Реджинальд сидел у стола, подперев подбородок ладонью, и молча следил за кропотливой работой прилежной женщины. Рядом с ним находилась большая витрина с коллекцией редчайших китайских ваз, одна из которых особенно выделялась своей необычайной красотой. Тщательно и осторожно вытерев пыль с вазы, женщина положила ее обратно в подбитый атласом футляр и, поставив на стол, принялась за другие вещи.
Мальчик засмотрелся на прекрасное произведение искусства, и внезапно у него мелькнула мысль, что его жизнь походит на эту вазу. Недолго думая, он подошел к столу и взял вазу в руки.
Мадемуазель Кларет, увидев драгоценную вазу в руках своего неосторожного воспитанника, обомлела от страха.
— Мистер Реджинальд, ради Бога! — воскликнула она, тяжело переводя дух.
Мальчик схватил вазу за тонкое горлышко и, приподняв ее обеими руками, размахнулся, чтобы бросить на пол.
Миссис Дове оглянулась на крик гувернантки и в ужасе протянула руки, словно желая спасти вазу.
— Нет!.. Ради всего святого… — прошептала она.
Но Реджинальд продолжал размахивать вазой как колоколом.
Гувернантка бросилась на колени перед своим строптивым воспитанником.
Реджинальд подошел к столу и взял вазу в руки.
— Отдайте мне ее! Отдайте! И я сделаю все, что вы захотите! — умоляла она задыхающимся голосом.
Но Реджинальд оставался глух и слеп и продолжал с угрожающим видом размахивать драгоценной вазой. И вдруг до его слуха донесся тяжелый стон, а вслед за тем и шепот:
— Если он разобьет вазу, мы с дочерью лишимся последнего куска хлеба…
Оглянувшись, маленький тиран увидел позади себя миссис Дове. Бедная женщина стояла, закрыв лицо руками, и тихо плакала.
Реджинальд молча положил вазу в футляр и, подойдя к женщине, отвел ее руки от лица.
— Что вы сейчас сказали про хлеб? — спросил он, заглядывая ей в глаза.
— Ваза!.. — прошептала она в ответ. — Что вы с ней сделали?
— Ничего, — отмахнулся Реджинальд, не понимая ее волнения. — Так что вы только что говорили про хлеб? Почему последний кусок? Ведь во всех булочных сколько угодно хлеба и пирожных!
— Прежде чем купить хлеб, я должна сначала заработать деньги, — проговорила миссис Дове и с облегчением перевела дух, увидев вазу на столе. — А жалованье, которое мне платит ваша матушка, составляет почти весь мой заработок…
— Я вам дам денег, сколько угодно! — воскликнул Реджинальд и сунул руки в карманы, но тотчас вынул их оттуда. — Ах, я совсем забыл, — проговорил он смущенно, — что истратил их на серебряный ошейник для нашей собаки.
— Об этом не беспокойтесь, сэр, — заметила гувернантка, принимая ключи от миссис Дове. — Только, пожалуйста, давайте уйдем отсюда, иначе вам, пожалуй, опять вздумается что-нибудь разбить!
Уходя в другую комнату, Реджинальд услышал, как миссис Дове шепотом сказала француженке:
— Я сказала Лиззи, что вы позволили ей прийти за обрезками тканей. Да вот, она уже тут!
Реджинальд оглянулся и увидел в дверях скромно одетую девочку, у которой разбегались глаза при виде роскошной обстановки дома.
— Я сейчас принесу их, Лиззи, — сказала гувернантка, направляясь к дверям. — Не хотите ли, миссис Дове, пока показать дочке все эти красивые вещицы?
Лиззи Дове оказалась красивой черноглазой девочкой с выразительным личиком. Она с первого взгляда понравилась Реджинальду, наблюдавшему за ней из дальнего угла. С нескрываемым удивлением она смотрела на роскошно обставленную прихожую, на великолепную мраморную лестницу с разноцветными стеклами, переливавшимися всеми цветами радуги, на чудесные картины, развешанные по стенам, на крылатого амура и снежно-белые блестящие статуи, как бы желавшие выступить из полумрака.
— Это парадная прихожая, — объясняла ей мать. — Ты бы посмотрела, Лиззи, как тут красиво, когда все освещено и играет музыка, а вся лестница уставлена цветами, и по ней поднимаются нарядные дамы в светлых атласных и шелковых платьях!
— Это просто волшебный замок, мама! Должно быть, его хозяева очень счастливые люди!
Это замечание девочки крайне озадачило Реджинальда: он не понимал, как можно удивляться таким обыкновенным вещам.
— Нет, я очень несчастлив! — сказал он, внезапно выступая из полумрака. — А разве вы не счастливы?
Лиззи вздрогнула: ей показалось, что одна из статуй вдруг заговорила и сошла со своего места.
— Как вы меня испугали! — воскликнула она, придя в себя. — Вы стояли так тихо, что я приняла вас за одну из этих красивых статуй!
— И вы не ошиблись! Я не только статуя, но и синяя китайская ваза! Не хотите ли посмотреть на нее? — спросил Реджинальд, приглашая девочку в кабинет, где хранились редкости. — Видите, какая она красивая в этой красной ткани? Совсем как я!
Лиззи посмотрела на хорошо одетого мальчика, а потом на вазу в ее роскошном футляре.
— Что вы! Вы совсем не похожи на нее! — засмеялась девочка.
— Как же не похож! Мы оба отполированы до блеска и сидим взаперти. Но я когда-нибудь разобью вазу и выпущу ее душу на волю. А потом и сам убегу!
— Что вы хотите сделать, сэр? — спросила гувернантка, поспешно входя с целой охапкой разноцветных лоскутков. — Вы хотите разбить мое сердце?
— Нет, мадемуазель, только синюю вазу!
— Уйдемте скорее из этой комнаты, — сказала француженка. — Я опасаюсь за жизнь вазы. Мистер Реджинальд прикончит ее!
Глава XПро воздушный сад Лиззи Дове
Лиззи Дове жила со своей матерью под самой крышей очень большого высокого дома, где ее дяде, привратнику, была отведена маленькая мансарда[4].
Здесь, вдали от пыли, шума, уличной суеты Лиззи могла целыми днями любоваться расстилавшимся внизу городом с серебристой рекой и великолепными зданиями. Их жилище напоминало воздушный замок, и единственными соседями тут были воркующие голуби да легкокрылые ласточки. Скучать Лиззи было некогда: она день-деньской занималась своими книгами и работой.
К тому же и устроенный на плоской части крыши цветник требовал постоянного ухода: дядя девочки расставил там ящики с пышными кустами цветов и виноградной лозой. Зелень красиво обвивала кованую ограду крыши, придавая ей вид воздушного висячего сада.
Любимым занятием Лиззи было сидеть у окна и одевать своих «сироток» — так она называла сломанных кукол, подаренных ей богатыми девочками. Почти все они были сильно изуродованы и лишены кто рук, кто ног или глаз, а некоторые остались даже без головы или, как говорила Лиззи, «были совсем мертвые». Последних оставалось разве что похоронить на кладбище, устроенном девочкой для кукол. Но случалось, что порой Лиззи получала в подарок только одну головку. Тогда девочка приставляла ее к безголовому туловищу, и получалась вполне приличная кукла.
Этих кукол Лиззи собирала не для себя, а для маленьких пациентов больницы Сестер милосердия, куда она ходила раз в неделю навещать своего неизлечимо больного кузена Робби. Однажды ей удалось сделать хорошенькую куколку для больной девочки, и Робби тотчас попросил ее смастерить похожую — для другой своей приятельницы. После этого и остальные дети стали наперебой заказывать Лиззи таких же нарядных кукол, и девочка попросила мать доставать ей лоскутки у хозяев домов, в которых ей доводилось работать.
Возвращаясь домой от миссис Лоренц, Лиззи за всю дорогу не проронила ни слова и задумчиво шла рядом с матерью.
«О, мои бедные, маленькие сиротки! — думала она о своих куклах. — Если бы у вас был такой дворец, вы жили бы как в раю, ходили бы по мраморной лестнице в светлых платьях, слушали бы музыку и любовались чудесными цветами. А потом я укладывала бы вас спать в кабинете рядом с прекрасной синей вазой. Но нет, мои бедные, несчастные куклы, куда вам жить в таком дворце с вашими разбитыми головками, сломанными носами и выколотыми глазами! Будьте довольны и тем, что с вами еще знается наш маленький хромой Иосиф, горбатая Нелли и мой бедный Робби. Нет, такая счастливая жизнь не для вас, мои дорогие!»
Весь вечер Лиззи так же задумчиво просидела над работой. Сердце ее переполняли новые нахлынувшие на нее думы: недолгое пребывание в доме миссис Лоренц оказалось важным событием в ее юной жизни.
— А знаешь, мама, — прервала она наконец молчание, — кажется, этот красивый мальчик и в самом деле несчастлив. Вот если бы я жила в таком дворце и могла бы всегда любоваться такими прекрасными вещами, я была бы очень счастлива!
— Разве ты несчастна, Лиззи? — спросила мать.
— Ах, нет, мама! Я совершенно счастлива и сказала не подумав! Ведь со мной ты, дядя, Робби, мои дорогие куклы, мой садик и любимые книги. Я только не понимаю, отчего этот хорошенький мальчик чувствует себя несчастным, когда у него есть все, чтобы быть счастливым?
— Счастье не во внешнем блеске, дитя мое.
— Ты всегда говорила мне, мама, что только те люди счастливы, которые довольны своей долей. А по лицу этого мальчика видно, что он недоволен.
— И все-таки у него все есть, чтобы быть счастливым, — заметила миссис Дове.
— И как странно он говорит! — продолжала девочка. — Но он все-таки очень мне интересен. Ах, если бы его мама позволила ему прийти сюда! Он бы посмотрел, как мы живем…
— Мы не такие люди, Лиззи, к которым миссис Лоренц отпустит своего сына. Кроме того, он не увидит здесь ничего такого, что помирило бы его с собственной долей.
— Но знаешь, мама, если бы он пошел со мной в больницу и посмотрел там на несчастных маленьких больных, хромых, горбатых и убогих, то понял бы, как он счастлив. Ты слышала, он сказал, что когда-нибудь убежит? И отчего это, мама, люди ищут чего-то, если у них уже все есть?
— Оттого, моя дорогая, что человек редко бывает доволен своей долей и не сознает, что не нажитое добро, а добрые дела делают его довольным жизнью.
Лиззи никогда не ходила в школу, с ней занималась мать, бывшая в молодости сельской учительницей. Девочка училась очень прилежно, была не по летам любознательна, и ее жизнь в маленькой ман