Дверь ему открыла красивая пожилая женщина с аккуратно уложенными волнистыми каштановыми волосами, с аккуратным макияжем на лице, еще сохранившем черты ее девичьей красоты, в красивом платье с широкой юбкой фасона начала 1950-х. Женщина стояла на пороге, чуть приоткрыв рот от удивления, а потом неуклюже распахнула руки для объятий. Дэвид так же неуклюже и нерешительно шагнул навстречу этим странным объятиям с незнакомой взрослой женщиной.
– Только не думай, что я хочу тебя в чем-то обвинить, я прекрасно понимаю, что если ты так поступила, то это было необходимо, – сказал Дэвид, когда этап первых приветствий был закончен.
– Не нужно так говорить, я виновата перед тобой… – то и дело начинала истерично плакать Бетти, аккуратно вытирая слезы старомодным носовым платком.
Дэвид без конца повторял, что я ни в чем не виновата и он любит меня несмотря ни на что, как и подобает сыну. Не имеет значения, по какой причине мы не могли быть вместе, главное, что сейчас все встало на свои места. Я была так счастлива.
Единственным человеком, который во всей этой сцене не стремился повторить все когда-то слышанные в дневных мелодрамах и телевизионных ток-шоу фразы, была Розалин. Старшая дочь Бетти превратилась к тому времени в уже взрослую, разведенную женщину. Она вместе с дочерью жила неподалеку от дома Бетти, поэтому решила прийти к матери скорее из любопытства, чем из желания поддержать. Розалин была уже взрослой девочкой-подростком, когда мать забеременела во второй раз, поэтому прекрасно помнила то, как округлился ее живот, как часто в те месяцы она устраивала совершенно невообразимые и вроде бы неоправданные скандалы и как в определенный момент мать уехала на пару дней в больницу, а потом вернулась домой без живота и истерик. Розалин не очень интересовало, что стало с ребенком, она была рада, что мама снова стала прежней. Только спустя несколько месяцев ей пришло в голову поинтересоваться, где младенец. Бетти тогда сказала, что ребенок умер при родах, начала плакать и точно так же немного театральным жестом смахивать слезы из-под густо накрашенных тушью ресниц.
Розалин приветливо улыбнулась Дэвиду, когда тот перевел на нее взгляд. Дэвид смутился и тут же попробовал посмотреть на эту сцену ее глазами. Выходило что-то очень глупое, несуразное и надуманное. Бетти продолжала всхлипывать. Она не собиралась устраивать сцен или изображать нахлынувшие материнские чувства, ей даже не хотелось врать о том, как сожалеет о сделанном, но всего этого, по ее мнению, требовали обстоятельства. Нельзя же просто сказать появившемуся на пороге взрослому сыну, что, конечно, рада познакомиться, но продолжать общение не намерена. Бетти усердно следовала шаблону, который хорошо освоила за многие годы просмотра дневных мелодрам во время своих смен в кафе.
– Приходи к нам с дочкой в гости на выходные, – тихо шепнула ему Розалин, протягивая на прощание бумажку с адресом. – Мы будем рады тебя видеть. Я ужин приготовлю, с дочкой сходим куда-нибудь. Ей будет полезно с мужчиной пообщаться.
Дэвид серьезно кивнул и спрятал бумажку с адресом в карман куртки так, как будто это была драгоценность. Эта фраза, брошенная на прощание Розалин, значила почему-то намного больше, чем все слезы его матери, пролитые в этот вечер.
Вечером он рассказал обо всем произошедшем отцу. Нат сначала испугался, но потом даже обрадовался. Новые друзья – это как раз то, что его сыну было нужно. Возможно, они даже заставят его найти себе какое-то полезное применение. Мужчина знал имя биологической матери Дэвида. Он даже однажды разузнал, где она работает, и приходил пару раз в то кафе. Женщина производила крайне положительное впечатление, но все это было много лет назад. Что с ней могло случиться за последние двадцать лет? Вряд ли она стала с годами лучше, а женщину, отдавшую своего ребенка на воспитание, никак нельзя было бы назвать образцом морали и нравственности. Рассказ о Розалин Нату понравился больше. Ему показалось, что именно она сможет стать для Дэвида другом и старшим товарищем, а Дэвид, в свою очередь, сможет помочь матери-одиночке по хозяйству. После армии Дэвид уже больше не был белоручкой и прекрасно научился делать все руками. Зачастую с каким-то простым ремонтом бытовой техники он справлялся даже лучше отца.
Он сразу всем понравился. Воспитанный, с большим будущим и интересным прошлым. Дэвид обожал бывать у нас и всегда приносил с собой море подарков.
Джулия тем вечером вновь завела с Натом разговор о переезде. Женщина хотела купить апартаменты где-нибудь в теплых краях, желательно на Гавайях, чтобы провести остаток жизни, греясь в лучах теплого солнца. Нат не был готов к самому термину «остаток жизни», не говоря уж о том, чтобы бросить свой магазин, который и так вечно балансировал на грани банкротства. Мэлроуз-авеню, на которой стояла лавка мелочей, считалась более или менее благополучным местом в Бронксе, но находилась улица в окружении заброшенных и очень опасных кварталов. С годами такие кварталы разрастались, а кольцо благополучия вокруг магазина, напротив, становилось все меньше.
Дэвид действительно пришел в воскресенье к Розалин. Он не знал, какого возраста у нее ребенок, поэтому решил накупить сладостей, которые оказались очень кстати. Семилетняя племянница Дэвида была в абсолютном восторге от всех принесенных сладостей, а когда они все вместе пошли гулять в парк, девочка стала ко всеобщему смеху уговаривать Дэвида остаться у них жить. Дэвид был смущен, удивлен и совершенно счастлив. Впервые в жизни он оказался кому-то по-настоящему нужен. По крайней мере, ему впервые об этом говорили. Вечером он помог Розалин с бытовыми мелочами, которые неизбежно накапливаются в квартире, в которой живет одинокая женщина с ребенком. Неисправная розетка, полка, которую давно надо повесить, фен, который было бы неплохо починить… Все это можно было исправить за пять минут при должном умении, но для человека, который не знал, как это исправить, это могло вылиться в вызов мастера долларов за пятьдесят. Обычно Розалин просила с чем-то помочь соседа, шумного и темпераментного италоамериканца, счастливого отца пятерых девочек. Тот всегда соглашался, но Розалин всякий раз было неудобно просить о помощи. Ее бойфренды обычно побаивались ее дочери, поэтому не спешили приходить домой. Появление Дэвида в этом смысле для нее тоже было весьма кстати.
– А чем ты сейчас занимаешься? Учишься в колледже? – спросила Розалин, когда уже пришла пора прощаться.
– Ничем, если честно. Я проучился год в колледже, но это оказалось… пустой тратой времени. Собираюсь сейчас устроиться куда-нибудь на работу.
– Устраивайся, – серьезно кивнула Розалин. – Мужчина должен работать. Дядя Сэм не любит безработных, – добавила женщина, вспоминая своего бывшего мужа, который ни дня в своей жизни не пытался работать.
Дэвид воспринял эти слова как знак свыше и указание к действию. Те десять миллионов раз, которые Нат и Джулия ему говорили то же самое, в расчет не брались. Уже в итальянском магазинчике возле входа в подземку он купил газету с предложениями о работе, намереваясь провести вечер с карандашом в руках.
Дверь ему открыла перепуганная Джулия. Женщина суетливо носилась по квартире в поисках каких-то вещей и с трудом могла объяснить, что случилось. Единственным, что понял Дэвид, было то, что отец по какой-то причине попал в больницу, а Джулия сейчас намеревалась поехать туда. Дэвид так и продолжал стоять на пороге квартиры, не понимая, что сейчас должен делать.
– Отвезешь меня? – спросила, наконец, женщина.
– Да, конечно, – спохватился Дэвид и взял валявшиеся на столе ключи от машины.
Нат обнаружился в приемном покое городской больницы. Он выглядел пришибленным, перепуганным и постаревшим на добрый десяток лет, но в целом все же здоровым.
Оказалось, что мужчина приехал на работу в свой хозяйственный магазин рано утром. Продавец попросил на сегодня отгул, поэтому Нат решил сам встать за прилавок, как в старые добрые времена. Все шло более или менее хорошо, пока на улице не начало темнеть. Нат постоянно слышал жалобы продавцов на подростков, которые имеют особенность вваливаться в магазин, разбегаться по разным углам небольшого торгового зала, а потом уносить под своими куртками самый разный товар. Причем для них это был исключительно спорт, они выносили абсолютно все, включая совершенно точно не нужные им провода, отвертки и тому подобные специальные строительные товары. Нат отмахивался, говоря, что с подростками всегда можно справиться, прикрикнув на них как следует. В этот раз он воочию увидел то, что имел в виду продавец. Ватага из пятерых шумных темнокожих подростков, которые уже были выше и шире его в плечах, начала буквально выносить весь магазин. Крик и ругань Ната их только развеселили, но не заставили прекратить свое занятие. Только с помощью швабры Нату удалось вытолкать подростков из своей скобяной лавки, но спустя пару часов в дверь ввалились те, кого нельзя было спровадить с помощью швабры.
Двое мужчин с бегающими глазами и расширенными зрачками ворвались в магазин, размахивая пистолетом в руках. Нат буквально онемел от ужаса. Однажды он уже становился жертвой вооруженного ограбления, но тогда это был одиночка, пусть и с пистолетом, но вполне вменяемый. Эти люди сейчас с трудом понимали, где находятся. В каждую секунду их дрожащие от ломки пальцы могли случайно надавить на спусковой крючок. В этом случае оставалось бы надеяться только на то, что они забыли снять пистолет с предохранителя.
Нат дрожащими руками переложил всю дневную выручку в их мятый пакет и уже надеялся на то, что они уйдут, но вместо этого они решили избить Ната за то, что он «обкрадывает наших детей, запрещает им сюда приходить, жалеет пары шоколадных батончиков, которые, возможно, могли бы спасти их от голода, если бы Нат позволил им их взять». В довершение всего один из грабителей со всей силы ударил металлической ручкой пистолета по затылку Ната. Пожилой мужчина тут же потерял со