Послали отряд полиции, арестовали самого Свита и почти всю его шайку.
— Но почему же тогда суд оправдал этого негодяя? — спросил Джон.
— А все дело в том, что Свит сам никаких приказов не отдавал, ни в одном убийстве не принимал участия. Он только организовал лагерь, а остальное, мол, — инициатива самих жителей. Не будешь же наказывать человека только за то, что он учил людей скакать на лошади.
— Потрясающе! И всех отпустили?
— Нет, троих осудили за незаконное ношение оружия.
— Подожди, а как же убийства?
— Не доказано. Ничего не доказано. Слушай, более беспомощного суда я в жизни не видел. Прокурор нес что-то несусветное, судья постоянно отводил свидетелей обвинения, а большая часть из них вообще не явилась в суд. Пропали люди. Нет их.
— Да, странно.
— Подожди, это еще не конец. Надо бы тебе прочитать речь Свита на суде. Но я перескажу тебе самое главное. Этот поборник законности и сильной власти заявил, что он занимался исключительно благородным делом. Что у него тысячи последователей. Что все равно они очистят Америку от преступников и атеистов.
— Хорошая речь.
— В городке, Бат, всего шестьсот жителей, включая грудных младенцев, — сказал Найт и внимательно посмотрел на друга.
— Подожди, я что-то не пойму связи.
— Связь простая. Свит проговорился на суде. Он сказал о тысячах последователей. Понимаешь, Бат, он имел в виду не только свой городок. Он намекнул нам, что существует организация. Большая, разветвленная, крепкая организация.
— Ну, это он мог так сказать и ради красного словца. Ведь любой политик всегда кричит, что за него весь народ.
— В точку, Бат. Ты попал в самую точку. Политика! Понимаешь, это не ку-клукс-клан, не тупые ублюдки, за которыми только несколько сотен домохозяек. За этими ребятками кто-то покрупнее.
— Постой, Найт, дай я все переварю. Если за тем, о чем ты говоришь, есть хоть сотая доля правды, это страшно. Во-вторых, как ты связываешь всю эту историю со Стенсоном и Аляской? Только потому, что вранье Нага оказалось похожим на действительность?
— Помнишь, Бат, я спросил тебя, не видел ли ты в том ущелье алмазов под ногами? Мы тогда все искали причины. Дело в том, что алмазы — мелочь. Там, на Аляске, да и в этом городке под ногами валялось нечто куда более ценное — власть. Я знакомился с протоколами допросов, в них встречалась фамилия, которая тебе хорошо известна. Стенсон.
— О! Вот куда он подался с Аляски?! Так-так-так… Значит… Постой, а кто все же тот загадочный мистер N?
— Ну, Бат, я разжевал тебе все так, как приготовишке, а ты… Бат, это Тимоти Билтмор!
— Что?! Ты с ума сошел! — Джон вскочил на ноги. — Билтмор?! Найт, ты городишь чепуху!
— В таком случае это не я горожу чепуху, а Стенсон. Мне про Билтмора сказал именно Стенсон.
Джон сел.
— Да, я знаю, Бат, — сказал Найт после молчания.
— Она никогда не ошибалась в людях, — сказал Джон. — Именно поэтому я тебе не верю.
— Я и сам не хочу себе верить. Твоя мать…
— Моя мать, повторяю, никогда не ошибается в людях! — раздельно сказал Джон. — Но я обещаю тебе, Найт, что я сам лично поговорю с Билтмором. Я вот так, прямо в лицо спрошу его. И он выдаст себя, если виноват. Но если он не виноват…
Джон не договорил. Он вспомнил, как тяжело расставался матерью. Она ведь чувствовала себя виноватой перед ним. Во всяком случае, так ему казалось, когда они прощались. Но вот она вышла замуж за Билтмора. Вышла замуж. Это было невозможно. Конечно, Джону бы уцепиться сейчас за то, о чем говорит Найт, представить своего нового родственника негодяем и подлецом. Но это было бы подло в первую очередь по отношению к матери. Да, он не любит Билтмора, хотя тот ни словом, ни жестом никогда не дал для этого повода. Джон не любит Билтмора потому, что очень любит отца. Но его отношение к отчиму (Боже, теперь Билтмор его отчим!) совсем не значит, что Билтмор негодяй.
Словом, Джон запутался в собственных рассуждениях. Знал точно только одно — мать никогда не ошибалась в людях.
— Слушай, что-то у меня кружится голова от всего этого, — признался он Найту.
— Я думаю, дело в том, что мы выпили с тобой уже две бутылки вот этого напитка… Как он там называется? Нет, я не выговорю.
Джон сам взял меню и попытался прочитать название. Но буквы расплывались перед его глазами.
— Все, — сказал он. — Пошли на воздух.
— Пошли, — согласился Найт.
Они оба вдруг моментально опьянели, поэтому с трудом поднялись на ноги.
Пройдя несколько метров, придерживаясь руками за стены домов, Джон остановился:
— Подожди, я сейчас вернусь. Я хочу забрать с собой те замечательные ботинки.
— Я пойду с тобой, а то ты заблудишься, — сказал Найт.
Они вернулись к ресторану и только сейчас увидели, что ботинок нет. Кто-то уже унес их.
— Да, я был прав, — сказал Найт. — В Нью-Йорке встречаются красивые вещи. Но ненадолго.
Проблемы с налоговой инспекцией вдруг сами собой исчезли. Уэйд только сообщил Скарлетт, что приезжал налоговый инспектор и сказал, что все обвинения с Уэйда сняты, никаких штрафных санкций на него не наложат, это была ошибка инспекции. Он даже принес извинения.
Сказочная простота, с которой разрешился этот вопрос, немного испугал Скарлетт. Она не думала, что такие дела решаются столь быстро и безболезненно. Теперь она ждала возвращения Тима, чтобы он развеял ее сомнения.
Но не это беспокоило Скарлетт больше всего. После сообщения доктора она несколько дней не могла прийти в себя. Все это казалось какой-то фантастической насмешкой. Она беременна! У нее будет ребенок! Этого не могло быть, потому что этого не могло быть. Скарлетт вспомнила, с каким трудом она рожала Джона, а ведь тогда она была на двадцать лет моложе. Врачи говорили ей, что это чудо. И вот теперь — снова?
Но доктор, которого она допросила с пристрастием, сказал, что такие случаи бывают, правда крайне редко. Он пообещал ей наведываться почаще и следить за протеканием беременности.
«Нет, — думала Скарлетт, — если это не насмешка, то это чудовищное недоразумение. Это страшная ошибка природы. Я не могу и не должна рожать, я больше этого не вынесу! Да я и думать об этом боюсь».
Она просила доктора никому ничего не рассказывать, чем не на шутку обидела старика.
— Я, мэм, давал клятву Гиппократа. Секреты моих пациентов уйдут со мной в могилу. Как вы могли?!
Но Скарлетт не обратила особого внимания на эту обиду. Она могла теперь думать только об одном — о беде, которая на нее свалилась.
Через несколько дней она проснулась вдруг с полным убеждением, что доктор просто напутал. Ну, конечно, он принял ее слабость за беременность только потому, что не нашел другого объяснения. С чего он сделал такое заключение? Он ведь не осматривал ее, как это делают акушеры. Да нет, просто старик немножко тронулся умом. Не может Скарлетт забеременеть.
И эта мысль как-то утешила ее на пару дней.
Но тут она заметила в себе изменения, которые ничем другим, кроме беременности, объяснить не могла. У нее снова кружилась голова, ее подташнивало от жирной пищи и все время не хватало воздуха.
«Если это не беременность, то я неизлечимо больна, — думала она. — Завтра же вызову доктора и пусть обследует меня, как положено в таких случаях».
Доктор приехал, и она выложила ему все свои сомнения.
— Это понятно, мэм, в вашем положении, в вашем… хм-хм… зрелом возрасте в такие вещи верят с трудом. Я тоже поначалу не поверил сам себе, мэм. Конечно, я осмотрю вас как следует. Но приготовьтесь к тому, что мой диагноз верен.
— Но как вы можете судить об этом? Откуда такая уверенность?
— Очень просто, мэм, на своем веку я повидал много беременных женщин. Есть сотни верных признаков, которые намного более достоверны, чем даже прекращение менструации.
— Все равно я хочу, чтобы вы осмотрели меня.
— Тогда это лучше сделать у меня в клинике. Если вам будет удобно, завтра.
— Нет, сейчас. Мы едем к вам сейчас. Немедленно, до завтра я не вытерплю.
— Хорошо, мэм, мы можем поехать сейчас.
Скарлетт велела запрячь двуколку и, как только это было сделано, отправилась с доктором в его клинику.
Клиникой, впрочем, небольшой домик с четырьмя комнатами назвать можно было с некоторой натяжкой. Хотя доктор принимал здесь довольно много пациентов с разными симптомами.
Две медсестры и еще один помощник — вот и весь персонал клиники. Но было здесь чисто, уютно, в одной из комнат лежали две женщины, только что прооперированные доктором по поводу аппендицита.
Скарлетт понимала, что теперь ее тайна, если она, конечно, существует, может стать известной всем. Поэтому еще по дороге она договорилась с доктором, что он осмотрит ее один, без сестер.
— Хорошо, мэм, конечно. Никто ничего не узнает.
В клинике, правда, Скарлетт пришлось ждать, пока доктор осмотрит парня с кровоточащей раной на руке и сделает перевязку.
— В следующий раз придешь уже не ко мне, а к миссис Карлайн, — сказала доктор, провожая парня. — Это наша старшая медсестра. Понял?
— Да, сэр.
— Но если с тобой что-то случится в другой раз, ты честно скажешь мне, где поранился. Договорились?
— Хорошо, сэр.
Доктор проводил Скарлетт в кабинет и, пока она раздевалась, а он мыл руки, сказал:
— Какая-то эпидемия у этих молодых парней. За последние три недели уже четвертый приходит с резаной раной. И все врут одно и то же — порезался стеклом.
Доктор уложил Скарлетт на гинекологическое кресло и тщательно осмотрел ее.
— Теперь, мэм, я хочу задать вам вот какой вопрос, — сказал он, закончив осмотр. — Если вы вдруг решите не рожать ребенка, а я это вполне могу понять и допустить, могу ли я быть уверенным, что вы обратитесь за помощью ко мне, а не попытаетесь сами решить свои проблемы?
— Это значит?.. — упавшим голосом сказала Скарлетт.
— Да, мэм, вы на втором месяце беременности. И все протекает нормально.
У Скарлетт вдруг на глазах появились слезы.