышки.
– Де Гюсак, одолжи мне твою каску. В ней нет живности?
– Нет, друг, уверяю тебя.
– Ну а если все-таки кто-то там и окажется, тем хуже для него.
Гасконец схватил драгинассу и каску и приблизился к дереву с кроной из широких листьев, уходившей прямо вверх, крепко цепляясь за утес. Он сильно ударил шпагой по дереву, и по стволу сейчас же потекла струйка белой жидкости, цвету которой позавидовало бы молоко.