– Черт побери! Ты вывел меня из терпения!..
– Я проделал это, чтобы убедиться, осталось ли в нашем гасконце хоть что-то гасконское.
– Мошенник!.. Ты в этом сомневался? – вскрикнул дон Баррехо, возобновляя объятия. – А что ты здесь делаешь? Откуда прибыл? Каким добрым ветром занесло тебя в таверну «Эль Моро»?
– Не торопись, милый мой гасконец, – прервал его Мендоса.
Потом, указывая на французского кабальеро с низовьев Луары, который, улыбаясь в усы, наслаждался разыгрывавшейся перед ним сценой, баск спросил:
– А сеньора, что сидит вон за тем столом и пьет твое скверное вино, узнаешь?
– Скверное, ты сказал?
– Ладно, после разберемся.
Дон Баррехо, уставившись на кабальеро, то и дело тер лоб, словно хотел таким образом вызвать воспоминания о далеких днях. Внезапно он бросился с протянутыми руками к столику:
– Tonnerre!.. Сеньор Буттафуоко!
Знаменитый буканьер маркизы де Монтелимар, улыбаясь, поднялся и с жаром потряс протянутые руки:
– Постарел ты, что ли, дон Баррехо, старых друзей не узнаешь?
– Последствия женитьбы, – сказал Мендоса, трясясь от смеха.
Бравый гасконец даже не обратил внимания на эти слова. Он бросился к длиннющей стойке из красного дерева, крича во все горло:
– Панчита!.. Панчита!.. Выноси из погреба самые лучшие бутылки и оставь в покое шпагу. Она мне больше не нужна!..
Потом он в три прыжка вернулся к столику, за которым сидели буканьер и бискаец, и спросил, опершись о стол обеими руками:
– Так зачем же вы приехали сюда после стольких лет разлуки? Как идут дела у графа ди Вентимильи? А что известно о маркизе де Монтелимар? Откуда вы появились? Сан-Доминго так далек от Панамы.
– Тише, – сказал Мендоса, показывая пальцем на пивших мецкаль метисов.
– Что такое? – спросил гасконец.
– Ты можешь попросить их уйти?
– Если они не уйдут по-хорошему, я вытолкаю их, – ответил грозный трактирщик. – За таверну плачу я, а не они, разрази их гром!..
Он подошел к столу, за которым мирно сидели выпивохи, и сказал, указывая трагическим жестом на дверь:
– Моей жене стало плохо, ей надо отдохнуть. Можете не платить, но уходите сейчас же. Выпитый мецкаль за мой счет.
Метисы переглянулись, несколько удивившись, потому что именно в этот момент грациозная кастильянка, вместо того чтобы лежать в постели, вышла из погреба, с трудом удерживая в своих крепких руках большущую корзину, полную запыленных бутылок.
Однако, обрадовавшись, что им не придется заплатить за выпивку ни пиастра, они поднялись, взяли свои старые, поношенные сомбреро[74] и ушли без каких-либо возражений, хотя снаружи не прекращался жуткий ливень.
– Женушка, – сказал дон Баррехо, – мне выпала высочайшая честь представить тебе сеньора Буттафуоко, настоящего французского дворянина, и вот эту старую шкуру, Мендосу, которого ты уже знаешь. Обними их покрепче, к ним я ревновать не буду.
Прекрасная трактирщица поставила корзину и поцеловала в обе щеки каждого из друзей мужа, что тех отнюдь не удивило.
– А теперь, женушка, закрой дверь и задвинь засов, – сказал трактирщик. – Сегодня мы больше никого не обслуживаем, потому что у нас семейный праздник.
– Хорошо, Пепито.
– Пепито!.. – воскликнул Мендоса. – Да ты стал петушком, попугаем, курочкой, бычком…
– Видишь ли, у моей жены есть одна странность, – ответил гасконец. – Когда она в хорошем настроении, то упорно зовет меня Пепито.
– Пи… пи… пи… – засмеялся Мендоса.
– То… то… то… – прибавил гасконец, вынимая из корзинки покрытую паутиной бутылку. – Теперь давайте выпьем, и вы мне расскажете, каким странным ветром вас занесло в Панаму. Уж конечно, тут не обошлось без графа ди Вентимильи.
– Разумеется, и даже…
Мендоса внезапно прервался; он встал и посмотрел в сторону двери.
– Пиявка, – обратился он к Буттафуоко. – Панчита, не закрывайте дверь. Мы ждем еще одного друга.
– Кого это? – спросил дон Баррехо.
– Мы и сами не знаем, но, судя по выговору, он или голландец, или фламандец.
– И что же он от вас хочет?
– С тех пор как мы прибыли в Панаму, этот таинственный человек прямо-таки прилип к нам. Куда бы мы ни пошли, он следует за нами; он платит даже за хорошее вино, и притом любезен, как никто в мире.
– Это еще ничего, не всегда ведь находятся любезные люди, – сказал трактирщик, наполняя бокалы. – Но только я хотел бы знать, почему он вас так упорно преследует.
– Мне не верится, что он шпион, – сказал Буттафуоко.
– И вы не нашли случая избавиться от этого сеньора? Ты же, Мендоса, всегда был скор на руку.
– Мне не удавалось встретить его одного вечером.
– Думаешь, он в конце концов явится?
– Конечно, приятель.
– Тогда посмотрим, сумеет ли он отсюда выбраться. Сегодня утром я получил бочку аликанте вместимостью десять гектолитров[75]; она может вместить любого человека, даже самого большого.
– Что ты задумал? – спросил Мендоса.
– Утоплю его в бочке. Тогда и аликанте станет вкуснее.
Мендоса в этот самый момент наслаждался великолепным хересом трактирщика. С перекошенным лицом, он выплюнул все вино, находившееся у него во рту.
– Ах, сучий трактирщик!.. – закричал он, притворяясь, что его тошнит. – Он поит нас вином, настоянным на мертвецах!..
Дон Баррехо быстро скрылся, держась за живот, а бравый бискаец, воспользовавшись моментом, схватил бутылку и осушил ее в три глотка.
В это время перед дверью таверны снова появился таинственный незнакомец и остановился, чтобы заглянуть внутрь.
– Вот он, – сказал Буттафуоко. – Готовься к схватке, Мендоса.
– Что ж! Бочка-то полная, – рассмеялся в ответ бискаец. – Он великолепно сохранится в ней, но я – больше ни ногой в «Эль Моро»: боюсь, что дон Баррехо напоит меня этим аликанте. Вешать надо таких хозяев.
Прекрасная кастильянка, заметив, что неизвестный схватился за ручку входной двери, поспешила с любезным приглашением открыть ее:
– Входите, сеньор. В таверне «Эль Моро» подают отличное вино.
Незнакомец, с которого стекали струйки воды, вошел внутрь и приподнял фетровую шляпу с потрепанным пером:
– Тобрый фечер, госпота; я фсё утро искал фас.
Незнакомцу перевалило за тридцать; он был тощ, подобно гасконцу, отличался крайне бледным цветом лица, голубыми глазами и очень светлыми, почти белыми, волосами. Всем своим существом он вызывал неприязнь, хотя, возможно, был любезным человеком.
Мендоса и Буттафуоко ответили на приветствие, потом бискаец поспешил объясниться:
– Извините нас, сеньор. Вы не нашли нас в привычной гостинице, потому что дождь застал нас на улице и мы укрылись здесь, у любезнейшей хозяйки и почтеннейшего хозяина. К тому же и вино у них преотличное.
– Фы мне позфолите состафить фам компанию?
– С величайшим удовольствием, – согласился Буттафуоко.
Гость снял шляпу и плащ, вымокшие буквально до нитки, и взглядам присутствующих открылись длинная шпага и один из тех кинжалов, которые называются мизерикордиями.
Дон Баррехо принялся вышагивать возле стола туда-сюда, не сводя глаз с этой подозрительной личности. Очевидно, такое любопытство пришлось не по вкусу фламандцу, потому что он резко повернулся к гасконцу и слегка рассерженно спросил:
– Фам что-то от меня нужно?
– Ничего, сеньор, – с готовностью ответил дон Баррехо. – Покорно жду ваших распоряжений.
– У меня нет никаких распоряжений, поняли? Я буду пить с трузьями.
– Пейте на здоровье, кабальеро, – ответил гасконец и ушел за длиннющую стойку, где примостился возле Панчиты.
– Присаживайтесь, – пригласил незнакомца Мендоса и протянул ему наполненный до краев бокал. – Такого вина не выпьешь даже в Испании.
Таинственный незнакомец залпом осушил бокал и поцокал языком:
– Пфиффер! Никокта еще не пил такого прекрасного фина. Ах!..
– Ох!.. – вырвалось у Мендосы, когда снова наполнил бокал. – Пейте, пожалуйста, мастро[76] Пфиффер.
– Что такое Пфиффер? – спросил фламандец.
– А разве это не ваше имя?
– Я никокта не был Пфиффер.
– Полагаю, у вас есть какое-то имя, – сказал Мендоса, наполняя третий бокал. – Меня, например, зовут Родриго де Пелотас, а моего друга – Родриго де Пелотон.
Фламандец добродушно, но несколько мрачновато посмотрел на бискайца, а потом объяснил:
– Пфиффер есть тобафка.
– Вы хотели сказать – вставка, то есть слово, не имеющее своего значения. Мы поняли, но вот как вас зовут, нам до сих пор неизвестно.
– Арнольто Фиффероффих.
– A-а-а!.. Значит, «фи… фи» таки есть в вашей фамилии. Тогда вас можно запросто звать мастер Пфиффер.
– Если фы хотеть, зофите меня так.
– Ну, как жизнь, мастер Фиффер… фи… фер?..
– Хорошо!.. Хорошо! – ответил фламандец. – Ф Панаме фсё очень хорошо. Фы знаете горот?
– Пока еще не весь.
– Фы приехали исталека?
– Да что вы!.. Из Новой Гранады.
– По телам?
– Нам надо купить полсотни мулов за счет одного богатого асьендеро[77], который надеется перепродать их флибустьерам.
– О!..
– Да вы пейте, пейте, мастер Фифф… фифф… Отличное же вино.
– О, очень хорошее!.. Хозяйка красифая, а фот хозяин урот, но очень тобрый.
– Нам очень повезло с этой таверной. И до нее так близко: рукой подать, – сказал Мендоса, не перестававший за болтовней наполнять бокалы.
Казалось бы, фламандец больше привык поглощать пиво, но он упорно противостоял Мендосе, хотя, конечно, не мог долго бороться с таким знатным выпивохой. Он уже адски коверкал слова, заставляя улыбаться молчавшего Буттафуоко, который, хотя и был скуп на слова, не пропускал ни одного бокала.
Тем временем наступила ночь, а дождь все не переставал лить под аккомпанемент грома и молний. Казалось, что на Панаму, которую в те годы называли королевой Тихого океана, обрушился настоящий ураган.