Актеры снова стали шумно поздравлять Бо.
Кто-то принес газеты, которые выйдут только наутро. Во всех на первых полосах были фотографии Чака или сцен из спектакля, восторженные отзывы и много поздравлений.
Актеры, собравшиеся в «Богеме», разбились на группки и живо обсуждали и сегодняшний вечер, и сам спектакль. Говорили о планах, спорили, и в этой кутерьме Бо неожиданно оказался один. Он даже немного обрадовался этому, потому что ему вдруг стало немного грустно. Какой-то важный этап в его жизни был позади. Он словно взобрался на высокую гору, обдирая в кровь руки и ноги, падая и вновь поднимаясь. И теперь надо было спускаться вниз, чтобы потом снова взбираться на гору, еще более высокую.
Завтра, или через неделю, или через месяц он снова придет в форму. А сейчас он должен отдохнуть. Он должен подумать, оглянуться на пройденное, перевести дух и даже расслабиться, чего он не мог себе позволить все эти долгие недели и месяцы. Грустные мысли завладели им.
Была у его грусти причина, в которой он сознаться себе не мог. Он гнал от себя даже намек на это, он в одиночестве кричал на себя, если не мог с собой справиться. Когда шла работа, у него получалось забыться, но сейчас… Бо понял, что теперь ему с этим не справиться. Что сейчас наступил момент, когда изгнанное и запретное вернулось и встало перед ним в полный рост.
Бо выпил стакан виски одним духом.
«Какая ерунда, — подумал он. — Кто сказал, что алкоголь помогает забыться? Нет, помогает только работа. А у меня помощников на сегодняшний день нет».
Он посмотрел в ту сторону, куда избегал смотреть весь вечер.
Нет, ничего не изменилось. Все стало еще острее и болезненнее. От этого не избавиться.
— Поздравляю, Бо, — сказал, подсаживаясь к столику, редактор, который первым напечатал статью о театре Бо. — Я слышал, грандиозный успех.
— Лучше сказать — грандиозный скандал, — поправил Бо.
— Это одно и то же, — усмехнулся редактор. — Я посылал на спектакль репортера, так он до сих пор держит в напряжении всю редакцию, рассказывая, как у тебя все прошло…
Редактор еще о чем-то говорил, но Бо уже не слушал его. Мысли вернулись к самому больному. И боль эта была неизбывна.
К столику Бо подошла Уитни.
— Я должна попрощаться, Бо, — сказала она. — Уже поздно, а завтра я отправляю детей на каникулы.
— Да-да, — сказал Бо, приподнимаясь. — Спокойной ночи, Уитни.
Метиска чмокнула его в щеку, попрощалась с редактором и вышла из ресторана.
Вскоре и остальные по одному стали расходиться.
А Бо по-прежнему сидел за столом с редактором и, краем уха слушая, о чем тот рассказывает, думал о своем.
«Это какое-то наваждение. С чего бы это мещанская мораль вдруг так сильно стала мучать меня? Неужели когда-то меня останавливали такие мелочи? Да ведь фрондерство всегда только подогревало мой азарт. Мне и неинтересно было, если все проходило гладко и не грозило скандалом. Что же со мной стряслось нынче? Что это я так размяк? Чего испугался? Нет-нет, завтра же все исправлю, завтра же сделаю то, чего мне хочется больше жизни. Я маленький капризный мальчик, позвольте уж мне оставаться таким до конца своих дней!»
Бо вдруг решительно поднялся.
— Мне надо срочно идти, — сказал он редактору. — Пойдем, если тебе по дороге, в пути и договоришь.
Редактор тоже встал.
— С удовольствием провожу тебя, Бо, — сказал он.
— Ну тогда держись рядом. Я буду идти очень быстро.
И действительно, Бо просто летел по улице. Редактор еле поспевал за ним.
— Постой, Бо, но твой дом, кажется, совсем в другой стороне, — удивленно сказал редактор, когда они свернули на пятнадцатую авеню.
— А я не говорил, что иду домой. Мне срочно надо по делам, если это можно назвать делом.
— Бо, сейчас пять часов утра. Не рановато ли для дел?
— Для дел может быть. Но я ведь сказал, что у меня не совсем дело. Ты лучше продолжай свой увлекательный рассказ о двух пропавших репортерах. Итак, полиция ищет их по всей Аляске?
— Да, но представь себе…
Бо снова перестал слушать редактора. Они приближались. Бо понимал, что совершает какую-то страшную глупость, но сейчас это не имело никакого значения. Он не может откладывать на завтра. Он прыгнет из окна, он бросится под автомобиль, он уйдет в монастырь, если станет дожидаться завтрашнего дня.
Нет, сейчас или никогда!
Они пришли. Это был нужный дом. Окна в нем были темными. Значит, весь дом спал сном праведника. В другое время это остановило бы Бо, но не сейчас.
Он остановился посреди тротуара, задрал голову и что было мочи закричал:
— Я люблю тебя!!!
Редактор от такой неожиданности чуть не присел.
— Бо! Что ты делаешь? Люди спят, — попытался он остановить друга.
— Ты слышишь, я люблю тебя и жить без тебя не могу!
В окнах стал зажигаться свет.
— Бо, сейчас вызовут полицию, нам надо поскорее убираться, — дергал Бо за рукав редактор.
— Мне плевать на полицию, — ответил Бо и снова закричал: — Я люблю тебя, ты слышишь?!!
— А ну, убирайтесь отсюда, хулиганы! — выглянул из окна старик в пижаме. — Не мешайте людям спать! А еще белые джентльмены!
— Я люблю тебя, почему же ты не слышишь?!! Ну хочешь, я встану на колени!!! Почему ты не веришь мне?!! Ведь я люблю тебя!!!
Уже на Бо и редактора кричали из нескольких окон, кто-то даже вылил на них содержимое ночного горшка, но, к счастью, не попал.
Редактор уже перестал увещевать Бо. Он просто следил, чем же закончится это ночное приключение.
— Я люблю тебя!!! Я не могу жить без тебя!!! — как раненый зверь кричал Бо.
Уже окна зажглись в соседних домах, когда наконец из подъезда быстро вышла женщина — редактор не сразу узнал ее, — она взяла Бо под руку и повела в дом.
— Почему ты так долю не появлялась? — спрашивал ее Бо.
— Идем-идем, я тебе все объясню, Бо.
«Да ведь это Уитни! — внутренне ахнул редактор. — Ее муж и отец владельцы крупнейшей в Нью-Йорке сети хлебопекарен. Черные выходцы с Юга, они одними из первых цветных сумели наладить весьма прибыльный бизнес. У Бо, наверное, помутилось сознание! Ведь муж Уитни его хороший друг».
Они вошли в подъезд, и здесь Бо остановился.
— Я никуда не пойду, если ты не скажешь мне, любишь ли ты меня?
— Это не самое лучшее место для объяснений, — сказала Уитни. — Давай поднимемся ко мне.
— Я не хочу видеть твоего мужа!
— А он хочет тебя видеть, — сказала Уитни. — Ну, идем, или ты испугался?
— Я, пожалуй, оставлю вас, — сказал редактор.
— Нет, ты пойдешь с нами! — схватил его за рукав Бо.
— Но мне кажется…
— Брось! Ты же видишь, что на все приличия надо наплевать. Я люблю честность, Уитни. Веди меня к своему мужу.
Они поднялись на второй этаж и вошли в квартиру. Это была большая, хорошо обставленная, светлая и уютная квартира, занимающая целый этаж дома.
Служанка забрала пальто и шляпы у Бо и редактора, а Уитни проводила их в гостиную.
Муж Уитни, Сол Кормер, встал им навстречу.
— Здравствуй, Бо, здравствуйте, мистер…
— Рескин, Хьюго Рескин, — представился редактор.
— Очень приятно. Присаживайтесь, господа.
Редактор чувствовал себя крайне неудобно. Да и сама ситуация была какой-то абсурдной.
— Уитни, приготовь нам кофе, — попросил муж.
— Хорошо, — сказала актриса и вышла.
— Сначала я хотел бы поздравить тебя с премьерой. К сожалению, мне не удалось побывать на спектакле. Но я искренне рад за тебя. Искренне рад. А теперь я слушаю тебя, Бо, — сказал Сол.
«Если бы негры могли бледнеть, — подумал редактор, — Сол был бы сейчас белее Бо».
— Это наша общая победа, Сол, — сказал Бо. — Так что я и тебя поздравляю. Но я пришел не за этим. Сол, я люблю Уитни. И мне очень грустно, что ты ее муж.
Наверное, алкоголь уже испарился и прекратил свое расковывающее действие. У Бо дрожали руки. Он никак не мог проглотить сухой комок в горле.
«А все-таки негры бледнеют, — подумал редактор. — Их лица становятся серыми. Это страшная бледность».
— Я не знаю, что тебе сказать, Бо. Потому что у меня огромное желание вышвырнуть тебя вон из моего дома, — тихо проговорил Сол.
— Ты можешь сделать это. Но ведь этим ничего не исправишь, — сказал Бо еще тише. — Ты можешь назвать меня негодяем и подлецом. Ты можешь даже убить меня, Сол, но и этим ничего не исправишь.
— Бо, ты посмел прийти ко мне только потому, что я черный? — спросил Сол после паузы.
— Нет. Нет, Сол. Ты же знаешь. Это не имеет никакого значения. Я пришел потому, что ненавижу ложь.
— Ты опозорил мою семью на весь квартал… На весь город…
— Для тебя это так важно?
— Не знаю. Наверное, важно.
— Почему, Сол?
— Потому что ты можешь забыть о цвете моей кожи, а я — нет. Потому что для тебя милая забава — якшаться с неграми, а для меня дружить с белым — великое достижение. Потому что все в этой стране все равно считают меня недочеловеком. И я, Бо, я тоже так думаю. Ты приходишь ко мне и заявляешь права на мою жену. А я даже не смею набить тебе морду!
— Ты дурак, Сол! — закричал Бо. — Ты должен набить мне морду, если тебе этого хочется. Но этим ничего не исправишь, потому что я люблю Уитни. Ты знаешь, о чем я думал, прежде чем прийти к тебе? Меня никогда не останавливало семейное положение моих возлюбленных. Я с удовольствием обманывал их мужей. Но сейчас я этого не могу сделать. Потому что я люблю Уитни. И я тебе это честно говорю. Наши кулаки ничего не решат здесь. Пойми, Сол. Моя любовь не против тебя! Моя любовь, может быть, в первую очередь против меня. Но что я могу поделать?
— Забыть! Навсегда забыть! Ты об этом не думал? Не думал, я вижу. У тебя в жизни не существует запретов. Тебе подавай то, чего твоя левая нога золотела. А для меня жизнь полна запретов! Мы с тобой не в равных положениях, Бо!
— Почему?!
— Потому что ты — белый и этот мир твой. Все в нем твое. А моего отца продали на соседнюю плантацию, разлучив с матерью и детьми. Вот в чем вся разница, Бо!