— Мрак! Если все обстоит так плохо, почему бы тебе не бросить все? Денег теперь у тебя хватит на всю жизнь тебе и твоим детям. Хотя, прости, у тебя нет детей.
— Ты все шутишь. А мне не до смеха. Теперь еще повадились эти из благотворительных организаций. Помнишь, я тебе говорил про сиротский приют. Знаешь, сколько приютов я уже озолотил? Четыре! А они все идут и требуют. Не просят, Джон, а требуют.
— Я надеюсь, ты им не отказываешь? Кстати, мои средства полностью в твоем распоряжении.
— А ты думаешь, я выкрутился бы, если бы не пользовался ими? Только ты не волнуйся, у тебя на счету еще ого-го! В два раза больше прежнего.
— Да забери хоть все.
— Опять шутит! — развел руками Джон. — Но я что-то все о мелочах. Самое страшное, Джон, не рабочие, не налоги и не финансовый риск. Самое страшное, — старик понизил голос, — рэкет.
— Рэкет?
— Э-э! Ты отстал от жизни. Любой человек в Америке теперь знает это слово.
— И что оно значит?
— Робин Гуда знаешь?
— Благородный разбойник?
— Не знаю, как там насчет благородства, но разбойники они страшные. Джон, они обдирают меня до нитки. Они скоро пустят меня по миру с протянутой рукой.
— Ничего не понимаю. Ты что, носишь все деньги с собой?
— С собой я ношу двести долларов в мелких купюрах.
— Так как же они тебя грабят?
— Я сам отдаю им столько, сколько они попросят.
— Ничего не понимаю. А зачем ты им даешь?
— Они очень просят. Они так настойчиво просят, Джон, что нельзя не дать. Вдруг загорается склад готовой продукции. Или ломаются сразу все станки. Они умеют очень убедительно просить, Джон.
— Так они обыкновенные вымогатели. А ты говоришь — рэкет! Пойди в полицию.
— Да-да, с полицией они дружат крепко. Часто ко мне приходит именно полицейский.
— А ты не пробовал достать винчестер и всадить в кого-нибудь из этих Робин Гудов хороший заряд дроби?
— И пробовать не стану. Каждая дробинка обернется смертью для многих людей, которые работают у меня. Первая достанется мне.
— Ты говоришь опять страшные вещи, старик. Не может быть, чтобы на них не было управы.
— Вот за этим я пришел.
— Ты меня спутал с кем-то. Я не знаю ни одного вымогателя. Я знаю одного предателя, но он и сам себе не может помочь.
— Ты говоришь обо мне? Еще не забыл?..
— И никогда не забуду, старик.
— А знаешь, почему я тебе тогда отказал?
— Потому что ты трус.
— Правильно. Я трус. Я до смерти боюсь смерти, извини за каламбур. Я боюсь, что назавтра мои фабрики просто взлетят на воздух вместе с людьми. Я боюсь, в конце концов, что тебя «случайно» собьет автомобиль.
— И все из-за паршивого Янга? Из-за этого ублюдка?
— Из-за него тоже, Джон.
— Но с чего ты взял?
— Не с потолка. Думаешь, ты один такой умный? Пойди в полицию! Я тоже не дурак, Джон. Я нанял армию детективов. И они мне кое-что разузнали.
— Что Янг связан с вымогателями? Никогда не поверю. Это слишком опасно.
— Разве? Для него это не опасно, потому что это не главное дело его жизни. Так, мелочь, побочный промысел. Если для него это опасно, почему же никто его до сих пор не посадил? Да это даже и не такой уж большой секрет. Янг делает эти дела и не особенно скрывается. А ты хочешь, чтобы я пошел в полицию, которую он купил или запугал, и сказал им — эй, ребята, хватайте вашего благодетеля! Вам за это будет почет! Ты этого хочешь, наивный человек?!
— Если бы мы с тобой заявили на Янга в полицию, никто бы не посмел его защищать. Понимаешь, он стал бы опасен и не нужен, как яичная скорлупа. Не нашлось бы ни одного даже самого продажного полицейского, который сказал бы — пошли вон, я не посажу преступника.
— Конечно, потому что мы с тобой не успели бы дойти до полицейского участка.
— Ерунда! Я гуляю по городу, и никто меня не трогает. Давай, Джон, просто попробуем!
— Он снова шутки шутит! Я не стану этого делать, парень. Во всяком случае, не сейчас. Я знаю, Янг когда-нибудь сам попадется. Он налетит на свой же собственный капкан. И тот отрубит его белокурую башку! Но я не охотник, Джон.
— Это я понял. Боюсь, что ты даже не мужчина.
— Пускай! Зато я жив и, слава Богу, здоров.
— Хорошо. Так чего тебе надо от меня?
— Защиты.
— От Янга? Хочешь, чтобы я его вызвал на дуэль и пристрелил?
— Не от Янга. Вернее, не только от него. От рэкета. Ты можешь это, Джон.
Джон уставился на старика, словно тот вдруг проглотил свою собственную шляпу.
— Подожди, дай я попробую угадать ход твоих мыслей, — сказал он наконец. — Газета? Нет. Не то. Как сказал один мальчуган, кто станет палить из-за клочка бумаги? Да и с этим ты мог обратиться к Найту. Он специалист по уголовным репортажам. Янга убивать ты мне не предлагаешь. Хотя, может быть, я бы согласился. Нет, сдаюсь, мне больше ничего не приходит в голову.
Старик снова оглядел комнату, в которой они сидели.
— Что собираешься делать? — вдруг спросил он.
— Вообще или сейчас?
— Да, — неопределенно ответил старик.
— Вообще не знаю. А сейчас собираюсь уезжать к матери…
Старик вскинул на Джона глаза.
— Убирайся во-он!!! — заорал Джон, вскакивая и хватая старика за лацканы. — Ты самый мерзкий негодяй, которого я только встречал в жизни!!! Вон отсюда, мразь!!! Убирайся!!! Я больше не хочу видеть тебя!!!
— Я ничего… Что я такого?..
— Во-о-он!!!
Джон проволок старика до двери и вытолкнул на улицу, потом вернулся в комнату, схватил пальто, шляпу и трость и вышвырнул все это следом.
— Я ничего такого не хотел сказать… — пролепетал старик.
Но Джон уже не слушал его. Он захлопнул дверь.
Нет, сейчас он должен отдышаться и прийти в себя. Это просто надо выбросить из головы. Это надо забыть, как дурной сон. Больше он никогда не будет иметь дел с этим… С этим…
Джон не мог успокоиться. Он метался по комнате, отшвыривая со своего пути кресла, столики и стулья…
Зачем он только стал слушать? Ведь он же с самого начала чувствовал, что старик пришел не с добром. Надо было вообще не встречаться с ним. Надо было вышвырнуть его раньше. Теперь он чувствовал себя так, словно выкупался в выгребной яме.
«За все надо платить?! Ничего не достается даром? Он решил и меня использовать для своих платежей? Они все здесь посходили с ума! Это какая-то ненастоящая жизнь! Это какой-то сплошной кошмар! Ничего святого ни у кого! Старик сидит и спокойно рассказывает, как он подкупает полицию, Найт что-то плетет о власти. И никто ничего не делает. Все только жалуются. Ах, какая несчастная страна! Да пусть она погибнет к черту, если в ней всем наплевать на самих себя!»
Благородному гневу Джона не было предела. Это обычная защитная реакция — искать виновного на стороне. Человеку так трудно сказать — я сам во всем виноват. Он будет обвинять жену, соседей, начальника, правительство, всю нацию, но только не самого себя.
Конечно, Джону пока не в чем было себя упрекнуть. И его раздражение имело несколько иную причину. Старик действительно ничего не сказал. Но и одного его взгляда было достаточно.
Джон понял, что старик имел в виду Билтмора.
Во-первых, Джон ни секунды не сомневался — Билтмор здесь ни при чем. Да, этот человек может не нравиться, да, и сам Джон не пылал к нему любовью, да, он считал, что мать совершила ошибку. Но ошибка ее была только в том, что она оставалась живым человеком, не собиралась себя хоронить, как этого, наверное, хотелось бы Джону. Мать, что самое главное, никогда не ошибалась в людях, это точно. Это в самом деле так. Поэтому старик оскорбил не Билтмора, он оскорбил мать Джона. Как он себе это представлял? Джон будет с кем бы то ни было сговариваться, заискивающе глядя в глаза, чтобы его компаньона не трогали лихие парни Робин Гуды? А мать? Даже если Билтмор действительно замешан в эти грязные дела, что, мать будет тоже принимать участие в этом сговоре? Нет, жаль, что он не надавал старику хороших оплеух. Старик заслужил добрую взбучку.
«Но опять Билтмор, — немного успокоившись, подумал Джон. — Два человека называют одно имя по разным, правда, поводам, но по поводам одинаково безобразным. У них на руках какие-то сведения, какие-то аргументы. А что у меня? Интуиция? Святая вера в то, что мать не ошибается людях? Чувство вины перед Билтмором? Что, этого достаточно, чтобы не верить ни старику, ни Найту? Ведь они рисуют жутковатые, но вполне стройные картины. И Билтмор вписывается в них вполне органично. А я ставлю против их логики только чувство?»
Джон остановился у окна.
Холодный дождь поливал улицы, прохожих, экипажи и автомобили. Любой город под дождем выглядит мрачно. Нью-Йорк в этом смысле не исключение. Только в нем любое событие и явление природы усугубляется до крайности. Под дождем Нью-Йорк выглядит просто одной огромной могилой.
«Да, у меня нет других аргументов. Только мои чувства. Только вера в то, что пока человек не осужден, он не виновен. Не я ли так красочно описывал простым парням в Лате, что такое презумпция невиновности? Неужели только потому, что тогда речь шла о моей собственной шкуре? Билтмор не виновен до тех пор, пока не будет доказано обратное. Тем более что у меня на этот счет есть и кое-что еще, кроме моих чувств».
Джон снова стал собирать вещи, которые должен был взять с собой в дорогу. Завтра утром он отправится на вокзал и сядет в поезд. Он ничего не будет сообщать матери. Пусть для нее это будет неожиданностью. Джон был уверен, что приятной неожиданностью. А потом он с Билтмором поднимется в кабинет отца и задаст все вопросы. Он действительно сразу поймет, виноват Билтмор хоть в чем-нибудь или чист. Если чист, Джон попросит у него прощения, постарается загладить свою вину и перед Билтмором, и перед матерью.
«А если не чист? — спросил сам себя Джон. Ответ был прост и страшен: — Тогда я убью его».
Бо нашел пьесу.
Потом он не раз удивлялся, как эта мысль не пришла ему в голову раньше. Что за бессмысленные поиски устроил он, когда надо было догадаться сразу же? Восточная мудрость гласит, что трудно найти в темной комнате кошку, тем более если ее там нет. Но Бо как раз искал без системы, без мысли, без какого-нибудь порядка. И нашел именно так.