Дабы у читателя не создалось преувеличенного представления о безнравственности Непоседы, нужно сказать, что преступления его ограничивались драками и скандалами, за которые он несколько раз сидел в тюрьме, откуда почти всегда убегал, проделывая для себя двери в местах, не предусмотренных архитектором. Но Хетти ничего не знала о тюрьмах и плохо разбиралась в разного рода преступлениях, если не считать того, что ей подсказывало бесхитростное и почти инстинктивное понимание различия между добром и злом. Поэтому грубая острота Непоседы до нее не дошла. Уловив только общий смысл его слов, она ответила:
– Потерпите, Гарри, успокойтесь! Я пойду к ирокезам, переговорю с ними, и все кончится к общему благополучию. Никто из вас не должен за мною следовать. Я пойду одна, и, когда вам позволят воротиться в «замок», я немедленно сообщу об этом.
Хетти говорила с такою детской серьезностью и так была уверена в успехе, что оба пленника невольно начали рассчитывать на ее ходатайство, не догадываясь, на чем оно основывалось. Поэтому они не возразили, когда она обнаружила намерение оставить их, хотя было ясно, что она решилась подойти прямо к группе ирокезских вождей, которые в это время шепотом рассуждали в стороне, вероятно, о причинах внезапного появления странной незнакомки.
Между тем Уа-та-Уа подошла как можно ближе к двум или трем старейшим вождям, которые ей оказывали в продолжение плена особое расположение. Вмешаться в разговор старшин ей, как женщине и пленнице, было невозможно. Но хитрая девушка учла, что старшины, вероятно, потребуют ее сами, если она будет около них. Так и случилось. Едва Хетти подошла к отцу, как делаварку многозначительным и незаметным жестом потребовали в круг старшин, где тотчас же начали ее расспрашивать насчет загадочного прибытия белой подруги. Этого только и хотела невеста Чингачгука. После некоторых незначительных подробностей Уа-та-Уа объяснила прежде всего, каким образом она открыла слабоумие девушки, которую без дальнейших околичностей тотчас же назвала юродивой, преувеличивая до крайности слабость ее умственных способностей. Затем в коротких словах она рассказала о поводе, заставившем молодую девушку отважиться на опасное странствование. Ее слова не долго оставались без ожидаемого результата. Уа-та-Уа с удовольствием заметила, что ирокезы уже с благоговением посматривают на ее подругу. Кончив свой рассказ, она удалилась к костру и, как заботливая сестра, стала готовить обед для угощения неожиданной гостьи. Но среди этих приготовлений сметливая девушка не ослабила своей бдительности: она наблюдала за выражением лиц вождей, за движениями Хетти и всеми второстепенными обстоятельствами, которые могли иметь влияние на интересы ее подруги, соединенные так тесно с ее собственными.
Когда Хетти приблизилась к вождю, кружок индейцев расступился перед ней с непринужденной вежливостью, которая сделала бы честь и самым благовоспитанным белым людям. Поблизости лежало упавшее дерево, и старший из воинов неторопливым жестом предложил девушке усесться на нем, а сам ласково, как отец, занял место рядом с ней. Остальные столпились вокруг них с выражением серьезного достоинства, и девушка, достаточно наблюдательная, чтобы заметить, чего ожидают от нее, начала излагать цель своего посещения.
Однако в тот самый миг, когда она уже раскрыла рот, чтобы заговорить, старый вождь ласковым движением руки предложил ей помолчать еще немного, сказал несколько слов одному из своих подручных и затем терпеливо дожидался, пока молодой человек привел к нему Уа-та-Уа.
Вождю необходимо было иметь переводчика: лишь немногие из находившихся здесь гуронов понимали по-английски, да и то с трудом.
Уа-та-Уа была рада присутствовать при разговоре, особенно в качестве переводчицы. Девушка знала, какой опасностью грозила всякая попытка обмануть одну из беседующих сторон, тем не менее решила использовать все средства и пустить в ход все уловки, какие могло подсказать ей индейское воспитание, чтобы скрыть появление своего жениха на озере и цель, ради которой он туда пришел. Когда она приблизилась, угрюмый старый воин с удовольствием посмотрел на нее, ибо он с тайной гордостью лелеял надежду вскоре привить этот благородный росток к стволу своего собственного племени. Усыновление чужих детей так же часто практикуется и так же безоговорочно признается среди американских племен, как и среди тех наций, которые живут под сенью гражданских законов.
Лишь только делаварка села рядом с Хетти, старый вождь предложил ей спросить «у красивой бледнолицей», зачем она явилась к ирокезам и чем они могут служить ей.
– Скажи им, Уа-та-Уа, что я младшая дочь Томаса Хаттера, старшего из их пленников. Он владеет «замком» и ковчегом, плавая по широкому Глиммергласу, который принадлежит ему вместе с холмами и окрестными лесами, так как он давно поселился на этих местах. Пусть они знают, кого надо разуметь под именем старика Тома. Потом скажи им, Уа-та-Уа, что я пришла убедить их, что они не должны делать своим пленникам ни малейшего зла, а должны отпустить их с миром. Скажи им все это откровенно, милая Уа-та-Уа, и не бойся ничего ни за себя, ни за меня.
Уа-та-Уа перевела буквально, как могла, слова своей подруги на ирокезский язык, который был ей известен, как свой родной. Вожди выслушали ее с величайшей важностью, и двое из них, понимавшие немного английский язык, засвидетельствовали многозначительными жестами, что делаварка переводит точно.
– Теперь, Уа-та-Уа, я желаю, чтобы ты передала этим краснокожим людям слово в слово, что я намерена сказать. Прежде всего скажи им, что мой отец и Генри Марч забрались в их стан для того, чтоб содрать как можно больше волос с человеческих черепов, так как злой губернатор и Колония обещали за скальпы деньги, не разбирая, мужчина ли, женщина или ребенок сделаются жертвами этого бесчеловечного наказа. Мой отец и Генри Марч прибыли сюда из одной только жадности к деньгам. Скажи им это, милая Уа-та-Уа, без утайки, точь-в-точь, как слышишь от меня.
Уа-та-Уа принуждена была повиноваться из опасения переменой выражений раздражить тех из своих слушателей, которые сами немного понимали Хетти. Эта речь, однако, к величайшему изумлению, совсем не произвела дурного впечатления на собрание старшин. Очевидно, они не хотели порицать в других то, на что каждый из них готов был отважиться при малейшей возможности.
– Теперь, Уа-та-Уа, – продолжала Хетти, заметив, что ее объяснения усвоены как следует, – теперь ты можешь сообщить им вещи поважнее. Они знают, что батюшка и Генри Марч не успели в своем предприятии, и, стало быть, они не могут питать против них ни малейшей злобы. Совсем другое дело, если бы пленники перерезали их жен и детей. Теперь же замышленное зло осталось без последствий.
Уа-та-Уа передала буквально слово в слово речь Хетти.
– Хорошо, – продолжала Хетти. – Скажи им, что Маниту, как вы называете бога, дал людям книгу, которую мы называем Библией. Вот эта книга в моих руках. Скажи, Уа-та-Уа, этим старейшинам, что я намерена прочесть им некоторые места.
Так Хетти вынула из коленкорового чехла маленькую английскую Библию с таким благоговением, с каким католик мог бы прикоснуться к частице мощей. Пока она медленно раскрывала книгу, угрюмые вожди, не сводя глаз, следили за каждым ее движением. Когда они увидели маленький томик, у двух или трех вырвалось тихое восклицание. Хетти с торжеством протянула им Библию, как бы ожидая, что один вид ее должен произвести чудо.
Затем, видимо нисколько не удивленная и не обиженная равнодушием большинства индейцев, она с живостью обратилась к делаварке:
– Вот это – святая книга, Уа-та-Уа. Эти слова и строчки, эти стихи и главы – все исходит от самого бога.
– Отчего же Великий Дух не дал такой книги индейцам? – спросила Уа-та-Уа.
– Отчего? Как отчего, милая Уа-та-Уа? Ведь ты знаешь, что индейцы не умеют читать.
Делаварку, может быть, и не удовлетворило это объяснение, но она не сочла нужным настаивать на своем. Она терпеливо сидела, ожидая дальнейших доводов бледнолицей красавицы.
– Ты можешь сказать вождям, что в этой книге людям велено прощать врагов, обращаться с ними как с братьями, никогда не причинять вреда ближним, особенно из мести или по внушениям злобы. Как ты думаешь, можешь ли ты перевести это так, чтобы они поняли?
– Перевести могу, но понять им будет трудно.
Тут Уа-та-Уа, как умела, перевела слова Хетти насторожившимся индейцам, которые отнеслись к этому с таким же удивлением, с каким современный американец услышал бы, что великий властитель всех человеческих дел – общественное мнение – может заблуждаться. Однако два-три индейца, уже встречавшиеся с миссионерами, шепнули несколько слов своим товарищам, и вся группа приготовилась внимательно слушать дальнейшие пояснения. Прежде чем продолжать, Хетти серьезно спросила у делаварки, понятны ли вождям ее слова, и, получив уклончивый ответ, была вынуждена им удовольствоваться.
– А теперь я прочитаю воинам несколько стихов, которые им следует знать, – продолжала девушка еще более торжественно и серьезно, чем в начале своей речи. – И пусть они помнят, что это собственные слова Великого Духа. Во-первых, он заповедал всем: «Люби ближнего, как самого себя». Переведи им это, милая Уа-та-Уа.
– Индеец не считает белого человека своим ближним, – ответила делаварская девушка гораздо более решительно, чем прежде, – для ирокеза ближний – это ирокез, для могиканина – могиканин, для бледнолицего – бледнолицый. Не стоит говорить об этом вождю.
– Ты забываешь, Уа-та-Уа, что это собственные слова Великого Духа, и вожди обязаны повиноваться им так же, как все прочие люди. А вот и другая заповедь: «Если кто ударит тебя по правой щеке, подставь ему левую».
– Что это значит? – торопливо переспросила Уа-та-Уа.
Хетти объяснила, что эта заповедь повелевает не гневаться за обиду, повелевает быть готовым вынести новые насилия со стороны оскорбителя.
– А вот и еще, Уа-та-Уа, – прибавила она, – «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, творите добро ненавидящим вас, молитесь за тех, кто презирает и преследует вас».