Пирайи глубоко вздохнул. Тяжело ему стало – с тех пор как мальчика выгнал, всё труднее и труднее за хозяйством следить. Жениться не стал он – распутные девки сельские, господарем до бесстыдства доведённые, только к Баргу и приведут. Как жениться вообще, если в первую ночь ему самому жену свою сношать придётся? Это ж преступление великое! А Пирайи человеком был хорошим, зла никогда не делал, и пресмыкаться ни перед кем, ни собирался – никогда так не делал, и начинать даже и не думал! Пускай другие, слабые и безвольные, идут на поводу Баргового разврата, женются без спросу господареву, и сами жён своих сношают в первую ночь. А он в Баргово Подземное Царство, после смерти попасть не желает. Вечность в муках, не для него. Он всегда следовал заветам Богов и милости господарей, что от Богов властью обличены. Так что ему только на Небеса и портить себе посмертие ради какой-то глупой беспутной девки, он не станет.
Но в итоге, с хозяйством он уже не справляется. Мальчика нет, он один, жениться теперь никак, только ради проклятья вечного. И чего делать? Не знал Пирайи, как ему теперь быть.
Не знал, пока не услышал вести странные.
Вновь вспомнился мальчик. Как его звали? Это, почему-то, вспомнить не смог. Воин господарев, который без того ходит, что человека человеком делает, но с титьками, вот тот воин тогда его побил сильно очень – из головы повылетало много чего. И за что вообще побили? Пирайи так и не понял, но раз побили, значит, была повинность какая-то. Просто так господаревы воины наказывать не станут, это все знают, так оно с Божьего веления давно уж повелось. Ежели наказал бы воин господарев ни за что – молния его бы и убила воина этого прямо на месте. Но молнии не было, а значит, за дело получил Пирайи.
К Баргу в зад этого мальчика – да и сдох поди давно.
Другое важно, другое.
Брешут али нет?
Вернулся один из селян, из городу Нару, что выстроил Святой король вдали отсюда. Молва ходила, что там, в отличие от Сабы, Тобу и Салира, без городского налогу можно торговать. Но далеко, да и налоги не такие уж и великие в городах Сабасских. Но всё ж поехал тот жадный грешник молодой, уже безвозвратно погубивший свою душу – жену свою до сих пор сношал только сам, уж и детишек наплодил. Пирайи каждый раз плевался, ту бабу срамную увидев - грязная шлюха, которую сам Барг заживо жрать будет после смерти. Но не в том дело, да и, наверное, не столь велик её грех, ведь и господарь тут тоже виноват. Однако могли б прийти к замку и умолять, что б господарь сношал её, да хотя бы воина своего бы отправил к ним. Так нет же – даже не пытались. Гнить им в Подземном царстве Барга вечно…, то сейчас неважно совсем. Грешник тот, вернулся и небылицы стал плести.
Пирайи не поверил, да и мужики не поверили, даже побить собирались грешника этого, но потом решили, что ежели побьют, а он двадцатину не отдаст, возьмёт господарь ту двадцатину всё равно. А с кого? С них и возьмёт. А двадцатина это много. Пускай меньше, чем как раньше господари забирали, но тоже очень много. Решили по-другому сделать. Собрались двое их них и в город Нар поехали. А как вернулись – вот словно заколдовали, тоже небылицы давай плести.
Где это видано-то? Рабы говорят, много их там, но не плетьми их бьют, не рвут их на куски волками, на колы не садют, наоборот. Рабы Нара живут просто…, ну слов нет просто.
Пирайи уже год как на иголках. А что ежели не врут? Может и правда так?
Наконец, сейчас, на сорок пятый день трудных и тяжких размышлений по поводу неожиданно пришедшего в голову решения – погадить присел он тогда и в самый важный момент, вдруг та мысля и народилась в его голове. Поначалу даже думал, что Барг ему ту мысль послал. Но подумал вот хорошо и неспешно, и в день сорок пятый, всё ж решился.
Собрался он быстро – уже давно потихоньку готовился, видать, подспудно знал уже, как поступит. Соседа попросил за домом, за хозяйством присмотреть, а ежели не вернётся – себе пусть курей возьмёт, как в благодарность, а с остальным что делать, то пусть господарь решает.
Закинув мешок за плечо, монеты скопленные, в карман, в платочке обёрнутые, положил, и к замку пошёл – он не эти, которые односельчане. Он человек хороший и заветы Богов и отцов, чтит, так что к замку – молить господаря, дабы разрешил ему отлучиться в город Нар.
Пал он ниц и молить начал. Воины на него смотрели, смотрели, брови хмурили, хмурили, желваки на лицах играют, глаза злобные становятся, а он не сдавался и всё молил, иногда переходя на визг. Воины, то воины конечно, но господарь тут нужен, что б его отпустить из села.
-Да закрой ты пасть, навоза ты кусок!!! – Взвыл господарь, выходя широким шагом из замковых ворот. Пирайи поспешно замолчал. – Слава Приве! Закрылся, наконец!
-Господарь…
-Чего ты воешь тут? Чего тебе надо?
-Я вот, до городу, до Нару, говорят много чего о городе том Святом, и я вот, туда пойти и…
-Так иди. – Сказал господарь.
-Можно, правда?
-Ты Свободный. Хочешь - иди, не хочешь – не иди.
Пирайи головой покачал горестно и с осуждением – не тот это господарь, ох не тот. Вот прежний, вот мужик был, вот силища, кремень, могучий, мудрый, справедливый – мог и жену чью посношать и голову проломить ежели повинность крепкая. А этот…, тьфу, одно название.
-Можно, да?
-Пирайи, ещё один вопрос – получишь в рыло.
-Я… - Он замолчал. С одной стороны, вроде как есть повинность и сейчас господарь её проведёт «в рыло», кулаком видимо. То святая обязанность любой кучки навозной, каковой являются все селяни. Однако тут же было сказано и про вопрос, то есть, господарь хотел сказать, что повинность, это не то что он сделал уже, а его новые вопросы.
Хм.
А ведь господарь, хоть и аморален и развратник мерзкий, а ведь мудр не по годам.
Даже уходить на время расхотелось. Но на полпути домой, Пирайи развернулся и пошёл в Нар.
Без мальчика, без жены, без новых мальчиков и разных девочек – чего наплодит жена, оно там всегда по разному, в общем, без них, никак ему. А ведь потом совсем состарится, как за полем следить будет, чего кушать будет? Непонятно.
Так что пошёл он в Нар, взяв лишь еды с собой, что б хватило ежели что, да на обратный путь, да монет взял, все, сколько у него было. Долго ли, коротко ли, но пришёл он, почти всё в мешке дорожном своём съев. Добрался до города того и у ворот его чуть не заплакал – врали всё селяне эти проклятые. Низкие уродливые серые стены, толстенные страшные ворота, два нищих воина, даже без щитов, у ворот стоят, скучают. Чуть было, обратно не пошёл. Но еды на обратный путь, увы, не хватит – ничего не поделаешь, рассчитывал-то он, как вот если бы молодой был, а шёл, как вот есть по возрасту. В итоге всё считай и съел и шёл долго и трудно. Так что придётся запасы пополнить, а то помрёт он в пути с голоду. А где ж ещё запасы пополнить, ежели не здесь?
Сёлам, что в пути видел, Пирайи не доверял – какие-то они все неправильные были. В одном селяне с мечами и кинжалами, видать и тут господарь сумасшедший развратник, Богами проклятый.
А в другом – крыша из черепицы и покрашена яркой-яркой краской! От того села убегал со всех ног. Не хотел он там оказаться поблизости, когда господарь местный такое непотребство увидит и придёт всех казнить и сношать, за разврат этот с крышей той гадкой.
В общем, нужно тут запасы пополнять.
Зашёл в ворота, воинам поклонился, было, спросить хотел.
-Топай мимо, пока под зад пинка не получил. – Лениво зевая, сказал один, и Пирайи поспешно извинившись за свою дерзость грешную, поспешил в город.
Не прошёл и сотни метров, как не по себе ему стало. Улицы будто спьяну все – одна прямая как стрела, другая виляет куда попало, полно тупиков. Он мгновенно заблудился. И ладно бы…
Дома оказались пустыми.
В ужасе он заглянул в один – никого. Даже мебели нет. В другой заглянул, в третий – пусто.
Нар, оказался, городом призраком.
Проклятым городом.
Потому как изо всех сил убегая к воротам, он понял, что не может их найти. До вечеру блуждал, до стены пару раз вышел – нет ворот. Попробовал на стену залезть и так сбежать из города ловушки, но всё чего достиг, так это то, что с двух метров сверзился задом об пол. Зад болеть стал, еда закончилась, хотелось пить, всё тело болело от усталости.
Пирайи вышел на очередную мёртвую улицу, сел посреди неё и горючие слёзы потекли из глаз его. Он молился Приве, в отчаянии вырывая волосы из своей головы.
И Прива его услышала!
Пузатый важный господарь, в шелка разряженный, в позолоте весь, по улице шествует медленно и чинно, высоко голову подняв, да взглядом хмурый – настоящий господарь!
А то, что говорили селяне – да брехня! Очевидно же – то господарь.
-Помилуй не сношай не казни, милостивый господарь!!! – Взвыл Пирайи, падая ниц, пред помазанником Божьим на земле.
-Дурак что ли? – Изумился господарь, очи выпучил свои пресветлые, пузо своё священное подтянул и перстом своим благословенным погрозил ему хмуро. – Ты это брось такое говорить.
-Господарь, повинен я, что обратился к тебе, да хранит тебя Прива! Заблудился я дурак, господарь мой милостивый. Испужался весь, аж думал, что нету тут никого господарь…
-Заткнись дурак! – Рявкнул господарь. – Совсем ополоумел? Не господарь я!
-Как не господарь? – Изумился Пирайи, глаза подняв от земли.
-А так. Раб я святого господаря нашего Домена.
-Раб? – Эхом отозвался ошарашенный Пирайи.
-Раб. – Гордо, с довольством великим, произнёс господарь…, раб господарев.
Пирайи хлопал глазами, глядя на богатый костюм, на драгоценный перстень на руке человека того, что себя рабом называл. Толстый, холёный, весь довольный…, но рабство же, это же ужас!
Рабство, это пытки, плётки, сношают все подряд, даже животные. Раб он чуть жив от увечий и вечно его кто-то угнетает…, или нет? Или может рабство оно вот как капуста? Ну, на одной грядке капуста вот ничего, такая вот не очень, но ничего. А на другой погнила вся, а на третьей – глаз не на радуется. Так может и с рабством оно так, а? Ну, не всегда оно везде одно и то же, а?