Его глаза, казалось, целую вечность жгли Джесс.
Наконец она повернулась к девочке и мягко проговорила:
— Лиззи, милая, будь умницей, сходи на кухню и проследи, чтобы разогрелся суп, который я сварила для папы. Я через минуту тоже спущусь. Мне надо сперва осмотреть его.
От этого сладенького, лицемерного тона светской дамочки ему захотелось свернуть ей шею. Однако Лиззи на него легко поддалась и вышла из комнаты.
Когда они остались одни, хватка его заметно ослабла, но он все еще не отпускал ее руки.
— Дорогая, скажи на милость, что ты тут делаешь?
— Последние сутки выхаживаю тебя. И поверь, это не самое приятное занятие. Как и любой мужик, ты в критическом положении не подарок. С тобой пришлось натерпеться. Сначала ты никак не хотел идти. Пришлось нести. Вверх на гору. Можешь себе представить?..
— Вот и отлично! — В глазах его сверкнула дикая радость при мысли, что он умудрился-таки доставить ей неприятности. — Ты, кажется, переломала мне ноги, сбросив меня с обрыва.
— Как всегда, преувеличиваешь.
— Единственное, что мне доподлинно известно, так это что я явился сюда абсолютно здоровым, пока не встретил тебя.
— Абсолютно здоровым, — хмыкнула она. Что ты несешь, Джексон? Ты перенес на ногах пневмонию в тяжелой форме. Тебя и муха могла столкнуть с обрыва.
Вранье.
— У меня была простуда.
— Пневмония, говорят тебе! И ко всем бедам ты еще, должно быть, при этом работал и курил...
— Само собой, работал и курил.
— И он еще гордится! Хлебом не корми — дай этим мужикам из себя героя изобразить! Даже такой остолоп, как ты, мог бы быть поумнее. Ну ладно, теперь не покуришь! Без няньки мы, конечно, не можем. И взять на себя ее роль пришлось, разумеется, мне. Кому же еще! Обе пачки сигарет, которые нашла у тебя в кармане, я выбросила.
Нет, это послушать только! Ну вылитый братец Джэб! Тот тоже непрерывно поучал и все за всех решал.
Тед готов был взорваться.
— Что ты сделала?
— В твоем положении тебе курить противопоказано. Ты же чуть Богу душу не отдал.
Нет, такое он больше терпеть не мог! Да что она, в конце концов, возомнила о себе? Что она понимает в его жизни?
— Единственное, что мне противопоказано, это видеть тебя. — Он притянул ее поближе, и теперь она почти лежала на нем. Тело ее было прохладно на ощупь — чертовски приятная прохлада; а он был как раскаленная печь. — Ну-ка, ведьма, сознайся: ты же хотела убить меня!
— Ты сам навлек на себя беду, вздумав напасть на меня.
— Никто на тебя не нападал. Я хотел не дать тебе полететь с обрыва вслед за твоей косилкой.
— Какое это теперь имеет значение? — несколько смягчившись, проговорила она.
— То есть как это — какое имеет значение?! — взорвался он.
— Можешь ты хоть раз оказать милость и послушать? — продолжала она тоном всезнайки, от которого мужчины, наверное, готовы были ее в порошок стереть. — Того, что случилось, уже не изменишь, разве не так? К тому же, как ты ни пытаешься все представить хуже, чем оно есть, не так уж и сильно ты пострадал. Это у всех вас, мужиков, так водится — стоит чуть заболеть, как тут же распускаете нюни, будто малые дети.
Будто малые дети! Это он-то? Который в одиночку вот уже два года держит оборону в развязанной против него настоящей войне? Если он и заболел, то оттого, видно, что вымотался до предела.
— Несколько царапин, небольшая опухоль на голове, а послушать тебя, так уж конец света.
— Небольшая опухоль! Это у тебя я вижу целых две. Нет, знаешь ли, от таких, как ты, любой мужик на стенку полезет.
Она как ни в чем не бывало продолжала:
— Небольшая опухоль, умеренное сотрясение мозга, растяжение мышцы в паху — вот все, что у тебя есть.
— В паху?! — На сей раз пришел его черед покрываться краской. — Ради всего святого, надеюсь, туда-то ты хоть не лазила?
— Я осмотрела все, что нужно...
От мысли, что ее пальцы орудовали и там, у него выступил холодный пот.
— Джексон, ты потому так плохо себя чувствуешь, что у тебя пневмония. Ты с ней приехал. У тебя был чудовищный жар. Мне пришлось напичкать тебя антибиотиками. Весь день и всю ночь я меняла влажные простыни. А сегодня утром жар вернулся, и пришлось все начинать сызнова.
Он только сейчас обратил внимание на темные круги у нее под глазами — следы усталости. Но эти явные доказательства ее заботы о нем только подхлестнули его агрессивность по отношению к ней.
— Не рассчитывай на благодарность или извинения, — оскалился он.
Она поджала губы.
Значит, она испытывала к нему профессиональное сострадание, раз возилась с ним во время приступа...
Глаза ее потухли.
— Обычное человеческое чувство благодарности — это единственное, на что я рассчитываю с твоей стороны, — бросила она обиженным тоном. — Да ты и не должен мне ничего. Я бы делала то же самое и больному псу.
Пальцы его сжались вокруг ее запястья.
— Мне нужна только Лиззи, а ты... Я хочу, чтоб ты убралась из моей жизни. У меня и без тебя по горло врагов.
— Знаю. — Она подняла подбородок и взглянула ему прямо в глаза. — Кажется, хоть раз мы можем прийти к общему согласию, — продолжала она. Это было сказано примирительным тоном школьной учительницы, разговаривающей с не в меру расшалившимся подростком.
Он смотрел, как она разглаживает складку на блузке, и вдруг весь задрожал от радости. Никогда еще с ней не было так легко и просто. Но тут же он поймал себя на мысли: что она имеет в виду, говоря так?
— Что ты хочешь сказать?
Она весело улыбнулась.
— Да только то, что на этот раз у нас есть общие интересы, Джексон. — Она прижала палец к подбородку, как делала всегда, когда на что-то решалась. — Видишь ли, дорогой, мне тоже нужна Лиззи. И я здесь для того, чтобы помочь тебе.
Глава четвертая
Тед цепко держал Джесс за руку. Он чувствовал соблазнительное тепло ее тела. Жаль только, что голова и сердце у нее были словно из кремня.
— Видишь ли, Джексон, Лиззи и мне нужна.
Губы у Джесс были плотно сжаты, она косо посмотрела на него. Боже мой! Что прикажете делать с женщиной, вбившей себе в голову бредовую идею?..
Под потолком жужжал вентилятор. От лунного света вокруг ее головы светился бледный нимб.
В комнате повисла томительная тишина. Они смотрели друг на друга, и в глазах обоих читалось смятение. Словно на кон было поставлено так много, что ни один не решался говорить первым. Будто вот-вот взорвется бомба и оба настолько измотаны ожиданием, что оставалось только вслушиваться в тиканье механизма.
— Что ты имеешь в виду, говоря, что тебе нужна Лиззи?
— То же, что и ты, Джексон.
— Лиззи моя дочь.
— Твоя дочь. Но не собственность! — Тон был тот самый — школьной училки, — от которого его тошнило.
Джесс может сколько угодно рядиться в одежды доброй феи, но факт остается фактом: она хочет украсть его дочь! Ему хотелось завопить во всю глотку: «Моя! Моя! Ты, идиотка, запомни это!» — и раз и навсегда покончить с этим. Но ей все как об стену горох. Надо попытаться быть логичным и убедительным.
— Надеюсь, ты не считаешь, что это в порядке вещей: взять чужого ребенка и целый год где-то держать его, не сообщив ничего отцу? — спокойно начал он.
Ее золотистые глаза вызывающе сверкнули в ответ.
— Как это ни прискорбно, Джексон, но это не так. Я не забирала Лиззи. Дейерде поручила девочку мне, потому что твое ранчо превратилось в поле боя, а ты ничего не мог с этим поделать.
— Ничего не мог поделать! Да я только этим и занимался — бился в одиночку. А моя милая женушка забрала Лиззи и исчезла.
— Я остаюсь на стороне сестры. Все вы, мужики, одним миром мазаны и ничего, кроме себя, не видите. Дейерде была до ужаса напугана, а ты не мог защитить ее. Ты и в лучшие-то времена был плохим мужем... Что ей оставалось, как не сбежать?
Он постарался не выходить из себя, но в голосе его звучала горечь:
— Когда у нее кончились деньги, она вернулась на ранчо и украла все мои наличные и самолет вдобавок.
— Но ей надо было на что-то жить.
— Она мне ни копейки не оставила, даже прихватила то, что у нас было в банке. Уехала и больше не вернулась.
— Потому что ее убили!
— А с нею исчезла и моя дочь. Все почему-то решили, что это я убил их обеих. Убить своего собственного ребенка, каково, а?! И, по сути, я не мог защитить себя. Единственный, кто спасал меня от тюрьмы, это Джон Макбейн, мой адвокат. Поверь, его официальные гонорары превысили все мои доходы и нанесли ферме сокрушительный удар.
Джесс как-то странно посмотрела на него.
— Дейерде упоминала о нем.
Тед скрежетнул зубами.
— А знаешь ли ты, как погано на душе, когда тебя ненавидят и презирают за то, в чем ты совсем не повинен? Каково это — жить в страхе, что с твоим ребенком что-то случилось или он погиб, а ты ничем не можешь помочь? Каждый день ложиться спать, глядя на фотографию дочери, и мучиться мыслью, увидишь ты ее еще хоть когда-нибудь или нет? Это угнетало меня гораздо сильнее, чем непрекращающаяся война.
Он почувствовал, как Джесс вздрогнула. Лунный свет, казалось, выбелил ее лицо, и оно было белым как мел.
— Прости. — Голос ее был тих и бесцветен.
— Что мне твои «прости»? — резко откликнулся он. — Ими сыт не будешь.
— Но я... я не знала, что делать, — начала объяснять Джесс. — Когда прошло какое-то время, а Дейерде все не было, я стала наводить справки и выяснила, что у тебя там на ранчо дым коромыслом.
— Дым коромыслом? — фыркнул Тед. — Да это был сущий ад! И ты, зная об этом, не привезла Лиззи!
— Ты сам знаешь, что к моим близким друзьям не относишься.
— Но ты даже написать не удосужилась! Хоть бы строчку, что Лиззи жива.
— Но тогда бы ты узнал, где она.
— И ты на это пошла, сознательно на это пошла, зная, в каком я положении?
— Но что я могла поделать?
— Привезти ее домой!