седа остались с глазу на глаз.
Когда Зверобой появился на своем новом посту, Хетти исчезла. Некоторое время он в одиночестве направлял медленное движение судна. Однако немного погодя из каюты вышла Джудит, словно желала развлечь незнакомца, оказавшего услугу ее семейству. Звездный свет был так ярок, что все кругом было ясно видно, а блестящие глаза девушки выражали такую доброту, когда встретились с глазами юноши, что он не мог не заметить этого. Пышные волосы Джудит обрамляли ее одухотворенное приветливое лицо, казавшееся в этот час еще прекраснее.
– Я едва не умерла со смеху, Зверобой, когда этот индеец бултыхнулся в реку, – внезапно с кокетливым видом начала красавица. – Этот дикарь расписан недурно. Любопытно бы знать, полинял он на дне Саскуэханны или нет?
– Ваше счастье, Джудит, что вы уцелели от пули этого индейца. Вам не следовало выходить из каюты, и ваша необдуманная смелость могла иметь печальные последствия.
– Зачем же вы бросились за мною, любезный Зверобой? Ведь и вам грозила такая же опасность.
– Мужчина обязан спасать женщину везде и всегда: это его обязанность, которую понимают и минги.
Сказано это было совсем просто, но с большим чувством, и Джудит наградила собеседника такой милой улыбкой, что даже Зверобой, составивший себе на основании рассказов Непоседы очень худое мнение о девушке, не мог не поддаться ее очарованию. Между ними сразу установилось взаимное доверие, и разговор продолжался.
– Я вижу, что слова у вас не расходятся с делом, Зверобой, – продолжала красавица, усаживаясь у ног молодого охотника. – Надеюсь, мы будем добрыми друзьями. У Гарри Непоседы бойкий язык, и парень хоть и великан, а говорит гораздо больше, чем делает.
– Марч – ваш старый друг, Джудит, и вам не следует дурно отзываться об отсутствующем друге.
– Генри Марч, я полагаю, никого не обрадует своею дружбой. Молчите или поддакивайте, когда он говорит, – и он весь к вашим услугам. Если же вы ему противоречите, тогда злословие и бешенство его не знают никаких пределов. Я не очень люблю Непоседу, Зверобой, и, говоря по правде, думаю, что он отзывается обо мне не лучше, чем я о нем.
В последних словах прозвучала затаенная горечь.
Если бы ее собеседник лучше знал жизнь и людей, он мог бы заметить по личику, которое она отвернула, по нервному постукиванию маленькой ножки и по другим признакам, что мнение Марча далеко не так безразлично для Джудит, как она утверждала. Читатель со временем узнает, чем это объяснялось – женским ли тщеславием или более глубоким чувством. Зверобой порядком смутился. Он хорошо помнил злые слова Марча. Вредить товарищу он не хотел и в то же время совершенно не умел лгать. Поэтому ему нелегко было ответить.
– Марч по обыкновению высказывает все, что у него на языке, не давая пощады ни друзьям, ни врагам, – медленно и осторожно возразил охотник. – Он из числа тех людей, которые всегда говорят то, что чувствуют в то время, как у них работает язык, а это часто отличается от того, что он сказал бы, если бы дал себе время подумать. А вот делавары, Джудит, всегда обдумывают свои слова. Постоянные опасности сделали их осмотрительными, и длинные языки не пользуются почетом на их совещаниях у костров.
– Смею сказать, язык у Марча достаточно длинный, когда речь заходит о Джудит Хаттер и ее сестре, – сказала девушка, поднимаясь с видом беззаботного презрения. – Доброе имя молодых девушек – излюбленный предмет беседы для людей, которые не посмели бы разинуть рот, если бы у этих девушек был брат. Мистер Марч, вероятно, любит злословить на наш счет, но рано или поздно он раскается.
– Вы слишком преувеличиваете, Джудит. Гарри никогда ни одного слова не говорил о вашей сестре, и…
– Понимаю! – с живостью вскричала Джудит. – Я единственная, кого он жалит своим ядовитым языком. В самом деле, Хетти… Бедная Хетти! – продолжала она более тихим голосом. – Ее не может задеть его коварное злословие. Бог никогда не создавал более чистого существа, чем Хетти Хаттер, Зверобой.
– Охотно верю, Джудит, и надеюсь, что то же самое можно сказать о ее красивой сестре.
В голосе Зверобоя слышалась искренность, которая тронула девушку. Тем не менее тихий голос совести не смолк и подсказал ответ, который она и произнесла после некоторого колебания:
– Я полагаю, Непоседа позволил себе какие-нибудь грязные намеки насчет офицеров. Он знает, что они дворяне, а он не может простить ни одному человеку, если тот в каком-нибудь отношении стоит выше него.
– Он, конечно, не мог бы стать королевским офицером, Джудит, но, по правде говоря, разве охотник на бобров не может быть таким же уважаемым человеком, как губернатор? Раз уж вы сами заговорили об этом, то, не отрицаю, он жаловался, что такая простая девушка, как вы, слишком любит красные мундиры и шелковые шарфы. Но в нем говорила ревность, и я думаю, он скорее горевал, как мать может горевать о собственном ребенке. Быть может, Зверобой не вполне понимал все значение своих слов, которые он произнес очень серьезно. Он не заметил румянца, покрывшего прекрасное лицо Джудит, и ему не могло прийти в голову, какая жестокая печаль заставила эти живые краски тотчас же смениться смертельной бледностью. Минуты две прошли в глубоком молчании, только плеск воды нарушал тишину, потом Джудит встала и почти судорожно стиснула своей рукой руку охотника.
– Зверобой, я в восторге, что между нами нет больше недоразумений. Говорят, внезапная дружба ведет к продолжительной вражде, но с нами этого не случится никогда. Не знаю, как это вышло! Вы первый и, может быть, единственный человек, который говорит со мною безо всякой лести, не желая моей погибели и не рассчитывая на мою слабость. Не говорите ничего Гарри Непоседе. При первом удобном случае мы возобновим этот разговор.
Она выпустила руку молодого охотника и поспешно удалилась в свою комнату. Озадаченный Зверобой машинально ухватился за руль и стоял неподвижный, как горная сосна. Рассеянность его была так велика и он настолько забыл свой пост, что Хаттер должен был окликнуть его несколько раз, чтобы заставить держаться прямой дороги.
Глава VI
Так падший ангел говорил, скорбя, По виду чванясь, но на самом деле Отчаяньем глубоким истомленный…
Легкий южный ветерок заколыхал поверхность озера, и Хаттер распустил огромный парус, при котором не нужно было работать веслами. Когда-то он развевался на реях морского шлюпа. Океанские бризы продырявили парус, его забраковали и продали.
У старика был также легкий, но прочный брус из тамаракового[97] дерева, который в случае надобности он мог укреплять стоймя. С помощью этого нехитрого приспособления парус развевался на ветру. Теперь уже не было надобности работать веслами. Часа через два на расстоянии сотни ярдов в темноте показался «замок». Тогда парус спустили, и ковчег, продолжая плыть вперед, пристал к постройке – здесь его и привязали.
С той поры, как Непоседа и его спутник покинули дом, никто в него не входил. Всюду царила полуночная тишина. Враги были близко, и Хаттер приказал дочерям не зажигать свет. В теплое время года они вообще редко позволяли себе такую роскошь, потому что огонь мог служить маяком, указывающим путь неприятелям.
– При дневном свете, под защитой этих толстых бревен, я не боюсь целого полчища дикарей, – прибавил Хаттер, объяснив гостям, почему он запретил зажигать огонь. – У меня здесь всегда наготове три-четыре добрых ружья, а вот этот длинный карабин, который называется «оленебоем», никогда не дает осечки. Ночью совсем не то. В темноте может невидимо подплыть пирога, а дикари знают столько всяких военных уловок, что я предпочитаю иметь дело с ними при ярком солнце. Я выстроил это жилище, чтобы держать их на расстоянии ружейного выстрела, если дойдет до драки. Некоторые считают, что дом стоит на виду и на слишком открытом месте, но я предпочитаю держаться на якоре здесь, подальше от зарослей и кустарников, и думаю, что это самая безопасная гавань.
– Мне говорили, старина Том, что ты был когда-то моряком, – сказал Гарри Непоседа полушутливо. – Ты мог бы, по словам некоторых людей, рассказывать предиковинные истории относительно, ну, разных там морских битв и кораблекрушений.
– Мало ли на свете людей, Непоседа, – возразил Хаттер уклончиво, – которые всегда суют нос в чужие дела! Кое-кому из них удалось отыскать дорогу в наши леса. Кем я был и что видел в дни моей юности? Какое это имеет значение сейчас, когда поблизости дикари! Гораздо важнее знать, что может случиться в ближайшие двадцать четыре часа, чем болтать о том, что было двадцать четыре года назад.
– Это правильно, да, это совершенно правильно. Здесь Джудит и Хетти, и мы должны их охранять, не говоря уже о наших чубах. Что до меня, то я могу спать в темноте так же хорошо, как и при полуденном солнце. Меня не очень заботит, есть ли под рукой свечка, чтобы можно было видеть, как я закрываю глаза.
Зверобой редко считал нужным отвечать на шутки товарища, а Хаттер, очевидно, не хотел больше обсуждать эту тему, и разговор прекратился. Как только девушки ушли спать, Хаттер пригласил товарищей последовать за ним на баржу. Здесь старик рассказал им о своем плане, умолчав, впрочем, о той его части, которую собирался выполнить лишь с помощью одного Непоседы.
– В нашем положении важнее всего удержать господство на воде, – начал он. – Пока на озере нет другого судна, пирога из древесной коры стóит военного корабля, потому что к «замку» трудно подобраться вплавь. В здешних местах есть лишь пять пирог, две из них принадлежат мне и одна – Гарри. Все три находятся здесь: одна стоит в доке под домом и две привязаны к барже. Остальные две спрятаны на берегу, в дуплах деревьев, но дикари – хитрые бестии и, наверное, поутру обшарят каждый уголок, если они всерьез решили добраться до наших скальпов…
– Друг Хаттер, – перебил его Непоседа, – еще не родился на свет тот индеец, который сумел бы отыскать тщательно спрятанную пирогу. Я недавно это проделал, и Зверобой убедился, что я могу так спрятать лодку, что сам не в силах отыскать ее.