им.
— Он говорит, что болванчик живой, — сказала она маме. — Говорю же, он кукушечкой поехал.
Мама издала долгий вздох. Ее руки были по-прежнему сжаты в кулаки. Я видел, как она встревожена.
Но что я мог сделать? Я собой не управлял.
Я подошел к столу и забрал у Рэйчел миску с хлопьями. После чего нахлобучил ей на голову.
Рэйчел завизжала.
Я полюбовался, как густые комки хлопьев сползают по ее волосам и щекам.
Мама схватила меня за плечи.
— Ну все, это была последняя капля! — Она толкнула меня к двери. — Марш в свою комнату, сейчас же. И чтоб оттуда ни ногой. Я звоню твоему отцу. Нам с ним придется поговорить о том, что с тобой делать.
Я направился в коридор. Но в дверях остановился и посмотрел на Рэйчел:
— Хрю-хрю-хрю!
Мама поспешила к столу, чтобы помочь Рэйчел выковырять комки хлопьев из ее волос. Они с Рэйчел не следили за мной, так что я остановился возле кладовки. Взяв привезенную Рэйчел банку с медом, я понес ее наверх.
У себя в комнате я нашел подаренный тетей Адой свитер. Разложил его на постели. Затем откупорил банку и вылил весь мед на свитер.
Что за безобразие.
Я поставил банку на пол. Затем подбежал к лестнице.
— Мама! — крикнул я. — Мама! Не могу поверить! Скорее! Беги сюда! Полюбуйся, что Рэйчел сделала с моим новехоньким свитером!
27
Так вот, знаете что? Мама ни на миг не поверила, что Рэйчел вылила мед мне на свитер.
Она ахнула от ужаса при виде него. Она была так расстроена, что не смогла сдержать слез. Рэйчел стояла в дверях, качая головой. Думаю, даже она огорчалась из-за всего, что я натворил.
Вместо того, чтобы наорать, мама обняла меня.
— В чем дело, Джексон? — тихо проговорила она. — Ты можешь мне сказать, почему ты делаешь и говоришь такие ужасные вещи?
Я заметил Слэппи, примостившегося на кровати с красногубой ухмылкой, застывшей на лице. Мне отчаянно хотелось сказать маме правду. Сказать, что Слэппи живой, что он у меня в голове, заставляет меня делать и говорить пакости против моей воли.
Но кто поверит в такую историю?
Я лишь пожал плечами и не ответил.
Следующие несколько дней выдались довольно безрадостными. Мама и папа возили меня к семейному врачу. Они хотели, чтобы доктор Маркс прописал мне таблеточки для успокоения. Доктор поговорил со мною около часа и решил, что мне просто следует посидеть дома несколько дней и расслабиться.
Иными словами, я оказался под суровым домашним арестом. Мне нельзя было ходить в школу. И я не мог пойти в ЦМ, чтобы помочь ребятам с их выступлением.
Я торчал в комнате, играя в игры на планшете, пока мои большие пальцы не покраснели и разболелись.
Штык каждый день заносил домашку, чтобы я не отставал. Однажды даже заходила мисс Хэтэвей — рассказать, как идут дела в школе.
Всю неделю родители не сводили с меня глаз ни днем, ни ночью. Изучали меня, точно я был пришельцем с другой планеты. Они были так насторожены, что отслеживали каждое мое движенье. Правда. Как-то раз я рыгнул — и они дружно подскочили.
Думаю, они ожидали, что я снова озверею. А я? Я не знал, чего ожидать.
Я отнес Слэппи в стенной шкаф и посадил в уголок. Затем я накрыл его старой простыней. И убедился, что прочно закрыл дверцу шкафа.
Я понимал, что при желании он легко выберется оттуда. Но он не двигался все время, что я был под домашним арестом. К тому же он не лез в мою голову и не заставлял говорить ничего непотребного.
Родители так обрадовались, что я, похоже, опять становлюсь нормальным, что даже разрешили мне пойти в ЦМ и помочь ребятам с их выступлением.
Да, на носу были большая кулинарная ярмарка и выступление. Все рассчитывали на меня. Все было на мази. И я уже пообещал, что проведу комедийный номер со Слэппи.
Но как же я принесу эту злобную тварь в ЦМ?
Я не знал. О таком и думать не хотелось.
Впрочем, у меня теплилась надежда заключить со Слэппи сделку. Пообещать ему что-нибудь, а он взамен будет вести себя прилично. Может, я пообещаю быть ему хорошим сыном, если он не станет гробить вечер.
Мы со Штыком и Майлзом так до сих пор и не решили, что нам испечь на большое кулинарное состязание. Мы собирались провести собрание у Штыка дома, чтобы определиться.
Мама и папа обсудили это. Не хотелось им отпускать меня к Штыку. Они бы предпочли еще подержать меня дома, под надзором.
Но я их все-таки уломал. Сказал, как все рассчитывают, что я помогу ЦМ удержаться на плаву. И напомнил, каким был хорошим прежде.
Наконец, они согласились отпустить меня к Штыку на несколько часов.
— Обещаю не устраивать неприятностей, — сказал я, клятвенно подняв руку. — Обещаю, что буду таким же, как прежде.
Как вы думаете, мог я сдержать это обещание?
28
Был теплый, солнечный денек, лишь несколько пухлых облачков проплывали в вышине. Солнечные лучи приятно грели мое лицо, когда я шел к дому Штыка.
Ночью шел проливной дождь. На тротуаре и улицах еще не просохли глубокие лужи, и трава влажно поблескивала.
Как только я свернул за угол, дорогу мне перебежала черная кошка. Но мне было плевать. Я был так счастлив вырваться из дома, на солнышко. А еще я был рад снова почувствовать себя самим собой.
У нас со Штыком и Майлзом еще оставались проблемы. Мы ведь так и не придумали ничего лучше гигантского кекса. Эта идея была отличной. Но, увы, нереальной.
Я все еще размышлял о печеньках да кексах, когда заметил у обочины какого-то малыша. Лет ему было семь или восемь. У него были вьющиеся светлые волосы и раскрасневшаяся круглая рожица. Его черная футболка свисала почти до колен мешковатых джинсов.
Он склонился над своим велосипедом, дергая за руль и громко кряхтя с каждым рывком.
Я поспешил к нему.
— Тебе помочь? — спросил я. — В чем дело?
— Застрял, — простонал он. — Мой велик. Я опаздываю на урок по теннису. Но мой велик застрял в грязи.
— Отойди, — мягко отодвинул его я. — Я вытащу. Нет проблем.
— О, спасибо, — сказал он. Он тяжело дышал, а лицо его все еще было красным от натуги.
Я взялся за руль и потянул. Но тут послышалось громкое чириканье.
Я отпустил руль. На мгновение небо померкло. И я почувствовал, как задрожала под ногами земля.
Я отвернулся от велосипеда.
— Можно посмотреть твою ракетку? — спросил я.
Мальчик показал на висевшую перед велосипедом корзину. Я достал из нее футляр с ракеткой.
Открыв футляр, я извлек ракетку.
— Неплохая, — сказал я. — Титановая?
Малыш кивнул.
Я размахнулся ракеткой и шмякнул ее в грязь.
— Эй! — вскрикнул мальчик.
Тогда я вытащил велосипед из грязи. Обеими руками я поднял его над головой — и швырнул на проезжую часть.
После этого я окунул руки в грязь. Помахав руками, я забрызгал грязью лицо мальчугана.
Он опять закричал и увернулся.
Я откинул голову назад и разразился протяжным хохотом Слэппи.
Мальчик заревел. От этого я захохотал еще громче.
Затем я бросился бежать. Мои ноги шлепали по тротуару.
Я ахнул, услышав громовой окрик:
— Эй, ты! А ну вернись!
Повернув голову, я увидел мистера Гурвица, нашего соседа.
Он видел меня. Он видел, что я сделал.
И что теперь?
29
— А ну вернись! — орал Гурвиц.
Я развернулся и побежал к ближайшему дому. Распахнув деревянные воротца, я пронесся вдоль гаража на задний двор.
За спиной слышался грузный топот Гурвица. Он гнался за мной.
— Вернись! Стой! Я тебя видел!
Опустив голову, я поднырнул под волейбольную сетку и вбежал в следующий двор. Какой-то мужчина поливал свой садик из длинного шланга. Он стоял ко мне спиной и не видел, как я мчался к следующему дому.
— А ну стоять! — Вопль моего преследователя заставил дяденьку обернуться, и мощная струя воды окатила Гурвица с головы до ног.
Гурвиц в шоке заорал. И прекратил преследование.
Глянув, как он вытирает воду с лица, я повернулся и бросился вдоль стены дома. Я достиг улицы и продолжал бежать.
Гурвица и след простыл. Полагаю, холодный душ остудил его праведный гнев.
Я вновь ощутил себя самим собой, когда перебегал улицу перед кварталом Штыка. Пронеслись на великах двое ребят. Оба были в синих бейсбольных кепках, в ушах наушники. На меня они даже не оглянулись.
Я остановился перевести дух. Мне было ужасно стыдно из-за малыша с теннисной ракеткой. Как мог я совершить такую гнусность?
Интересно, мистер Гурвиц меня узнал? Он видел меня только со спины. Но он мог догадаться, что это я. А стало быть, он может рассказать родителям.
И тогда… мне крышка.
Я пытался не думать об этом, когда Штык встретил меня в дверях.
— Здорово, как жизнь?
— Так себе, — сказал я, представив утопленную в грязи теннисную ракетку. — Чувствую себя нормально. К понедельнику, наверно, смогу в школу вернуться.
С дивана в гостиной вскочил Майлз.
— Нафига? — спросил он. — Ты это сделал, чувак. Можешь сидеть дома весь день. — Он засмеялся.
— Это скука смертная, — возразил я. Взгляд мой упал на циферблат кабельной приставки на телевизоре. — Слушайте, давайте к делу, — сказал я. — Меня отпустили на пару часов. Родители все еще обо мне беспокоятся.
— Это потому, что ты сумасшедший! — сказал Майлз.
— Не смешно, — сказал Штык. — Это нехорошо, Майлз. Джексон не сумасшедший. Он долбанутый.
Они засмеялись. В комнату вошла мама Штыка.
— Над чем это вы, ребята, смеетесь? — спросила она. — Кто-то рыгнул?
— Мама, да ладно, — простонал Штык. — Мы не такие примитивы.
Майлз оглушительно рыгнул, и мы все захохотали.
— Вы трое превратите мою кухню в зону бедствия, — сказала она. — Мне понадобится шланг, когда вы закончите?
Мое сердце оборвалось. Я подумал о том, как мистер Гурвиц получил струю воды в лицо.
— Нет. Мы аккуратненько, — заверил Штык. — Обещаю. Мы все хорошенечко вычистим, как закончим.