Джованни даже не раскрыл ее, коробка легла на стол рядом с часами.
— Что дальше? — спросил Джованни.
Джон встал. Бьерн замешкался, но тоже вскочил.
— Сеньор Джованни, я прошу руки вашей дочери Марии.
Джон ожидал какой угодно реакции на эти свои слова, но то, что произошло, было для него абсолютно неожиданным.
Джованни заплакал. Сначала у него задрожали губы, наполнились слезами глаза, а потом он уронил голову на стол и в голос зарыдал, вздрагивая плечами.
В углу плакала Лоредана.
— Все идет отлично, — прошептал Бьерн. — Они растроганы.
Но Джованни вдруг поднял голову и сквозь слезы заговорил:
— Простить тебя?! Забыть обиду? Не помнить зла? Да ты знаешь, негодяй, что я сплю и вижу, как всажу в твое поганое сердце нож!
Краем сознания Джон отметил, что Джованни стал вполне прилично изъясняться по-английски.
— Можно простить тебя за то, что ты сделал?! Нет! Никогда! Ты обесчестил Марию… Ты…
— Брось, Джованни! — весело сказал Бьерн. — Обесчестил! Что за слова? Грешки молодости! Ты и сам, небось, в молодые годы бегал за каждой юбкой!
Джованни словно не услышал эти слова.
— Ты обесчестил нашу семью! И ты еще просишь прощения?!
— Я хочу жениться на Марии, — все еще сдерживая себя, повторил Джон. — Для этого я приехал. И от своего не отступлюсь.
— Женись! Пожалуйста! Сколько твоей душе угодно!
— Он согласен! — воскликнул Бьерн.
— Если найдешь ее в борделе! Нету Марии больше! У меня нет такой дочери! Я знать не хочу потаскуху по имени Мария!
— Я не понимаю… Мария… Где Мария? — растерялся Джон. — Мария!!! — закричал он что было сил.
— Кричи-кричи! Марии здесь нет. Она убежала от нас. Еще там убежала! И теперь, я надеюсь, подыхает где-нибудь под забором!
Джон опустился на стул.
— Что вы наделали? — сказал он. — Вы сошли с ума. Ведь это ваша родная дочь. Вы… Вы…
— У нас нет больше дочери, — сказал Джованни. — Убирайся отсюда! Уходи. И дурачка своего забери.
Джованни утер слезы рукавом, сгреб со стола подарки, сунул их Джону, но, поскольку тот даже не заметил этого, передал Бьерну.
— Пошли, Бат, пошли, — сказал Бьерн. — А то хозяин захочет, чтобы сбылся его сон.
— Нет, постойте, — сказал Джон. — Я только не понимаю одного — зачем вы?… Вы же любите ее… Вы ее родители… Я, правда, не понимаю… Неужели какие-то дурацкие принципы важнее вашего же ребенка? Ну объясните мне…
Джованни молчал, опустив голову.
Джон растерянно посмотрел на Лоредану. Она тоже молчала, смахивая пальцами слезы со щек.
— Что вы сделали с ней, что она ушла от вас? Что вы натворили? Боже, вы христиане? Вы люди?
Джон чувствовал, что и сам сейчас заплачет.
— Куда она ушла? Хоть это вы мне можете сказать?
— Мы не знаем, — сказала Лоредана.
— Так, — Джон встал. — Я возвращаюсь в Америку. Я найду ее. Но я не знаю, захочет ли она хоть когда-нибудь встретиться с вами.
— Джованни, — сказала Лоредана.
Он посмотрел на жену.
— Я тебе говорила?
— Молчи, девушка должна помнить…
Он не договорил, потому что жена, шагнув вперед, вдруг со всего размаху ударила его по щеке.
Джон уезжал вечером, потому что больше делать ему в этом городке было нечего.
— Ты сразу вернешься в Америку? — спросил Бьерн.
— Да.
— И не посмотришь Италию?
— Нет.
— Правильно. Чего тут смотреть. Знаешь, мне Италия больше нравится на репродукциях, чем в жизни. Да, а как мы поедем? Через Англию? Через Францию? Можно ехать через Неаполь.
— Мы? — переспросил Джон. — Ты что, тоже собираешься в Америку?
— Ну, не оставлю же я тебя одного.
Джон, не ожидавший такого напора, вынужден был согласиться.
Но уже через час чуть не пожалел об этом. Во-первых, вещи Бьерна никак не могли уместиться в коляску, которую нанял Джон, чтобы ехать на станцию. Пришлось срочно искать еще одну. Но и когда она была найдена, в путь не отправились, потому что Бьерн помчался по лавочкам закупать всякие шкатулочки, корзиночки, бутылочки, статуэтки и прочие безделушки, которых накупить можно было в любом итальянском городе.
Но и после этого Бьерн не успокоился.
— Я хочу есть, — сказал он. — Я просто умру с голоду, если сейчас не съем две порции лозанни.
Он действительно съел две огромные порции лозанни, затем еще порцию пиццы с грибами и две порции спагетти с сыром.
Только после этого они тронулись в путь.
До станции охать было недалеко, но Бьерн то и дело останавливал извозчика, чтобы рассмотреть очередную статую Девы Марии или сорвать понравившийся цветок.
Словом, на станцию добрались к ночи. Извозчики затребовали двойную плату за потерянное время. Пришлось им уступить.
— Два билета до Венеции в первом классе, — сказал Бьерн, наклонившись к окошечку кассы.
— До Неаполя, — поправил его Джон.
— Зачем тебе ехать в Неаполь? — удивился Бьерн.
— Потому что я возвращаюсь в Америку, — терпеливо напомнил Джон.
— А зачем тебе возвращаться в Америку? Дай телеграмму частному сыщику, пусть найдет твою девушку и сообщит тебе. А ты пока посмотришь на Венецию.
«Действительно, — подумал Джон. — Все равно я буду сидеть без дела, пока Мария не отыщется. А приехать в Европу и через неделю уезжать — глупо».
— Ладно, — согласился он. — Поехали в Венецию. Только, пожалуйста, Бьерн, больше никогда не решай за меня. Мы можем поссориться!
— Все австралийцы такие! — засмеялся Бьерн. — Гордые до невозможности!
Нет, на этого человека нельзя было обижаться!
Поезда они ждали недолго и уже скоро сидели в уютном купе и смотрели на пробегающие за окном огни.
Еще на станции Джон отправил телеграмму Найту и старику Джону с поручением нанять детективов для поиска Марии. Ответ он будет ждать в Венеции.
Джон, конечно, не мог знать, что ни в Венеции, ни в Генуе, ни в Риме он ответа не получит.
Но не потому, что Найт и старый Джон не выполнили его поручения, а потому что детективы так и не нашли Марию в живых.
Но сейчас он об этом не знал. Он слушал неумолчную болтовню Бьерна, и снова на сердце у него было мирно и покойно.
— А ведь скоро Новый год, — сказал он некстати, просто потому что вспомнил это.
— Нет, не только Новый год. Новый век! — воскликнул Бьерн, ничуть не обидевшись на Джона, который прервал его разглагольствования.
— Да, двадцатый век, — улыбнулся Джон.
— Веселое будет времечко!
Часть втораяДЕСЯТАЯ МУЗА
Месть Ретта Батлера
Скарлетт не сразу поехала домой, она решила сначала побывать в Таре, чтобы повидать Уэйда, его жену, внуков, рассказать о том, как идут дела, и узнать новости. Для этого ей пришлось сойти на следующей станции.
Решение это пришло к ней, когда поезд уже был совсем близко от дома, поэтому ей пришлось послать проводника, чтобы он предупредил встречавших ее слуг — Скарлетт домой не поедет.
Она не успела сообщить о своем приезде и Уэйду, но решила, что так даже будет лучше, сын все равно не успеет ее встретить, только испереживается.
До Тары добралась быстро, хотя возчик попался бестолковый и все время норовил свернуть в другую сторону.
Сердце ее сжалось, когда наконец показались знакомые с детства поля и перелески, а когда она увидела имение, где прошла ее молодость, где она пережила самые тяжелые, но и самые счастливые дни в своей жизни, слезы навернулись на глаза.
Да, после Нью-Йорка Тара казалась постаревшей, обветшавшей, какой-то допотопной, но от этого не менее милой и близкой сердцу.
Уэйд долго не мог успокоиться, что мать подвергала себя опасности, отправляясь в дорогу с неизвестным возчиком. Он ахал, охал, обнимал мать, все время что-то спрашивал, не дожидаясь ответа, сам что-то начинал рассказывать, но тут же обрывал себя:
— Да что я все про нас! Ты лучше расскажи, как там Джон? Как Бо? Что тебе удалось узнать?
— Подожди, Уэйд, дай отдышаться, ты засыпал меня вопросами, на каждый из которых надо ответить обстоятельно.
Жена Уэйда, Сара, была беременна. Это очень шло ей. Сара выглядела основательной, спокойной и уверенной в себе. Она тоже была ужасно рада приезду свекрови.
— В нашей глуши хромота соседской лошади — самая интересная новость, — сказала она. — Но теперь-то уж вы не уедете, пока не расскажете нам обо всем, что вы видели и слышали.
Детишки Уэйда, а их было трое — двое мальчиков постарше и девочка пяти лет, — были почтительными и смышлеными. Бабушку они приняли сразу и тут же начали рассказывать ей о своих детских заботах и радостях.
Сара распорядилась устроить пышный ужин, хотя напомнила, чтобы все блюда были постными.
— Ведь вы тоже поститесь? — спросила она Скарлетт.
— Да-да, конечно, — поспешно ответила та, со стыдом вспомнив, что совершенно забыла о посте, ужиная с Билтмором в разных ресторанах.
Вечером они уселись у камина, и Скарлетт подробно рассказала им и о Джоне, и о Нью-Йорке, и о Вашингтоне. О том, что ей удалось узнать, как похлопотать, с кем из нужных людей познакомиться.
Сара и Уэйд слушали ее не перебивая.
Только изредка сын хлопал себя по колену и восклицал:
— Ну надо же! Ну ты посмотри!
Большую часть времени, конечно, занял рассказ о Джоне. Скарлетт во всех деталях поведала о приключениях Джона на Аляске, о работе его репортером, о его известности, о богатстве, упустила только момент расставания, потому что не хотела лгать. И, конечно, ничего не рассказала о Билтморе.
Спать легли за полночь.
А утром, сразу после завтрака, Уэйд уединился с матерью в кабинете, чтобы рассказать о своих новостях.
— Так славно, что ты вернулась, ма, — начал он. — Нам так тебя не хватало.
Скарлетт внимательно посмотрела на сына:
— Что-то случилось, Уэйд?
— Нет-нет, пока ничего страшного… То есть не такого уж страшного, чтобы сильно волноваться… Хотя…
— Что случилось, Уэйд?