ы Галигаи! И именно Галигаи предупредила меня, что некий проходимец хочет обесчестить мою возлюбленную… Галигаи! Стало быть, она знала, что этот проходимец — не кто иной, как король! И она же наверняка сообщила обо все начальнику полиции! Но зачем? Спасти короля он не успел бы… зато меня, черт возьми, схватить бы успел! О, теперь мне все ясно! Какая бездна подлости! Неужели существует такое коварство? Нет, у меня бред, я сошел с ума! Но все же… О, я это узнаю! И если я не ошибся, горе тебе, Леонора! Горе тебе, Кончини!»
Пока Жеан Храбрый и Пардальян предавались этим раздумьям, что, впрочем, не мешало им внимательно следить за своими противниками, те держали военный совет.
— Что вы собираетесь делать? — спросил капитан, в глубине души радуясь, что избавлен от необходимости ввязываться в сомнительную аферу.
— Я арестую этих двоих, — ответил начальник полиции без колебаний.
— Как вам угодно, — ответил Прален. — Это входит в обязанности полиции, а меня не касается. Но поскольку Его Величество действительно находится в этом доме и непременно выйдет оттуда рано или поздно, то я остаюсь здесь со своими людьми. Дело это выглядит не вполне ясным, поэтому мы должны дождаться короля, чтобы сопровождать его в Лувр. Это уже входит в мои обязанности.
Сказав это, капитан отвел своих гвардейцев в сторону, решив сохранять нейтралитет и наблюдать за развитием событий.
Неви тут же спешился, подошел к крыльцу и, словно бы Жеана для него не существовало, обратился к Пардальяну с церемонным поклоном и очень вежливо:
— Господин де Пардальян, к глубочайшему моему сожалению я вынужден просить вас отдать мне шпагу. Вы понимаете, надеюсь, что это простая мера предосторожности.
— Господин де Неви, — сказал Пардальян с не меньшей любезностью, — к глубочайшему моему сожалению я не могу выполнить вашу просьбу.
— Вы отказываетесь подчиниться, сударь? — воскликнул Неви в крайнем изумлении.
— Я чрезвычайно огорчен, я в отчаянии! Но вы же понимаете, это простая мера предосторожности.
Начальнику полиции не хотелось портить отношения с человеком, которого, как гласила молва, высоко ценил король. Хотя кровь бросилась ему в лицо от лукаво-насмешливого тона Пардальяна, он все же сдержался и произнес очень сухо:
— Сударь, по распоряжению Его Величества я командую полицией. Вы уважаете волю монарха?
— Это зависит от обстоятельств, — ответил Пардальян с самым невинным видом.
Внезапно Неви преобразился. На лице его появилось жесткое, угрожающее выражение.
— Ваши шпаги! — властно приказал он.
— Попробуйте взять их сами! — выкрикнул Жеан Храбрый, до глубины души оскорбленный оказанным ему пренебрежением.
Неви поставил ногу на первую ступеньку. Он был убежден, что достаточно лишь протянуть руку, как бунтовщики немедленно сдадутся. Их поведение представлялось ему пустой бравадой, глупой похвальбой: абсурдное предположение, что они вдвоем осмелятся выступить против пятидесяти лучников, можно было отмести сразу. Столь же нелепой казалась ему и мысль, что кто-то способен поднять руку на начальника полиции — такому могущественному человеку ничто не могло угрожать.
Итак, Неви поставил ногу на первую ступеньку, но тут же замер, ибо почувствовал у горла острие шпаги и одновременно услышал ужасающе спокойный голос Жеана Храброго:
— Еще один шаг, сударь, и вы мертвы!
Не страх, а удивление было причиной заминки начальника полиции. Будучи человеком смелым, он быстро оправился и сделал попытку двинуться дальше.
Шпага вонзилась в кожу, и тот же резкий голос властно приказал:
— Назад, сударь, назад! Или, клянусь распятием Христовым, я вас убью!
На сей раз Неви понял, что противник его не шутит, и отступил. Сохраняя изумительное хладнокровие, он стряхнул платком несколько капель крови, пролившихся на колет, и решительно произнес:
— Не забывайте, что я действую именем короля! Сдавайтесь!
Он по-прежнему обращался только к Пардальяну. Ответил же ему Жеан:
— Нет!
— Это бунт?
— Да!
Неви пожал плечами и, отойдя в сторону, повернулся к своим людям, бесстрастно ожидавшим приказа.
— Взять их! — сказал он холодно.
В некоторых домах приоткрылись окна. Любопытство оказалось сильнее страха. И вот что удалось увидеть случайным зрителям разыгравшейся драмы в дымном свете факелов.
Лучники бросились вперед плотной группой. Однако крыльцо было довольно узким, и только трое человек могли ступить на него одновременно. Более того, за недостатком места даже и этим троим было бы трудновато развернуться.
Лучники не обратили на это обстоятельство никакого внимания. Численное преимущество было на их стороне, и они воплощали собой власть — поэтому победа казалась им легкой и неизбежной. Они устремились вперед со смехом и шутками, отталкивая друг друга локтями. Когда же первые трое оказались на ступеньках, остальные сгрудились у подножья крыльца, подбадривая товарищей тычками и солеными прибаутками.
Улица, до сего момента тихая и спокойная, заполнилась оглушительным шумом. Теперь уже почти во всех окнах виднелись бледные от страха лица обывателей, внезапно вырванных из объятий сна.
Оба мятежника между тем не смеялись и не шутили. Они стояли безмолвно и неподвижно, уперев острие своих непомерно длинных рапир в мысок сапога. С холодным бесстрашием они ожидали мгновения, благоприятного для перехода в атаку.
Внезапно последовал двойной выпад, и на ошеломленных лучников словно бы обрушился стальной вихрь. Две шпаги кололи, рубили, опускались плашмя. Жалобные стоны и вопли огласили улицу.
Нападавшие обратились в паническое бегство. Лучники спасались, кто как мог, от налетевшего на них смертельного вихря.
После же этой неожиданной сцены наступило изумленное молчание. Прошло всего несколько секунд с момента, когда начальник полиции отдал приказ схватить бунтовщиков — и вот уже шестеро из его людей было выведено из строя, причем трое или четверо были ранены довольно серьезно. Господин де Неви не помнил себя от бессильной ярости.
А мятежники, не получившие ни единой царапины, вновь опустили шпаги и, возвышаясь над всеми участниками этой сцены, замерли в выжидательной позе, означавшей одновременно вызов.
Оба они — и старый, и молодой — были великолепны. Пардальян стоял с безучастным видом, поражая своим спокойствием — лишь в глазах у него затаился лукавый огонек, а губы тронула легкая насмешливая улыбка. Жеан Храбрый, набычившись и оскалив белоснежные, как у волка, зубы, дрожал от возбуждения и нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Старик с изумительной невозмутимостью ждал новой атаки, чтобы отразить ее. Юноша, пылая отвагой, оставался на месте только по примеру своего спутника, но изнывал от желания перейти в наступление. Не сдержавшись, он воскликнул звонко:
— Надо вышвырнуть отсюда этих приспешников палача!
Однако у Пардальяна были на сей счет свои соображения. В отличие от молодого товарища, он понимал всю серьезность положения. Быть может, ему также хотелось избежать кровопролития. Как бы то ни было, отдавая должное храбрости юного бойца, он в ответ на это предложение лишь пожал пренебрежительно плечами.
И Жеан Храбрый, не подчинявшийся никому и никогда, безропотно уступил чужой воле.
Его до глубины души поразило необыкновенное хладнокровие Пардальяна, и он, сам того не сознавая, готов был во всем следовать примеру человека, которым восхищался.
Внезапно тишину прорезал ужасающий вопль боли. Это кричал Ла Варен. Произошло же с ним следующее.
Ни на секунду не сомневаясь в исходе дела, наперсник короля считал арест бунтовщиков делом решенным. Судьба Пардальяна его не волновала: не имело значения, будет ли тот убит, захвачен в плен или же отпущен восвояси. Напротив, к Жеану Храброму он испытывал вполне понятное чувство ненависти и трепетал от радости, предвкушая неизбежную казнь наглеца.
Поэтому, когда лучники устремились в атаку, маркиз закричал, указывая на своего врага:
— Возьмите его живым! Не дайте ему ускользнуть от палача!
Увидев же, как успешно защищаются мятежники, он едва не задохнулся от бешенства, поскольку добыча никак не давалась в руки и месть его в очередной раз откладывалась.
Тогда он решился прийти на помощь начальнику полиции, исправив оплошность его незадачливых подчиненных.
Он незаметно подобрался к крыльцу сбоку, намереваясь взобраться туда под прикрытием одной из колонн и напасть на Жеана Храброго сзади.
Ему удалось подкрасться к юноше, не привлекая к себе внимания. Удар он собирался нанести по ногам, а потому не стал забираться на крыльцо, а просто высунулся по пояс, занеся клинок для удара.
Жеан Храбрый, казалось, не подозревал о нависшей над ним угрозе. Но в тот момент, когда Ла Варен с радостным рычанием сделал выпад, целясь в подколенную впадину, юноша, который, не подавая вида, следил за маневрами маркиза, изо всей силы ударил того каблуком в лицо.
Радостный рык сменился пронзительным визгом боли, и Ла Варен, обливаясь кровью из рассеченной до кости скулы, упал навзничь.
Тем временем господин де Неви жестом удержал взбешенных лучников, которым не терпелось расквитаться с обидчиками. Начальник полиции размышлял. Бунтовщики оказались очень опасными противниками и доказали, что голыми руками их не возьмешь. Представители власти не могли отступать — но следовало любой ценой избежать новых жертв.
Уже то, что двое сумели обратить в бегство пятьдесят человек, выведя из строя шестерых из них, было из ряда вон выходящим событием, и король вряд ли поздравил бы де Неви с успехом. На карту была поставлена карьера начальника полиции.
Поэтому на сей раз он подготовился к наступлению основательно, приказав своим людям выстроиться полукругом и атаковать крыльцо одновременно в лоб и с флангов. Речь теперь шла не просто об аресте — мятежников нужно было схватить живыми или мертвыми.
По сигналу своего командира лучники устремились вперед, беря противника в железное кольцо.