Testudos caretta[130], с бурым панцирем, беспорядочно усеянным рыжеватыми пятнами, состоящим из тринадцати пластин на спине и двенадцати – на брюхе. Если первых ловят из-за их вкусного мяса, то вторые привлекают охотников своими панцирями, которые используются в самых различных целях.
– Каких из них брать? – спросил дон Баррехо, который больше не мог молчать.
– Подождем, – ответил индеец.
– Хотите оставить им время на возвращение в реку?
– Подождем, пока они отложат яйца.
– Но нам хватит всего парочки этих тварей, – сказал Мендоса. – С яйцами-то нам зачем возиться? Хватай их, дон Баррехо!..
Трое приятелей бросились в гущу черепашьих батальонов, чем произвели в их рядах настоящий переполох и вынудили рептилий к отступлению. Две большие зеленые черепахи, однако, остались в руках охотников, а большего те и не желали, по крайней мере пока.
Довольные, они вернулись в лагерь, подбросили дров в костер и положили в горячие угли одну из черепах. Другую рептилию перевернули на спину, чтобы она не могла уползти.
– Ну вот, все собрались в харчевне «У черепахи», – сказал дон Баррехо, бесстрастно наблюдавший за отчаянными подскоками рептилии, которую жарили заживо в собственном панцире. – Даже в этих треклятых краях, где испытываешь муки голода, порой предлагают изысканную компенсацию. Понюхай-ка, Мендоса, да и ты, де Гюсак. Как весело жарится зверюшка в собственном жире!
– После долгого голодания она будет так желанна, – ответил баск. – Пожалуй, теперь я смогу расстегнуть свой пояс.
– Это и в самом деле чудесный остров, – сказал Де Гюсак. – Я бы здесь остался навсегда, если бы только кто-нибудь не забывал посылать мне время от времени бочонок хереса или аликанте.
– А я предпочитаю отправиться за сокровищем Великого кацика, – высказал свое мнение дон Баррехо. – Тебе нужны черепахи, а мне – золото. Tonnerre!.. Мы болтаем, как краснокожие обезьяны, и совсем не думаем о том, чтобы приготовить завтрак или обед, да и о друзьях позабыли. А разве флибустьеры все еще сидят у водопадов?
– Буттафуоко и Равено не из тех людей, которые могут бросить нас. Если они решат, что мы слишком задержались, они пошлют людей на поиски.
– А маркиз?
– Вот это как раз то черное пятно, которое меня беспокоит.
– Но возможно ли, чтобы этот кабальеро нагнал страху на два лучших клинка Гаскони вкупе со знаменитой шпагой? Однако должен признаться, что я никогда о нем не забываю. Готов держать пари: вскоре мы с ним встретимся.
– Если только наводнение не утопило его вместе со всеми подчиненными, – сказал де Гюсак.
– И такое могло случиться, но я, друзья, скажу вам вот что: после того как мы набьем свои животы, нам следует столкнуть плот в воду и двигаться дальше. Я почувствую себя в безопасности, только когда окажусь среди флибустьеров.
Индеец, вооружившись большим колом, вытащил черепаху из костра, стряхнул пепел и ударом драгинассы дона Баррехо вскрыл с помощью своих спутников черепаший панцирь.
Запах, который издавало бедное изжаренное создание, был таким вкусным, что дон Баррехо от восторга несколько раз подскочил.
– Понюхай, понюхай, Мендоса! – кричал он. – И ты понюхай, де Гюсак!..
– Предпочту попробовать, – ответил баск, расстегивая ремень.
Завтрак можно было бы назвать отличным, если бы вдобавок к нему у приятелей оказалось хотя бы по куску хлеба, чтобы можно было обмакнуть хлеб в ароматный жир, в котором жарилось мясо рептилии.
Трое искателей приключений и, прежде всего, индеец восстановили силы, наполнив желудки вкуснейшим кушаньем, потому что черепашье мясо могло бы украсить собой самые изысканные столы Европы и Америки, несмотря на инстинктивное отвращение, которое внушает несчастная рептилия, осужденная на пожизненную каторгу вплоть до последнего дня своей жизни.
Наевшись досыта, наши путешественники вытянулись в траве, пододвинув ноги к огню и надеясь спокойно переварить жаркое, как вдруг выше по реке послышались какие-то крики.
Дон Баррехо, самый худой из всех, а следовательно, самый подвижный, первым вскочил на ноги, обрушив град проклятий на нарушителей спокойствия отдыхающих.
– Кто эти сеньоры, что появляются здесь и мешают нам переваривать обед? – закричал он, опустив свое обычное «tonnerre!». – Выходит, я не могу позволить себе съесть куска мяса после двухсуточного голодания, чтобы мне не помешал кто-нибудь? Мендоса, мы выставим за дверь этих незваных гостей!..
– То есть сбросим их в реку, – ответил поднявшийся в плохом настроении баск.
В несколько прыжков вся четверка миновала кустарник, отделявший их от плота, и сразу же с явным неудовольствием увидела большое индейское каноэ, в котором сидели человек семь-восемь; течение несло челнок к острову.
– Черт побери!.. – со злостью воскликнул дон Баррехо. – Испанцы!..
– Может, это люди маркиза де Монтелимара? – спросил Де Гюсак.
– А что бы стали делать в этой гнусной стране другие? Дорогой мой, они бы предпочли наслаждаться спокойной городской жизнью.
– Восемь человек, – сказал в этот момент баск. – Это немного, но и немало.
– Решайся, Мендоса, – отозвался дон Баррехо. – Через двадцать минут эти люди будут здесь. Надо ли нам при помощи аркебуз воспрепятствовать их высадке на остров?
– Нет, дон Баррехо. Я предпочел бы позволить им ступить на землю, а ночью захватить их каноэ. Индеец, иди и сию же минуту погаси костер, а еще переверни живую черепаху. Пусть ее съедят где-нибудь еще, а мы смываемся на другой конец острова.
– А если они нас найдут? – спросил де Гюсак.
– Тогда мы дадим им бой и вне штаб-квартиры, – ответил баск. – Ну же, ходу!
Нельзя было терять ни секунды. Маддалена, все еще вздувшаяся, быстро несла тяжелое каноэ, которое испанцы пытались направить к острову.
– Скорее! – вздохнул дон Баррехо. – Придется переваривать жаркое на бегу, вместо того чтобы делать это лежа, задрав ноги кверху. Ну, они мне заплатят за эту гонку, клянусь рогами дьявола!
И приятели пустились наутек под предводительством индейца, который, как оказалось, был хорошо знаком с островом и знал, где можно найти убежище. На то, чтобы пересечь этот кусочек суши, затерявшийся посреди реки, потребовалось больше времени, чем они думали. Они находились на отнюдь не маленьком островке. Назвать его так ни у кого из четверых беглецов язык бы не повернулся.
Пыхтя, словно тюлени, потому что они хорошо отыгрались за несъеденные завтраки, четверо мужчин наконец-то оказались в урочище, куда сплошная стена зелени, образованная исключительно пассифлорами, совершенно закрывала проход. По знаку индейца все остановились на небольшом холмике, откуда удобно было вести наблюдение за обоими рукавами реки.
– Ну ты, который все слышит и чувствует, мы закончили свой галоп? – спросил дон Баррехо.
– Посреди этих густых пассифлор никто не будет нас искать, если только вы сделаете проход.
– Бедная моя драгинасса!.. В конце концов ее лезвие испортится, что тогда станет со славным оружием моих предков? Ты что-нибудь чувствуешь?
Индеец улыбнулся и покачал головой.
– Они уже высадились?
– Думаю, что да, белый человек. Иначе при таком течении они бы давно уже проплыли мимо.
– Де Гюсак, – обратился к своему соотечественнику дон Баррехо после недолгого молчания, – твое оружие не столь славно, как мое, а поэтому испытай его против этих растений и вырви им сердце, как если бы оно принадлежало самому маркизу де Монтелимару.
Бывшему трактирщику из Сеговии, хотя тот тоже дорожил клинком своей драгинассы, не надо было повторять дважды, и он принялся рубить пассифлоры, осыпавшие его настоящим дождем красивых цветков.
Хватило нескольких минут, чтобы открыть проход в этой массе зелени, причем индеец, вооружившись дубинкой, по мере сил помогал ему. Соорудив нечто вроде гнезда, устланного свежайшими травами, они позволили себе передохнуть.
– Собачий край, где даже невозможно спокойно переварить черепаший деликатес, – сказал дон Баррехо, падая на травяную подстилку. – Дело кончится тем, что в Панаму я вернусь тоньше гвоздя…
– Но с грузом золота, – усмехнулся де Гюсак.
– Дружище, да у меня еще нет в кармане ни одной крупицы золота. А у нас на горбу висит серьезное дело, с которым надо бы поскорее разделаться, и об этом я постоянно думаю.
– Восемь высадившихся испанцев? – спросил Мендоса.
– Если они тоже вооружены аркебузами, то нам придется невесело, дружок.
– Собачьего лая не слышно, – сообщил индеец, не пропускавший ни звука.
– A-а-а… Ты уже подглядел… – удивился дон Баррехо. – Поразительный человек!..
– Не слышно собачьего лая, – повторил сын лесов.
– Тогда они будут иметь дело с нами. Если они задержатся здесь, то вечером у нас может быть их шлюпка. Но я хотел бы точно знать, высадились они или потерпели крушение.
– Это я беру на себя, – вызвался индеец. – Мне нечего бояться этих людей; мои племена не воюют с белыми людьми.
– Иди, мастер Провидение, – сказал грозный гасконец. – Ты становишься час от часу все более ценным человеком.
Индеец бросился к пальмовым зарослям и бесшумно исчез в них, а трое приятелей осторожно пробрались сначала к одному рукаву Маддалены, а потом – к другому. Испанцы, должно быть, пристали к берегу, потому что на реке никаких обломков лодки видно не было; течение уносило вдаль только стволы деревьев да огромные сплетения корней, образовывавших многочисленные плавучие острова.
– А если среди них маркиз де Монтелимар? – задал себе вопрос дон Баррехо, покусывая седые усы. – В таком случае дело о сокровищах было бы закрыто.
Индеец отсутствовал не больше часа; к лагерю он прибежал, словно его преследовали. Трое приятелей сразу же схватились за свои аркебузы, опасаясь нападения врага.
– Что там? – спросили они в один голос.
– Испанцы высадились, – ответил краснокожий.
– Совсем не обязательно было так бежать, – сказал дон Баррехо.