Юноша глубоко вздохнул, погасил фонарь и сказал себе:
— Удачно выкрутился! Неплохое начало… но теперь нужно найти Тотора, а это непросто.
Он пошел дальше, пытаясь припомнить расположение строений. К сожалению, Меринос никогда не видел их вблизи и не знал ни их назначения, ни расположения. Куда же стучаться? Кого спросить? Ведь он ни разу не выходил из апартаментов хозяина, который зорко наблюдал за пленником. Американец по-прежнему продвигался мелкими шажками, боясь наткнуться на каких-нибудь ночных бродяг, крался вдоль стен, с надеждой всматривался в темные фасады:
— Может быть, здесь?
Поиски затягивались, а Меринос ничего не находил. Им овладело отчаяние, потом пришел и страх, неясный, животный страх, который подмывал его убежать как можно дальше, спрятаться, — инстинкт затравленного зверя… Он хотел уже подчиниться велению натянутых как струна нервов, но вдруг услышал вдалеке человеческий голос. Это была веселая песенка парижского гавроша, в которой каждый куплет заканчивался фантастическим тирольским[143] припевом: «Ти-ла-ли о ла! Ла-у-ли ла у!»
«Это Тотор!» — подумал янки, и сердце его заколотилось.
Он побежал вперед и оказался перед домом, точнее мастерской. За верстаком, освещенным лампой с рефлектором, у тисков работал Тотор. Наслаждаясь ночной прохладой, такой приятной в этом климате, друг Мериноса подгонял какую-то деталь. Вот он прервал вокализ[144] и стал насвистывать под скрежет напильника, который выгрызал из металлического бруска мелкую стружку.
Янки пододвинулся к окну, полузакрытому шторой, и прошептал:
— Тотор, скорее впусти… это я.
От неожиданности парижанин уронил напильник и вскрикнул:
— Ты?!
— Тише! Без шума! Скорей открой!
Тотор радостно бросился к двери:
— Так это ты! Как здорово! Иди за мной, да не зацепись за железки!
Меринос вошел в мастерскую. При свете лампы Тотор сразу увидел его нелепый наряд и захохотал как сумасшедший.
— Меринос, друг мой, как я счастлив… и какой ты смешной! — говорил Тотор, прижимая его к груди.
— Тотор… Тотор… Ах, если бы ты знал… — ответил Меринос, — до чего я рад! Столько искал тебя, совсем отчаялся…
— Ой, что это? — прервал его француз.
Дружеские объятия что-то нарушили в наряде беглеца.
Нечто холодное и дряблое упало на руку Тотора, он нагнулся и захохотал еще сильнее.
— Фальшивая коса! Где ты ее раздобыл? Может быть, Ли подарил на память прядь своих волос?
— Я только что убил и похоронил его!
— Ага, значит, мелодрама всерьез!
— Да, все ужасно…
— Ну, особенно не волнуйся! Мы же повидали виды с тех пор, как нырнули с «Каледонца»!
— Это еще цветочки были, Тотор! Если б ты знал, как все усложняется, запутывается!
— Тогда это уже не мелодрама, а полная мело-каша!
— Ты не умеешь быть серьезным, а между тем…
— Серьезности — ни на грош, но, знаешь, это не мешает соображать, когда надо. Теперь из предосторожности потушим огонь и поговорим шепотом в темноте.
Парижанин задул лампу и добавил:
— Пойдем, сядем в глубине моей фабрики, в двух словах расскажешь свою историю. Покороче, потому что мы должны illico[145] составить план действий, а не киснуть здесь.
Друзья сделали несколько шагов, и вдруг американец остановился, пораженный: кто-то громко храпел в темноте.
— Мы не одни? — прошептал Меринос.
— Ничего, — ответил парижанин, — это Бо дрыхнет. Знаешь, тот черненький, которого я угостил ударом под ложечку. Я приручил его… Невероятная история… Потом все расскажу… Нужен был помощник, хозяин разрешил… Мне удалось подружиться с ним, он предан мне, как собака. Но довольно. Скажи, почему же ты убил китайца?
— Меня заперли в пещере, уж не знаю с каких пор, не видел ни живой души, даже тех, кто бросал мне еду. А недавно я крепко спал, пришел Ли и стал полосовать меня тростью… Я рассвирепел… Он был вооружен, я — тоже… Он убит, вот и все про него.
— Хозяин вернулся вчера. Наверняка Ли приходил за тобой по его приказу.
— Возможно. Но дай рассказать о моем открытии. Я узнал тайну этого бандита… О, это ужасно!
— Никогда ему не доверял! Продолжай…
В эту минуту их прервал надрывный собачий лай, который раздавался совсем близко, у дверей, но отзывался эхом даже от гор.
Бо моментально проснулся и вскочил со своего ложа из сухой травы. Меринос инстинктивно обнажил кинжал, а Тотор бросился искать заточенный трехгранный напильник, припрятанный на случай отчаянной борьбы, но тот куда-то задевался… И вот яркий свет осветил снаружи мастерскую.
— Беда! По твоим следам пустили собаку. Мы попались.
Дверь отворилась. Показался человек. Одной рукой он держал на поводке чудовищно крупного дога, другой — смоляной пылающий факел, который трещал и дымил. Собака яростно рвалась с поводка.
— Тихо, Цезарь, тихо, — проговорил вошедший, изо всех сил сдерживая собаку, и, оглянувшись назад, прибавил: — Видите, хозяин, они в наших руках.
Тотор и Меринос увидели предводителя бандитов, тоже с факелом. Его темное лицо дышало сатанинской злобой.
— Будет тарарам, — сказал негромко Тотор, — внимание! Собакой займусь я.
Ден тоже разглядывал их. Он зловеще рассмеялся и крикнул:
— Что это? Вы смеете противиться мне, недоноски? Букашки, которых я одним пальцем раздавлю! Идти за мной! Не пытайтесь сопротивляться. И никаких хитростей, не то собака сожрет вас живьем.
При этих словах Меринос, охваченный диким бешенством, воскликнул:
— Так нет же, я не сойду с места, разбойник!
— Как хочешь, мой мальчик, — холодно ответил глава бушрейнджеров. — Боб, спусти-ка Цезаря. Цезарь, пиль! Смелей!
Дог, настоящий лютый зверь, уже унюхал белую кожу. Едва его спустили, как он с рычанием кинулся вперед, открыв страшную пасть. Тотор нырнул в темноту, а когда тут же показался вновь, в его руках была большая фаянсовая кювета[146], до половины заполненная желтоватой жидкостью. В тот момент, когда пес бросился на него, парижанин выплеснул ему навстречу содержимое сосуда и закричал:
— Глотай живьем! И умойся!
В кювете было около двух литров очень крепкой соляной кислоты, которой Тотор протравливал металлические детали. Едкая кислота попала прямо в собачью морду. Шерсть, кожа, глаза тотчас словно закипели пузырями и затрещали, как на горячей сковородке. Обожженное чудовище перевернулось в прыжке и упало, визжа, будто ободранное заживо.
Хватило всего нескольких секунд. Что за молодец, этот Тотор! Какое хладнокровие и какое мужество!
Боб схватился за револьвер, но выстрелить не успел. Парижанин согнулся и прыгнул головой вперед. Его противнику досталось под ложечку — как ядром из пушки! Он раскинул руки и упал без чувств. Вот что значит ударить головой по-бретонски! Тотор подхватил выпавший из рук бандита факел и воскликнул:
— Марионетка сломалась, нитки порвались! Двоих уж нет! А ты говорил, что мы букашки!
Во время этой короткой схватки Меринос тоже не бездействовал. В тот момент, когда Тотор сносил с ног бушрейнджера, американец храбро бросился на его командира, который, несмотря на свое бесстрашие, остолбенел. Геройская защита молодых людей положительно ошеломила его. Наверное, впервые главарь был в растерянности, ибо рассчитывал на легкую победу. Уповая на силу, подкрепленную оружием, ощущая за своей спиной целую армию, он думал, что достаточно показаться, сделать знак — и эти двое нашкодивших щенков в страхе побегут за ним, скуля. Но перед ним были львята с когтями и зубами, уже такие же опасные, как и их родители!
Американец в приступе ярости бросился на Дена, занеся кинжал. У того не оказалось времени даже шевельнуться, хотя бы прикрыть грудь.
Меринос с налета ударил его под сердце, воскликнув:
— Негодяй, ты хотел разорить и замучить моего отца! Умри же!
Сила удара была такой, что черный гигант пошатнулся. Янки счел, что насквозь пробил ему грудь… Увы, лезвие сломалось и разлетелось осколками, точно попав в гранитную глыбу.
У бедного юноши в руке осталась всего лишь безобидная рукоять из эбенового дерева, инкрустированная серебром. Противник захохотал и с насмешкой произнес:
— Глупец, разве ты не знаешь, что Король Ночи неуязвим?
— Но он не несгораем! — вмешался Тотор.
У него не было другого оружия в руках, кроме поднятого с земли горящего смоляного факела. Его-то он и прижал к лицу темного колосса.
— Как бы у тебя нос не обгорел!
Борода вспыхнула, опаленная кожа побурела. С хрипом агонизирующего пса смешались вопли негодяя. Закрыв обожженное лицо руками, главарь отступил. На мгновение ему показалось, что он ослеп, но, открыв глаза, Ден убедился, что видит. А раз зрение уцелело, вернулось и самообладание. Он отбежал в темноту, и оттуда послышался его дьявольский смех.
— Ха-ха! Мой лакей — сын шерстяного короля! Ха-ха! Не следует так много болтать, мальчик! Такой заложник стоит миллиарда!.. Ты станешь приманкой, на нее и клюнет твой негодный папаша!
— Проклятие, — крикнул Меринос. — А ведь я ударил его изо всей силы!
— Партия откладывается! — хладнокровно заметил Тотор. — В следующий раз бей в лицо или в горло…
— Что же теперь делать? — спросил Меринос, сжимая кулаки и топая ногами от ярости.
— Бежать, не отвлекаться пустяками!
— Без оружия?
— Вот этот покалеченный одарит нас, — ответил Тотор.
Он наклонился к поверженному его ударом Бобу и вынул у него из-за пояса кольт и bowie-knife[147].
— Бери ножик, я возьму револьвер, и — ходу! — спокойно сказал француз. — Через пять минут здесь будет слишком шумно.
В самом деле, Ден убежал, громко сзывая клан бандитов:
— К оружию! Все сюда! Окружайте строения… В мастерскую! Из-под земли достаньте моего белого слугу и механика-француза! Взять живыми! Тысяча фунтов тому, кто их найдет!