ам поболтать за столом, но часто вызывал на оживленный разговор и своих товарищей.
Когда трапеза была окончена и незатейливая посуда убрана со стола, все собрались на платформе, чтобы выслушать рассказ Зверобоя о цели его посещения. Было очевидно, что он не спешит с этим делом, но Джудит очень волновалась и не могла согласиться на дальнейшую отсрочку. Из ковчега и хижины принесли стулья, и все шестеро уселись кружком возле двери, следя за выражением лиц друг друга, насколько это было возможно при слабом свете звезд. Вдоль берегов, под холмами, как всегда, простирался мрак, но посреди озера, куда не достигали прибрежные тени, было немного светлее, и тысячи дрожащих звезд танцевали в прозрачной стихии, которую слегка волновал ночной ветерок:
– Судя по всему, Зверобой, вы не торопитесь исполнить возложенное на вас поручение. Мы хотим, однако, знать, зачем послали вас гуроны.
– Отпустили, Джудит, а не послали. Прошу не забывать, что я в отпуску и связан честным словом. Но вы правы, мне действительно пора передать поручение гуронов, тем более, что Гарри Непоседа уже собрался нас оставить. Какая прекрасная ночь! Вот эти бесчисленные звезды над нашими головами совсем не заботятся ни о нас, ни о гуронах.
– Послушай, Зверобой, – нетерпеливо сказал Генри Марч, – ты молодец на охоте и недурной спутник для парня, проходящего по шестьдесят миль в день. Но ты слишком медленно выполняешь поручения, особенно такие, которые, по-твоему, встретят не особенно хороший прием. Если ты обязался передать нам что-нибудь, то говори прямо и не виляй, словно адвокат, делающий вид, будто не понимает английского языка, на котором объясняется голландец, – а все для того, чтобы содрать с того себе куш побольше.
– Я понимаю тебя, Непоседа. Это прозвище тебе сегодня как нельзя лучше подходит, потому что ты не желаешь терять время понапрасну. Но перейдем сразу к делу, так как мы и собрались здесь для совета. Ибо собрание наше можно назвать советом, хотя среди нас женщины. Вот как обстоят дела. Вернувшись из «замка», минги тоже созвали совет, и по их угрюмым лицам ты бы сразу понял, что на душе у них довольно кисло. Никто не хочет быть побитым, и в этом краснокожий ничем не отличается от бледнолицего. Ну да ладно. После того как они накурились, произнесли свои речи и костер уже начал гаснуть, все было решено. Как видно, старики рассудили, что такому человеку, как я, можно дать отпуск. Минги очень проницательны – наизлейший их враг это должен признать. Вот они и решили, что я такой человек, а ведь не часто бывает, чтобы они оказали такую честь бледнолицему, – прибавил охотник с приятным сознанием, что вся его прежняя жизнь оправдывает подобное доверие. Но как бы там ни было, они не побоялись объясниться со мной начистоту. По-ихнему вот как обстоит дело. Они воображают, будто озеро и все, что на нем находится, теперь в их полной власти. Томас Хаттер умер, а насчет Непоседы они полагают, что он достаточно близко познакомился сегодня со смертью и не захочет возобновить это знакомство до конца лета. Итак, они считают, что все ваши силы состоят из Чингачгука и трех молодых женщин, Хотя им известно, что делавар знатного рода и происходит от знаменитых воинов, все же они знают, что он впервые вышел на тропу войны. А девушек минги, разумеется, ценят нисколько не выше, чем своих собственных женщин…
– Вы хотите сказать, что они нас презирают? – вскричала Джудит, и глаза ее сверкнули.
– Это вы увидите под конец. Я сказал, что ирокезы считают это озеро своею собственностью. Они передали мне этот вампумовый пояс и обратились ко мне с такими словами: «Скажи Великому Змею, что на первый раз он вел себя недурно. Он может теперь спокойно удалиться в свои деревни, и никто из нас не погонится за ним. Если есть у него волосы минга, он может унести их, куда хочет. Гуроны – храброе племя и с отзывчивым сердцем. Они знают, что неприлично молодому воину возвращаться домой с пустыми руками. Он может, пожалуй, собрать отряд и преследовать нас в открытом поле. Но Уа-та-Уа непременно должна воротиться к гуронам. Оставив ирокезский стан в ночное время, она унесла с собой по ошибке такую вещь, которая не принадлежит ей».
– Этого быть не может! – с живостью сказала Хетти. – Уа-та-Уа не захочет поживиться чужим добром, и я уверена…
Заступничество простодушной девушки было бы, вероятно, гораздо продолжительнее, если бы Уа-та-Уа, покраснев и засмеявшись в одно и то же время, не закрыла ей рта своею рукою.
– Вы не понимаете речи мингов, любезная Хетти, – возразил Зверобой. – Надо глубже вникать в смысл всего, что они говорят. На этот раз они хотят сказать, что Уа-та-Уа унесла с собою сердце молодого гурона, и потому ей следует воротиться назад в ирокезский стан. Великий Змей, говорят они, такой человек, который не будет иметь недостатка в женах, но эта девушка не его. Так, по крайней мере, я понял их слова.
– Они, однако, совсем глупы, эти ирокезы, если воображают, что молодая девушка может пожертвовать влечением своего сердца для того, чтобы удовлетворить желания влюбленного дурака, – сказала Джудит ироническим и вместе раздраженным тоном. – Женщина будет женщиной всегда и везде, какую бы кожу ни дала ей природа, и ваши вожди, Зверобой, слишком плохо знают сердце женщины, если рассчитывают, что оно так легко может отказаться от истинной любви.
– Вы правы, Джудит, только не совсем: знавал я женщин, для которых любовь то же, что игрушка или тряпка от их нарядов. Второе поручение относится, собственно, к вам. Ирокезы того мнения, что дочерям старика Тома, круглым сиротам, нужны теперь спокойное жилье и вкусный кусок хлеба. Гуронские вигвамы, по их словам, гораздо лучше нью-йоркских, и они желают, чтобы вы изведали это на самом деле. Цвет вашей кожи бел, как снег, им это известно, но они думают, что молодые девушки, привыкшие к лесам, не найдут правильной дороги среди просторных полей. Один из их выдающихся воинов недавно потерял жену, и вот, видите ли, ему хочется посадить Дикую Розу на скамейку возле своего огня. Что касается слабоумной девушки, то красные воины будут оказывать ей глубокое уважение и принимают на себя заботы о всех ее нуждах. Они рассчитывают, что имение вашего отца обогатит их племя, но ваше собственное имущество, само собою разумеется, должно будет поступить в полное распоряжение семьи вашего мужа. Притом белые люди недавно умертвили у них молодую девушку, и теперь справедливость требует, чтобы этот ущерб был пополнен двумя девушками из племени врагов.
– И вы, Зверобой, взялись передать мне такое предложение! – сказала Джудит грустным тоном. – Неужели, по вашему мнению, я способна сделаться рабыней индейца?
– Если вы желаете, Джудит, знать мое искреннее мнение, то я готов сказать без утайки, что вы никогда по собственной воле не сделаетесь рабою мужчины, будь он белый или красный. Но вы не должны сетовать на посла, который передает вам слово в слово чужие предложения: это его обязанность. И я со своей стороны хотел бы выполнить ее, как должно честному человеку. Но хотите ли теперь узнать мое собственное мнение насчет того, что каждый из нас может и должен отвечать при настоящих обстоятельствах?
– Да, черт побери, мне бы очень хотелось знать твое мнение об этом, Зверобой, – сказал Гарри Непоседа. – Я, впрочем, уже давно решил со своей стороны, как надобно вести себя.
– И прекрасно. Я тоже приготовил уже ответы за всех вас и за тебя особенно, Генри Марч! На твоем месте я ответил бы: «Зверобой», скажи этим бродягам, что они совсем не знают Гарри Непоседу. Как белый человек, с белым сердцем и белою душою, он никогда не позволит себе оставить на произвол судьбы бедных сирот, лишенных покровительства и защиты. Поэтому дурно делают ирокезы, что толкуют о нем вкось и вкривь, когда раскуривают свои трубки…
Марч был несколько смущен этими словами, произнесенными с такой горячностью, что невозможно было усомниться в их значении. Если бы Джудит немножко поощрила его, он безо всяких колебаний остался бы, чтобы защищать ее и сестру, но теперь чувство досады взяло верх. Во всяком случае, в характере Непоседы было слишком мало рыцарского, чтобы он согласился рисковать жизнью, не видя в этом для себя никакой ощутительной пользы. Поэтому неудивительно, что в ответе его разом прозвучали и затаенные мысли, и та вера в собственную гигантскую силу, которая хоть и не всегда побуждала его быть мужественным, зато обычно превращала Непоседу в нахала по отношению к тем, с кем он разговаривал.
– Ты еще юнец, Зверобой, но по опыту знаешь, что значит побывать в руках у мужчины, – сказал он угрожающим тоном. – Так как ты не я, а всего-навсего посредник, посланный сюда дикарями к нам, христианам, то можешь сказать своим хозяевам, что они знают Гарри Марча, и это доказывает, что они не дураки, да и он тоже. Он достаточно человек, чтобы рассуждать по-человечески, и потому понимает, как безумно сражаться в одиночку против целого племени. Если женщины отказываются от него, то должны быть готовы к тому, что и он откажется от них. Если Джудит согласна изменить свое решение – что же, милости просим, пусть идет со мной на реку, и Хетти тоже. Но, если она не хочет, я отправлюсь в путь, лишь только неприятельские разведчики начнут устраиваться на ночлег под деревьями.
– Джудит не переменит своих мыслей и не желает оставаться в вашем обществе, господин Марч! – сказала она холодно.
– Стало быть, это дело решенное, – заключил Зверобой спокойным тоном, не обращая внимания на сарказм молодых людей. – Генри Марч будет делать что ему угодно, и, вероятно, нам придется его проводить. Теперь очередь за Уа-та-Уа. Что ты скажешь? Забудешь ли ты свой долг и воротишься к гуронам, чтобы осчастливить молодого минга, или пойдешь к делаварам с возлюбленным своего сердца?
– Зачем говорить об этом Уа-та-Уа? – спросила молодая девушка полуобиженным тоном. – Делаварка ведь не то что капитанская жена и не бросится на шею первому молодому офицеру.
– Я так именно и думаю, Уа-та-Уа, но все же мне нужен твой ответ, чтобы передать его мингам.