– А здесь, дружище баск, тебя с минуты на минуту могут ошарашить пули. Что же до ран, то пулевые ранения бывают куда серьезнее.
– Пока не услышу свиста пуль, я никуда не двинусь, – сказал в ответ Мендоса.
– И я тоже, – добавил де Гюсак. – Мы добрались до вершины сьерры и теперь, думаю, можем немного передохнуть и даже приготовить ужин.
– Ох, обжоры!.. – не удержался дон Баррехо. – А как же съеденный вами ай?
– Я уж о нем и не помню, – рассмеялся Мендоса.
– Да и мне он пришел на ум только сейчас. Черт возьми!.. Но что же вам предложить?
– Я займусь кухней, – сказал де Гюсак.
– Хитрец!.. – оценил его выбор дон Баррехо. – Ну раз уж вы назначили меня главным снабженцем для ваших желудков, придется мне наполнять ваши пузяки. Кто знает, может, я встречу еще одну обезьяну. Хочешь пойти со мной, де Гюсак, если у тебя осталось хоть немного сил? А Мендоса тем временем разведет костер.
– Шагов на тысячу меня хватит, – ответил бывший трактирщик, снимая с плеча аркебузу.
– Работа снабженца становится все труднее. Боюсь, что не смогу предложить вам ничего другого, кроме стервятников.
– А где они? – спросил де Гюсак.
– Совсем недавно, когда мы продирались сквозь кусты, я видел несколько вспорхнувших птиц.
– Это хороший признак.
– Почему?
– Значит, там должен находиться чей-то труп.
– Сеньор повар, надеюсь, вы не будете варить нам падаль. Мы ведь не дарьенские людоеды, – сказал дон Баррехо.
– Животное могло умереть и недавно, – невозмутимо ответил де Гюсак. – Пойдем посмотрим, чем там закусывали стервятники. Позаботься о костре, Мендоса, – мы вернемся не с пустыми руками.
Они взглянули на буссоль и снова зашагали под бесконечными лесными аркадами, не забывая об осторожности. Вскоре они услышали нетерпеливые крики стервятников, готовых приступить к разделу добычи. Пройдя шагов двести – триста, искатели приключений заметили плотную группу индюковых грифов, безобразных птиц величиной с индюка, с темно-серыми перьями, красными глазками и белым клювом.
– Видишь их? – спросил дон Баррехо у де Гюсака.
– Да, и уверяю тебя, что они нас тоже разглядывают, – ответил тот.
– Боишься, что они на нас нападут? Но это же не кондоры.
– Не осмелятся, однако у этих птиц есть очень дурная привычка: когда их потревожат, они изрыгают съеденное прямо на охотников. Уверяю тебя, что их блевотина пахнет совсем не духами.
– У, грязные свиньи!.. Стрельну-ка я по ним издали.
Однако на этот раз дон Баррехо только зря потратил заряд, потому что грифы, заметив охотников, предпочли взлететь и скрыться в лесных зарослях.
Уверенные в том, что найдут какое-нибудь мертвое или умирающее животное (потому что жестокие и жадные грифы набрасываются даже на живых животных, которые не могут защищаться), двое приятелей кинулись вперед и очень скоро заметили возле корней огромной пальмы распростертое тело животного, внешне напоминающего кабана, только с более толстой и грубой щетиной.
– Тапир! – закричал де Гюсак. – Сколько я их убил, когда жил среди индейцев!..
– Странный зверь: живет в одиночестве, в лесных чащах; вместо носа у него – своеобразный хобот, которым он пользуется, чтобы выкапывать корни.
– Давно ли он погиб?
– Я не чувствую никакого неприятного запаха. Попробую пощупать его мясо. Кожа-то у него еще не обмякла.
Дон Баррехо погрузил руки в тело животного и упал ничком под хруст костей. И в то самое время, как тело подавалось, словно оно было пустым внутри, три или четыре странных существа выскочили наружу и попытались удрать.
– Хватай!.. Хватай!.. – закричал де Гюсак.
Быстро вскочивший на ноги дон Баррехо устремился с поднятой аркебузой за четырьмя мелкими зверьками, величиной с кролика, у которых вместо шерсти виднелись какие-то гибкие чешуйки желтоватого цвета, казалось накладывавшиеся одна на другую.
Грозный гасконец уже готовился перебить их прикладом аркебузы, как вдруг зверьки остановились, перевернулись и превратились в четыре костистых шарика.
– Эгей! – закричал он. – В какую игру вы со мной играете?
Он попытался ударить один шарик и быстро убедился, что это ни к чему не приведет. Чешуйки на спинке зверька оказали такое сопротивление, что впору было опасаться за сохранность приклада.
– Эй, де Гюсак, – крикнул дон Баррехо, – может, довольно уже? Эти чудища не хотят раскрываться.
Бывший трактирщик хохотал до упаду, но с места не сдвинулся.
– Плут!.. Ты смеешься надо мной и моими стараниями?
– Оставь их, дон Баррехо. Костные пластинки тату[122], мой милый, выдержат даже пулю.
– И ты хочешь их отпустить?
– Ни в коем случае. Они так же вкусны, как сухопутные черепахи.
– Тату!..
– Называй их броненосцами, если тебе так больше нравится.
– Теперь я вспомнил. Несколько таких зверьков я видел в Панаме. А как мы их унесем?
– Прямо в руках, а потом бросим в костер – пусть жарятся в собственном жире.
– Но я бы хотел все-таки узнать у тебя, потому как ты мне кажешься более образованным, что эти зверьки делали рядом с тапиром?
– Видишь ли, тату питаются падалью, как и грифы, как и кондоры. Когда они находят мертвое животное, то забираются внутрь трупа и мало-помалу его пожирают, оставляя только шкуру да кости.
– Стало быть, у того длинноносого животного и мяса-то не осталось?
– Ни кусочка, – подтвердил де Гюсак.
Дон Баррехо пригладил усы и посмотрел на бывшего трактирщика, не спускавшего глаз с четырех броненосцев.
– Ну и что ты, в конце концов, хочешь на ужин?
– Я бы не отказался от четырех жареных тату.
– Но они же питаются тухлым мясом. Значит, и у них самих наверняка отвратительный вкус.
– Попробую доказать тебе обратное.
– С твоим умением мы кончим тем, что начнем есть змей, – сказал дон Баррехо.
– О, сколько змей я скормил кацику – и ни разу не слышал от него жалоб.
– Tonnerre!.. Это какой же желудок был у этого индейца? Он глотал гремучих змей, словно макароны.
– Но без головы. Хватай тату, прежде чем они раскроют свои пластины и убегут, и пойдем в лагерь. Думаю, Мендоса уже беспокоится.
Они забрали четырех тату, упрямо прячущихся в своих панцирях, и пустились в обратный путь, внимательно наблюдая за метками, которые они делали на стволах деревьев, и оставляя их с правой стороны. Так они легко отыскали костер, зажженный баском, обнаружив своего приятеля с ружьем в руках; Мендоса в кого-то целился.
– Стреляешь в попугаев? – пошутил дон Баррехо.
– Тот, кто рыкнул мне прямо в лицо, когда я нагнулся, чтобы набрать сухих веток, был таким огромным попугаем, что мог бы испугать даже гасконца.
– Ты должен был убить его, ощипать и испечь на углях. Какой бы это был сюрприз для проголодавшихся товарищей!..
– Поди-ка поймай его за хвост.
– Попробуем, – сказал де Гюсак. – Какого он роста?
– Да с мастифа.
– А какой масти?
– Рыжей.
– Понял. Речь идет об американском льве. Ну, это так говорят: с африканскими львами он не имеет ничего общего; ни ростом, ни силой, ни гривой он с африканцами не сравнится.
– Он опасен? – спросил грозный гасконец, в котором жил дух воина.
– Хотя масса у него невелика, но порой он может напасть даже на человека, да с такой отвагой, какой не встретишь у ягуара.
– Он ушел?
– Он услышал, что вы идете, и исчез в лесу, – ответил Мендоса.
– Доброго пути, – сказал дон Баррехо. – Если он попробует нарушить наши планы на ужин, то получит свое, клянусь крепостной пушкой!.. А теперь, старший повар индейцев-людоедов, займись-ка этими животинками, которые никак не хотят раскрывать свои панцири.
– Будет исполнено, – ответил бывший трактирщик, бросая в пламя четверых тату. – Они прекрасно сварятся в своей скорлупе и при этом не потеряют много жира. Если бы ты побыл хоть месяц под моим началом, тоже выбился бы в старшие повара.
– Да, по части приготовления обезьян и стервятников, – не смутился грозный гасконец. – Я, кстати, хотел бы поучиться этому ремеслу.
– А пока понюхай изысканный запах, который исходит от этих пожирателей мертвечины.
– Чувствую только, как подгорают кости.
– Подожди еще чуть-чуть, торопыга.
Де Гюсак собрался палкой переворачивать тату, когда Мендоса сказал:
– Есть еще одна персона, рассчитывающая на свою долю.
– Кто? – спросил дон Баррехо.
– Животное, которое совсем недавно меня посетило.
– Где же этот незваный гость?
– Посмотри вон туда: он расположился на ветке. Запах жареных броненосцев заставил его вернуться.
– Наши пули успокоят его голод, – решительно сказал грозный гасконец. – Сеньор лакомка, не бойтесь, подходите, если хотите; мы готовы познакомиться.
Кугуар, великолепное животное, размером чуть больше обычного, притаился на ветке орехового дерева, свесив хвост. На предложение гасконца он разинул пасть, показав свои превосходные зубы, но не сдвинулся с места.
– Он что, оглох? – поинтересовался де Гюсак.
– На одно ухо, это точно, – ответил дон Баррехо. – Надо бы это проверить, выстрелив из аркебузы.
Словно почувствовав опасность, кугуар спрыгнул с ветки и исчез в лесной чаще.
– Испугался, – сказал дон Баррехо. – Ну, пусть уходит, а мы займемся ужином. Если он решится помешать нам и вернется, тогда дадим ему понять, что мы из тех людей, которые смеются над самыми свирепыми хищниками мира.
Они раскололи драгинассами пластины четырех тату и принялись работать зубами, позабыв о кугуаре.
Едва они покончили с трапезой, как послышались шелест листьев и чьи-то быстрые шаги. Казалось, будто кто-то в безумной спешке спускается со сьерры.
– Внимание! – предупредил дон Баррехо.
Вся троица вскочила на ноги, с ружьями на изготовку, опасаясь сюрприза со стороны испанцев. Шум не прекращался. Какой-то человек продирался сквозь густые заросли. Вдруг чья-то рука раздвинула кустарники, и к костру вышел индеец высокого роста, с выдающимися скулами и густой шевелюрой; он уставился на троих искателей приключений своими черными глазами, в которых читалось сильное беспокойство.