— О, не беспокойтесь! Моя Лиззи очень любит его, да и я тоже.
«Тогда я отдам его Лиззи», — решил Реджинальд про себя, заботливо придерживая мешочек с печеньем.
— Вы не представляете, как я рад, что сейчас попаду к вам, — продолжал он болтать по дороге. — Мадемуазель рассказывала мне, как у вас хорошо. Я думаю, вам очень весело жить на крыше! Я попрошу маму, чтобы она мне тоже выстроила домик на нашей крыше. Знаете, иногда я поднимаюсь наверх, в обсерваторию, но мадемуазель всегда так крепко меня держит, что мне сразу хочется спрыгнуть вниз… Я хотел бы, чтобы она умерла.
— О, мистер Реджинальд! — с упреком воскликнула миссис Дове. — И вы только что собирались быть хорошим мальчиком!
— Ой, я совсем забыл об этом.
— Это потому, что вы слишком избалованы, мистер Реджинальд.
— Чем же я избалован?
— Тем, дорогой мой, что у вас слишком много средств.
— Каких средств?
— Денег, мистер Реджинальд.
— По-моему, деньги — совершенно несносная вещь. Я очень сожалею, что не родился бедным, как другие мальчики, — пожаловался Реджинальд. — Мне кажется, маленький Ганс был совсем не избалован.
— Это правда, он не был избалован.
— Но все-таки он умер! — заметил Реджинальд.
В это время они вошли в ворота огромного дома, где жила миссис Дове.
— Какой большой дом! — удивился Реджинальд. — Гораздо больше нашего!
— Да, это здание принадлежит городу и стоит, как мне говорили, дороже иного королевского дворца.
— Этот дом похож на дворец Аладдина, — сообщил Реджинальд, глядя на сверкающий разноцветными стеклами купол здания, словно выложенный драгоценными камнями.
Они вошли в подъемник и стали подниматься наверх.
— Мы как будто поднимаемся на воздушном шаре! — продолжал восхищаться мальчик, с любопытством глядя наверх. Оттуда, через стеклянную крышу, свет проникал вниз, точно в глубокую шахту. — Мне давно хотелось покататься на подъемнике, когда мы путешествовали. Но мама боялась, что веревка разорвется или вспыхнет пожар, и поэтому всегда нанимала комнаты на втором этаже. А я ничего не боюсь, миссис Дове! — гордо закончил мальчик, важно вытягиваясь во весь рост.
Выйдя из подъемника, они поднялись по маленькой лестнице на крышу, и здесь Реджинальду пришлось одной рукой придерживать шляпу от сильного ветра, а другой — заслонять глаза от ослепительного блеска заходящего солнца. Перед ним, как на ладони, плыл в золотом тумане громадный город с бесчисленными куполами церквей, гигантскими зданиями и зелеными садами, среди которых тут и там сверкали серебристые воды реки и видневшегося вдали залива.
— О, взгляните, миссис Дове, какое там зарево! Как полыхают те дома! — воскликнул мальчик, указывая на залитые солнцем окна домов, и впрямь пылавшие, как в огне. — Мне давно хотелось увидеть пожар, но мама никогда меня не пускала.
— Это не пожар, а отражение солнца в окнах, — объяснила миссис Дове. — И это гораздо красивее всякого пожара, потому что совсем не опасно и не приносит никому вреда.
Заслышав голоса, Лиззи выбежала им навстречу.
— О, как я рада, мистер Реджинальд, что вы пришли к нам полюбоваться красивым видом! — воскликнула она, приветствуя мальчика.
— Но я пришел совсем не за этим, — сказал Реджинальд, любивший говорить правду. — Сегодня я убежал из дому и заблудился, а твоя мама нашла меня.
— И вы могли так поступить? — заметила девочка, и в ее голосе послышался упрек.
— Да, я сделал это. Надо же было когда-нибудь начать! Мамы не было дома, и мне удалось убежать. Но зато я сегодня многому научился, — прибавил он с гордостью.
— Сначала мистер Реджинальд поужинает у нас, а потом я отвезу его домой, — сказала миссис Дове и оставила детей одних.
— Вот, не хочешь ли печенья? — спросил Реджинальд, подавая девочке мешочек. — Твоя мама говорит, что их не опасно есть и что ты их любишь.
— Благодарю вас! — воскликнула девочка, обрадовавшись, и заглянула в мешочек. — Только что из печи! И изюма так много! Я завтра же отнесу печенье детям в больницу. Вот им будет радость!
В сердце Реджинальда снова зародилось опасение. «Если больные дети съедят это печенье, — подумал он, — они еще больше захворают и я буду в этом виноват».
— Знаешь ли, Лиззи, маленький Ганс ел эти печенья и умер, — предостерег он девочку.
— Ганс умер не от них, а от скарлатины, — ответила простодушно Лиззи. — Не хотите ли осмотреть наш садик и мансарду?
Реджинальд последовал за девочкой, обогнул ряд дымовых труб и очутился перед маленькой мансардой, стены которой были почти совсем скрыты вьющимся виноградом и веселыми цветами в ящиках.
— Ах, как здесь мило! — восторженно воскликнул мальчик. — Вы, наверное, очень счастливы здесь, Лиззи?
— Да, мы очень счастливы. Но пойдемте, я покажу вам нашу комнату, — сказала она и повела мальчика внутрь.
Окна комнаты украшали аккуратные белые занавески, а пол был устлан хоть и потертым, но чистым ковром.
— У вас здесь точно на пароходе, когда он плывет по морю! — воскликнул Реджинальд, выглянув в окно и увидев залив, воды которого как будто перемигивались с последними лучами заходящего солнца. — Мне тоже хотелось бы иметь такой дом! — добавил он, соединяя понятие о счастье с вещами, которых ему недоставало.
— Но ведь у вас есть прекрасный дом! Я бы гордилась им.
— А я привык жить там и совсем не горжусь своим домом. Я хочу иметь что-нибудь другое!
— У вас так много денег, что вы можете купить себе все, что захотите, — заметила девочка.
— О, да! Деньги очень нужны, когда хочешь проехать в омнибусе или купить себе орехов. Но я не люблю их.
— Вы совсем не знаете, сколько добра можно сделать с помощью денег! Если бы у меня были деньги, я отдала бы их больным детям. Многие из них совсем калеки, у них нет ни отца, ни матери. Они не знают, куда деваться, когда их выпишут из больницы…
Удивленный этими словами, Реджинальд слез со стула, подошел к Лиззи и попросил рассказать все, что она знает о детях, которых навещает в больнице.
Девочка охотно выполнила это желание, и ее рассказ глубоко взволновал маленького джентльмена.
— Я не знал, что бывают такие дети! — удивился он. — Разве они всегда принимают лекарство, когда их мама… нет, я хотел сказать, когда их доктор желает этого?
— Да!
— Можно мне пойти с тобой к ним в больницу?
— Конечно, если только ваша мама позволит.
— Ну, тогда мне придется опять убежать из дома! Мама не позволяет мне ходить даже в школу, где учатся здоровые мальчики, потому что боится, что я заражусь какой-нибудь болезнью. А в больницу и подавно не пустит!
— Нет, нет, вы не должны убегать от мамы! — остановила его Лиззи. — Попросите, чтобы она отпустила вас. Объясните ей, что я хожу только в такие палаты, где лежат незаразные больные.
— Как же ты делаешь этим детям подарки, если у тебя нет денег?
— Да, денег у меня нет, но хозяева домов, у которых мама работает, иногда отдают мне старых кукол и другие сломанные игрушки. Мы с дядей чиним их, а потом я дарю их больным детям.
— А у меня полный шкаф игрушек, которые мне надоели, — заметил Реджинальд и вдруг просиял радостной улыбкой: — Я подарю их твоим больным! А потом попрошу маму купить им еще целый игрушечный магазин!
— Можете взглянуть на моих кукол, — сказала Лиззи.
Реджинальд скользнул глазами по целому ряду починенных игрушек.
— И дети довольны такими подарками? — спросил он со смесью презрения и недоверия.
— Даже очень довольны, — несмело ответила девочка. — Вы бы посмотрели, как они радуются, когда я раздаю им мои игрушки!
— Я им надарю таких кукол, каких они еще не видели! — заметил Реджинальд высокомерно.
— Значит, вам не нравятся мои куклы? — расстроилась Лиззи. — А нам они казались вполне красивыми…
Реджинальд тут же пожалел, что обидел девочку своим необдуманным замечанием.
— Я хотел сказать, — произнес он ласково, — что раз у этих детей ничего нет, так они должны получать самое лучшее.
— Но знаете, мистер Реджинальд, — ответила ему миссис Дове, входя в комнатку, — на свете очень немногие могут иметь самые лучшие вещи, и потому бедные дети так радуются скромным подаркам Лиззи. А ей это тоже доставляет большое удовольствие.
— Правда, миссис Дове! Я никогда не был рад даже самым лучшим игрушкам. Но, может быть, тоже был бы счастлив, как Лиззи, если бы мне было кому их дарить…
Сильно проголодавшийся Реджинальд принялся с большим аппетитом есть вкусный белый хлеб со свежим маслом и медом, запивая его душистым чаем, который миссис Дове разливала из старомодного чайника.
— У вас очень вкусный чай, миссис Дове! — заметил мальчик с видом знатока, мешая чай простой алюминиевой ложечкой. — У нас всегда подается серебряный чайный прибор, а когда бывают гости — позолоченный. Но фарфоровый чайник мне нравится больше: из него чай вкуснее. Я попрошу маму купить такой же!
В эту минуту кто-то сильно постучал в дверь.
— Войдите! — крикнула миссис Дове, и на пороге показались мистер Чарльз Лоренц и полисмен Мерфи.
В первую минуту Реджинальд опустил голову с видом напроказившей собачки, поджавшей хвост при виде сурового хозяина, но затем соскочил со стула и бросился навстречу своему кузену.
— Знаешь, Чарли, — мальчик открыто взглянул в лицо двоюродному брату, — вчера вечером мама сказала мне, что я могу делать, что хочу. Вот я и убежал из дома. И был счастлив!
Эти слова напомнили мистеру Лоренцу, что и он когда-то был мальчиком. Вместо ответа он подхватил маленького бродягу на руки и крепко прижал к груди.
— Значит, ты был счастлив? — усмехнулся он. — Очень рад, очень! Во всяком случае, ты провел день счастливее меня и мадемуазель Кларет.
И, поблагодарив миссис Дове за радушие, с каким она приняла у себя его родственника, мистер Лоренц поспешил домой, чтобы поспеть до приезда тетушки.