Человек вдруг встрепенулся, вскочил со своего места — Мария испугалась, что он тоже сейчас куда-нибудь унесется. Но человек усадил ее в кресло, узнал имя и участливо спросил:
— А вы кем ему приходитесь?
— Я… — Мария не знала, что сказать.
— Вы его родственница? — снова спросил человек.
— Да, в какой-то мере, — сказала Мария.
— Вам совершенно нечего беспокоиться, — сказал человек. — Все будет прекрасно, вот увидите. Мы еще с вами посмеемся надо всем этим.
Мария ничего не понимала, но ей почему-то стало страшно.
— Я и не беспокоюсь, — солгала она. — А почему я должна беспокоиться?
— Вот и правильно. Вот и замечательно, — обрадовался человек. — Действительно, чего беспокоиться? Они вернутся, обязательно вернутся! Вот увидите.
— Вернутся? Откуда? Кто вернется? — еще больше испугалась Мария.
— С Аляски. Они, я думаю, еще там. Просто попался интересный материал. Они его изучают. Они настоящие репортеры.
— Кто они?
— Джон и Найт… Подождите… Так вы не знали, что они на Аляске?
— Первый раз слышу.
— Но мы же… Что, в Джорджии нет телеграфа?
— Я не из Джорджии. Ради Бога, что случилось? — Слезы показались на глазах Марии.
— Ну вот, так хорошо начали и теперь! — расстроился человек. — Их ищут. Их уже неделю ищут. Их обязательно найдут. Мне сообщили, что полиция напала на след.
— Я ничего не понимаю! — заплакала Мария. — Объясните мне, что произошло?!
Человек опустил голову на руки и некоторое время молчал.
— Я понимаю, — сказал он наконец, — полтора месяца — это огромный срок. Но я ни секунды не сомневаюсь, что они живы. Слышите, ни секунды! Просто они не могут сейчас нам ничего сообщить. Но они живы.
Голос его дрожал, и Мария поняла, что и этот человек сдерживает слезы.
Человек оказался редактором газеты. Он подробно рассказал Марии обо всем. Найт и Джон уехали на Аляску и словно в воду канули. Редакция волнуется. Местная полиция начала поиски. Но Джон, который отправился на Клондайк, туда не прибыл, а Найт вообще пропал с самого начала. Кто-то говорил о каком-то поселке, куда они просили послать полицейский отряд. Но что за поселок и где он находится, никто не помнил. Поиски идут, но пока, увы, безрезультатно.
Кончилось тем, что Марии самой пришлось утешать редактора. Он был ужасно расстроен. И обещал, как только что-нибудь станет известно, тут же сообщить ей.
Мария снова оказалась на улице.
Куда идти, она совершенно не представляла.
Был уже ранний вечер, люди торопились по домам, на Марию никто не обращал внимания, а она шла, не разбирая дороги. Мысли, одна страшнее другой, проносились в ее голове. Первый день свободы был днем отчаяния.
Неужели Джон погиб?! Нет, этого не может быть. Он не мог погибнуть именно сейчас, когда она пришла к нему, когда они снова могут быть вместе. Боже, почему она все время думает только о себе? Джона нет! А она думает только о себе, какая она негодная, эгоистичная…
Что делать? Она не могла ума приложить. Только тяжело и тягостно ныло сердце.
Одно страшное ощущение настойчиво возникало в ней, хотя она гнала его изо всех сил, — она больше никогда не увидит Джона… Она его больше никогда не увидит…
Отец стоял перед ней, засунув глубоко в карманы руки.
Мария наткнулась на него и, только подняв глаза, увидела, что это не прохожий.
Все, что произошло дальше, Мария потом вспоминала как-то странно, словно все люди, автомобили, экипажи, словом, все-все стало двигаться раз в десять медленнее.
Вот отец вынимает руки из карманов. И на это простое действие у него уходит целый час. Злая улыбка возникает на его лице, она возникает тоже очень медленно. Его руки протягиваются к ней. Они тянутся и тянутся, как в страшном сне… Они устремлены к ее горлу.
А дальше какой-то пропуск в памяти, и она уже видит отца лежащим на мокром от дождя тротуаре. Он закрывает руками лицо от ударов, он корчится и стонет…
— Я не-на-вижу тебя!!! Я тебя не-на-вижу!!! — кричала Мария, осыпая отца ударами. Откуда в ней взялась эта злая сила? Она свалила отца на землю и била его ногами. Она бы убила его совсем, если бы несколько рук сразу не вцепились в нее. Мария была в исступлении, она потом и сама не могла объяснить, что это с ней произошло, какой дьявол вселился в нее? Она отшвырнула руки, пытавшиеся удержать ее и помчалась по улице, оглушаемая полицейскими свистками, клаксонами автомобилей, которые еле успевали затормозить, потому что Мария летела прямо им под колеса.
А потом снова черный провал в памяти… Она помнила чью-то сильную руку, которая подняла ее с земли на задворках какого-то большого дома… Помнила душную комнатушку и засаленный диван, человека, который тихо утешал ее, поил виски и гладил ее волосы… Потом она лежала с ним в постели и думала, что, когда он уснет, она распахнет окно и бросится вниз…
«Слава Богу, человек этот живет на одиннадцатом этаже, — думала она. — Говорят, что самоубийцы умирают еще в полете, от разрыва сердца»…
Презумпция невиновности
Джона вывели из подвала и оставили стоять в коридоре.
Наверное, так устроен человек, что в самой опасной ситуации кто-то направляет его, надо только прислушаться к этому голосу.
Джона оставили одного. У него не были связаны ни руки, ни ноги. В конце коридора было окно. Даже в темноте было видно, что сразу же за окном начинается лес. Джону ничего не стоило броситься к этому окну, выбить стекло и мигом оказаться в лесу. Пусть его там ищут.
Но он почему-то стоял один в пустом коридоре и чего-то ждал. Только что он думал о конце жизни, о побеге, о сопротивлении, на крайний случай. А теперь вдруг словно кто-то лишил его воли.
Дверь открылась, и человек жестом показал Джону, что надо входить.
В комнате за большим столом сидело человек десять. Все они внимательно смотрели на Джона и молчали.
«Это у них, наверное, суд такой своеобразный. А судья, конечно, мистер Ридер, — подумал Джон и невольно улыбнулся. — Ну что ж, переживем и этот фарс».
Действительно, Ридер сидел во главе стола и тоже внимательно смотрел на Джона.
Молчание затягивалось…
— Есть хочешь? — неожиданно нарушил тишину Ридер.
Джон даже не сразу понял, что вопрос относится к нему.
— Есть? А! Нет, спасибо.
— Ну, садись, — сказал Ридер и кивнул на свободный стул.
Джон сел. Нет, что-то ему не нравился этот суд. Что-то уж больно мягко стелют.
— Ну, как там поживает мистер Стенсон? — спросил Ридер. — Давненько его не видели.
— Это вы меня спрашиваете? — удивился снова Джон. — Если вы его не видели давненько, то я его не видел никогда.
— Ну да, ну да, — сказал Ридер. — Ты его никогда не видел и знать не знаешь.
— Именно это я и хотел сказать. Вы меня опередили, — улыбнулся Джон.
— Ну да, ну да… Значит, никакого Стенсона ты не знаешь?
— Нет, я слышал его имя, но лично не имел чести…
— И приехал ты к нам охотиться?
— Ну, в общем, можно сказать и так.
— Тебе посоветовали добрые люди? Да?
— Вы почти угадали.
— И ружье ты тоже хочешь купить здесь? Правда?
Почему-то последний вопрос вызвал у собравшихся настоящий приступ смеха.
— А что, разве здесь нельзя купить ружье? — спросил Джон, чем только еще больше рассмешил собравшихся.
— Да, Стенсон мог придумать для тебя что-нибудь поумнее, — сказал Ридер.
— Возможно, Стенсон и мог бы придумать для меня что-нибудь поумнее, но все это я придумал сам, — сказал Джон и понял, что проговорился.
Впрочем, его оговорку никто не заметил.
Ридер вдруг перестал улыбаться и сказал очень строго:
— Так вот, парень, мы запросто можем запереть тебя в подвале, пока не отправим в полицию. Но мы можем и отпустить тебя, если ты нам скажешь, что замышляет Стенсон?
«Так, казнить меня они вроде бы не собираются, — подумал Джон с облегчением. — Но это странно. Ведь Ридер кончает людей за меньшие грехи. Если верить Нагу».
— Знаете, — сказал он, — у меня создается впечатление, что мы играем сейчас в плохой пьесе. Есть такие комедии, где страхового агента принимают за грабителя и вместо того, чтобы набивать цену, подробно рассказывают, что дом старый, мебель разваливается, а ковры поела моль.
Джон действительно видел такую пьесу. Ему она ужасно не понравилась своей тупостью, но собравшиеся снова стали хохотать.
— Так ты страховой агент? — спросил Ридер.
— Да нет же, черт возьми! Я не страховой агент и не агент Стенсона. Я…
— Ну! Кто?
— Я репортер из Нью-Йорка, — нехотя сознался Джон.
На этот раз взрыв хохота был оглушительным. Такое впечатление, что эти суровые мужчины ничего смешнее в своей жизни не слышали.
«А я пользуюсь здесь успехом, — подумал Джон. — Может, мне податься в клоуны?»
— Ну ладно, не хочешь говорить, кто ты, не говори, — утирая слезы, сказал Ридер. — Ты свободный человек и можешь не отчитываться перед нами. Но чем ты докажешь, что ты не от Стенсона?
— Если уж пошла речь о свободе, то надо бы вспомнить важнейший принцип демократической юриспруденции — презумпцию невиновности, — сказал Джон.
Некоторое время собравшиеся молчали, открыв от удивления рты.
— Слушай, Карл, — обратился Ридер к своему соседу, — тебе не кажется, что он обложил нас матом?
— Пусть повторит, — сказал Карл.
— Простите, я не хотел вас обидеть, — сказал Джон. — То, что я произнес, означает, что в свободной стране не человек должен доказывать суду, что он невиновен, а суд должен доказать, что человек в чем-то виноват. Это и называется презумпция невиновности.
С минуту мужчины переваривали то, что сообщил им Джон. Для многих это была неожиданная новость.
— Ты ничего не путаешь, сынок? — спросил Ридер наконец. — Выходит, по-твоему, что если я поздно пришел домой, то не должен оправдываться перед своей супругой, а она должна доказать, что я — кобель?
— Ну, примерно так, — согласился Джон.