– У тебя две недели, потом дело переходит к нам, – сказал он и бросил блокнот для записей в салон служебной машины. Джон Фалотико не ожидал такого. Он предполагал, что они сейчас поссорятся, а потом он с чувством собственного превосходства и небольшой долей брезгливости бросит им листок с переписанными номерами машин. Того, что ему оставят дело, он не ожидал. Офицер кивнул, попрощался с Коффи и поехал в участок. У него было всего две недели на то, чтобы доказать, что его работа что-то значит.
Это звучало как вызов, но на самом деле я не имел ни малейшего представления о том, что буду делать дальше. Единственной надеждой был свидетель, которого я нашел на месте преступления.
Крис Пальма из Co-оp сity спрятался у своего приятеля, опасаясь, что за ним придут активисты, желая наказать за очередную стрельбу. Проблема состояла в том, что друг Криса должен был большую сумму одному из активистов и хотел списать свой долг, рассказав о том, где скрывается Крис.
Дэвид Берковиц каждый день приходил на работу в почтовое отделение и часами сортировал корреспонденцию. В отделении все обсуждали только недавнюю стрельбу и массовые протесты, назначенные на 10 августа. Люди собирались выйти на улицы, чтобы призвать полицию к ответу. В памяти еще были свежи воспоминания о тотальном блэкауте 13 июля, но сейчас они вспоминались больше с ностальгией, чем с ужасом. Все смеялись над тем, что не выходили в те дни на улицы и не «ходили по магазинам». Кое-кто всерьез намеревался вечером 10 августа исправить положение. Дэвид Берковиц решил, что это отличный повод «громко заявить о себе». Он приготовил несколько бутылок с зажигательной смесью и съездил в ломбард, чтобы купить несколько коробок с патронами для ружья и револьвера. Он уже представлял, как достанет револьвер посреди бушующей толпы, чтобы «защитить общество от угрозы массовых беспорядков».
Психиатрическая больница округа Кингс, 1978 г.
Дэвид Абрахамсон увидел журналиста Джимми Бреслина у дверей психиатрической лечебницы и автоматически кивнул ему, как обычно делают со знакомыми людьми. В последние несколько недель лицо Бреслина буквально не сходило с экранов телевизора. Корреспондент криминальной хроники на каждом ток-шоу давал «экспертную» оценку действий Дэвида Берковица. Мнение ни одного психиатра не волновало так сильно, как оценка Бреслина, ведь именно ему убийца написал свое открытое письмо, а потом еще и предложил приехать в больницу, чтобы поговорить. Постепенно всем стало казаться, что между журналистом и Дэвидом возникла какая-то мистическая связь, которая позволила Бреслину проникнуть в «глубины подсознания монстра». Это всеобщее заблуждение только усугубилось, когда журналист стал регулярно приходить на свидания с Берковицем, чтобы записать серию интервью с убийцей.
– Ты помнишь, что на днях должен сдать свое заключение? – поинтересовался кто-то из коллег у психиатра. Психиатр кивнул, даже не заметив, кто ему об этом напоминает. Консилиумы врачей, которые устраивались для каждого случая судебной психиатрической экспертизы, превратились с недавнего времени в настоящий кружок дебатов. Большинство специалистов настаивало на психической болезни Берковица, которая лишила его возможности рационально мыслить. Каждый из врачей на таких собраниях приводил свои доводы, иллюстрировавшие признаки болезни.
Абрахамсон заметил, как сильно разнятся мнения врачей о пациенте. Большинство соглашались с тем, что Берковиц страдал от психического заболевания. В этом они были единогласны. А вот дальше начиналось самое интересное. Описания личностных качеств и поведения пациента настолько различались, что казалось, они говорят о совершенно разных людях. Каким-то магическим образом Дэвид умудрялся оправдать ожидания каждого врача. Те, кто на первом сеансе счел Дэвида забитым шизофреником, который никогда и никому не был нужен, оставались при своем мнении до конца. Врач, считавший, что Берковиц страдает от приступов немотивированной агрессии на базе сексуальной дисфункции, также отстаивал свою позицию до конца.
Все психиатры упорно составляли описание пациента, даже не замечая того, что создают автопортрет, а Дэвид просто ловко подкидывал дров в этот котел, не мешая специалистам фантазировать. Абрахамсон считал, что это проявление мимикрии. Человек сначала учится подражать чувствам и только потом чувствует. Если же в тот момент, когда подражание переходит грань и становится чувством, происходит сбой, человек так и остается на уровне подражаний. При достаточно высоком интеллекте человек может весьма ловко мимикрировать, изображать те или иные чувства, всякий раз заново создавать свой портрет. Такие люди обычно умеют создавать хорошее впечатление о себе, ведь мы обычно хорошо относимся к тем, кто досконально точно оправдывает наши ожидания.
– Доктор Абрахамсон, я ведь прав? – поинтересовался Джимми Бреслин, успешно прошедший все многочисленные проверки. Журналист был сейчас облачен в белый халат и казался обычным сотрудником больницы.
– Да, вы правы. А вы знаменитый Джимми Бреслин? – профессионально польстил психиатр.
– Дэвид часто упоминал вас в наших беседах, он говорит, что вы не верите ему.
– Это моя работа. Полагаю, что и ваша тоже, – кивнул психиатр. – Что вы думаете о Дэвиде?
– Вряд ли мое мнение что-то значит, но на меня он произвел приятное впечатление. Он бы мог прожить хорошую жизнь, если бы не болезнь.
– Вы считаете его больным?
– Человек, который слушал приказы собаки, определенно кажется мне не вполне здоровым. Вы так не считаете?
– Мой многолетний опыт работы дает мне право утверждать, что люди не всегда говорят правду. Проблема в том, что сейчас ваше мнение имеет больший вес, чем мое.
Журналист внимательно посмотрел на врача. Ему хотелось что-то сказать, но он никак не мог найти правильную формулировку. Чтобы замаскировать это, он отпил кофе из бумажного стаканчика, который держал в руках, а потом задумчиво провел пальцем по его крышке.
– Вы уверены, что общество готово вас услышать? Я больше двадцати лет работаю журналистом, и знаете, чему это меня научило? Вы можете отстаивать какое угодно мнение, говорить все, что угодно. Проблема в том, что, если вы говорите что-то не то, вас просто никто не услышит.
– Наверное, придется с вами согласиться, но это не заставит меня выкинуть в помойку несколько десятилетий моей работы.
– Если признать Берковица здоровым, придется признать и то, что убивать – это нормально. Простите, я должен идти.
Джимми Бреслин спешно пошел к лифту, стараясь не оборачиваться. Дэвид Абрахамсон посмотрел в его сторону и пошел к выходу, чтобы посидеть в кафетерии напротив больницы.
В 1969 году Штаты потрясло страшное убийство Шерон Тейт, которое организовали члены секты Мэнсона. С тех пор Чарльз Мэнсон служил вечным информационным поводом и постепенно превратился в народного героя, которого стали чтить и боготворить. Мэнсон, без сомнения, превратился в самого известного и обсуждаемого преступника Штатов. То и дело стали появляться материалы, рассказывающие о новом Джеке-потрошителе. Все чаще стали публиковаться материалы, рассказывающие об убийствах, совершенных ради забавы или удовольствия, без всякой выгоды. Ровно в этот момент во Флориде шел громкий судебный процесс по обвинению Теда Банди, который убил несколько десятков человек. Там вроде бы все было понятно с медицинской точки зрения. Банди получал сексуальное удовольствие, когда насиловал и душил своих жертв. Нарциссическое расстройство личности на фоне прогрессирующей парафилии[13] перешло в дезадаптивную фазу, что и привело к кровавой бойне во Флориде. Впрочем, что было еще понятнее, так это то, что Банди грозила смертная казнь, а следовательно, вскоре он должен был перестать интересовать журналистов.
В Нью-Йорке запрещена смертная казнь, поэтому было ясно, что Сын Сэма еще долго будет волновать умы людей. Признать тот факт, что он был не в состоянии контролировать себя, означало бы и то, что убийца, державший в страхе многомиллионный город, так и не понесет наказания. В том случае, если Берковица бы признали вменяемым, нужно было признать и то, что убивать ради удовольствия – норма, а сам Берковиц неизбежно превратился бы в культовую персону и постоянный дамоклов меч, повисший над городом.
Тут важно понимать, в чем именно заключался вопрос суда. Нужно было ответить, был ли Дэвид Берковиц в состоянии себя контролировать, сопротивляться темным силам, которые, как он считал, влияли на него. Он не стал стрелять в девушек из-за того, что пошел дождь, не стал убивать Сэма Карра, хотя и считал его демоном, скрывался от преследования, убегал из парка, когда видел там полицейскую машину. Все это заставило меня сделать вывод, что он способен был контролировать свои действия. Факт наличия или отсутствия галлюцинаций в данном случае не имеет значения.
Никому не нужный, так и не окончивший колледжа сотрудник почтовой службы мог превратиться в одного из самых влиятельных людей в стране. Впрочем, сейчас казалось, что мнение врачей уже никого не волнует, ведь журналист Джимми Бреслин уже вынес свой вердикт. Так и вышло. Консилиум врачей все же признал Дэвида способным нести ответственность за свои действия, но суд не готов был принять такое решение и отправил Дэвида на повторную экспертизу.
21. Я – Сэм
1–10 августа 1977 г.
Медбрат Крэйг Глассман приехал к себе домой на 35 Пайн-стрит в Йонкерсе под утро. Он с тоской посмотрел на скромный трехэтажный особняк, со всех сторон украшенный пожарными лестницами. Поначалу эта квартира показалась ему большой удачей, но жить в ней оказалось невыносимо. Чуть ли не каждый день, как только он заходил в квартиру и включал телевизор или шел в душ, к нему в дверь стучали. Дэвид Берковиц, живущий этажом выше, стоял на пороге его квартиры и напоминал о том, что после двенадцати ночи нужно соблюдать режим тишины.