невероятным, чтобы на таком тесном пространстве уместилось столько людей, — а дальше, на границе видимости, Евмен различил голову процессии со статуями, чудесно изваянными самыми великими скульпторами; статуи были облачены в настоящие наряды, и на голове у них сверкали золотые венки, а рядом двигались священные птицы — орел Зевса, сова Афины, павлин Геры, тоже выполненные с удивительным реализмом: казалось, они вот-вот взмоют в воздух.
За ними ступали жрецы со священными повязками на головах и кадилами в руках, а за ними — хор прелестнейших обнаженных мальчиков, распевающих свадебные гимны и аккомпанирующих себе на флейтах и тимпанах. Монарх находился позади всех; чуть впереди шли его сын и шурин-зять, а замыкали шествие шесть царских телохранителей.
Это было великолепное зрелище, а солнце, светившее в этот день чрезвычайно ярко, делало его еще великолепнее. Голова процессии уже входила в полукруг, и статуи богов одна за другой двигались мимо орхестры и выстраивались в ряд перед проскением.
Когда процессия втянулась в арку сбоку от сцены, часть ее скрылась из глаз Евмена и оставалась невидимой до тех пор, пока снова не показалась на солнечном свету, уже внутри театра.
В облаке фимиама проплыли жрецы, за ними — мальчики, танцующие и распевающие эпиталамы Гименею в честь новобрачной. Евмен видел, как они исчезли под аркой и появились с другой стороны под восхищенные возгласы публики.
Теперь под арку заходили Александр Македонский и Александр Эпирский, а за ними — царь Филипп. Как и было предусмотрено сценарием, перед самым входом в арку монарх велел своему эскорту отойти, так как не хотел предстать перед греками в окружении солдат, как тиран.
Евмен видел, как в театре под ликующие аплодисменты появились двое царственных юношей, и тут же царь также скрылся в тени арки. Теперь в хвосте процессии оставалась только вереница телохранителей. Евмен бросил на них рассеянный взгляд — и тотчас присмотрелся повнимательнее: одного не хватало!
Как раз в этот момент в залитом солнцем театре появился Филипп. Догадавшись, что сейчас произойдет, Евмен закричал во все горло, но не смог перекрыть шума толпы. Все случилось мгновенно: недостающий телохранитель вдруг выскочил из тени с коротким кинжалом в руке, бросился на монарха, вонзил ему в бок клинок по самую рукоятку и бросился прочь.
По замешательству на лицах присутствующих Александр понял, что произошло что-то страшное; он обернулся через мгновение после того, как отец получил удар, и увидел, как лицо его побледнело наподобие маски из слоновой кости на лицах богов. Он видел, как Филипп закачался, держась за бок. На белоснежный плащ хлынула кровь.
Какой-то человек стремительно убегал к дороге, за которой раскинулись широкие луга. Александр бросился к отцу, который опустился на колено. Александр Эпирский, пробегая мимо, крикнул:
— Держите этого человека!
Александр успел подхватить царя, прежде чем тот упал в пыль, и прижать к себе. Кровь пропитывала одежду и обагряла руки царевича.
— Отец! — кричал он сквозь рыдания, прижимая его к себе крепче. — Отец, нет! — И Филипп ощутил на своих обескровленных щеках его жгучие слезы.
Небо над ним взорвалось мириадом светящихся точек, а потом вдруг разом погасло. В этот момент он снова увидел, как стоит посреди погруженной в полумрак комнаты, прижимая к груди новорожденного младенца. Он почувствовал мягкую кожу ребенка на своей колючей щеке, прикосновение нежных детских губ к изборожденному шрамами плечу, вдохнул сильный запах пиерских роз… прежде чем погрузился во мрак и безмолвие.
ГЛАВА 38
Беглец во всю прыть бежал к деревьям, где его поджидали какие-то люди, несомненно, сообщники, которые тоже бросились бежать, как только заметили погоню.
Оставшись один, убийца обернулся и понял, что попался. Александр Эпирский настигал его с мечом в руке, крича:
— Хватайте живым! Хватайте живым!
Убийца снова пустился бежать со всех ног и, подбежав к коню, вскочил было на него, но зацепился за лозу и грохнулся на землю. Он успел подняться, однако стражники были уже рядом и, обрушив на беглеца десятки ударов, убили его на месте.
Увидев происшедшее, эпирский царь закричал вне себя:
— Идиоты! Вам было сказано: хватайте живым!
— Но он был вооружен, государь, и пытался сопротивляться.
— Гонитесь за прочими! — велел царь. — Гонитесь за прочими и задержите их!
Тем временем подоспел Александр, весь в крови Филиппа.
Он посмотрел на убийцу, потом на эпирского царя и заявил:
— Я его знаю. Его звали Павсаний, это один из телохранителей отца. Разденьте его, прибейте к столбу у входа в театр и оставьте гнить там, пока не останутся одни кости.
Между тем вокруг трупа собралась толпа: зеваки, царские стражники, военные и иностранные гости.
Александр вместе с зятем тут же вернулся в быстро опустевший театр, где нашел свою сестру Клеопатру; все еще в свадебном наряде, она безудержно рыдала над бездыханным телом отца. Поодаль Евмен с мокрыми глазами, прижав руку ко рту, качал головой, словно все еще не мог поверить в происшедшее. Царица Олимпиада, которую ожидали с утра, так и не прибыла.
Александр приказал трубить сбор всем находящимся поблизости боевым частям, распорядился унести тело отца и подготовить его к погребению, велел проводить Клеопатру в ее палаты и принести ему и его зятю доспехи.
— Евмен! — крикнул царевич другу, выводя того из оцепенения. — Отыщи царскую печать и принеси мне. И быстро пошли эстафету, чтобы сообщить Гефестиону, Пердикке, Селевку и прочим: пусть ждут меня в Пелле до исхода завтрашнего вечера.
Принесли доспехи. Оба Александра облачились в панцири и поножи, опоясались мечами и в сопровождении сводного отряда направились сквозь толпу — занимать дворец. Все присутствующие члены царской семьи были взяты под надзор и отправлены по домам, за исключением Аминты, который тоже надел доспехи и явился под командование Александра:
— Можешь рассчитывать на меня и мою преданность. Я не хочу, чтобы пролилась новая кровь.
— Благодарю тебя, — ответил Александр. — Я не забуду этого поступка.
Городские ворота заняли дозоры «щитоносцев» и конные отряды. Филот по собственной инициативе прибыл во дворец и поступил под командование Александра.
Во второй половине дня Александр, вместе с эпирским царем и своим двоюродным братом Аминтой, в доспехах, царском плаще и диадеме выступил перед собранным войском. Его обращение прозвучало громко и ясно.
Командиры приказали трубить в трубы, а воины прокричали приветствие:
Да здравствует Александр, царь македонян!
Потом, по другому сигналу, они долго били копьями в щиты, наполнив дворцовые портики оглушительным грохотом.
Александр приказал приготовить Букефала и готовиться к отъезду. Он подозвал Евмена и Каллисфена, тоже присутствовавших на церемонии.
— Евмен, ты займись телом моего отца. Пусть его омоют и набальзамируют, чтобы сохранить до торжественного погребения. Погребение тоже организуй сам и встреть мою мать, она должна вот-вот приехать. Потом вызови архитектора — пусть начинает работу по сооружению царской гробницы. Каллисфен, ты останься здесь и займись исполнителем преступления. Разыщи его друзей и сообщников, разузнай о его передвижениях в последние часы, допроси стражников, убивших его вопреки приказу моего зятя. Если понадобится, примени пытки.
Евмен вышел вперед и протянул Александру маленький ларец.
— Царская печать, государь.
Александр взял из ларца перстень и надел на палец.
— Ты любишь меня, Евмен? Ты верен мне?
— Конечно, государь.
— Тогда зови меня по-прежнему Александром.
Он вышел на площадь, вскочил на Букефала и, оставив Эги на Филота, вместе с зятем отправился в Пеллу, чтобы воссесть на трон Филиппа и показать придворной знати, кто их новый монарх.
К этому времени театр уже совершенно опустел. Остались лишь статуи богов, в сумятице едва не сброшенные с пьедесталов, и статуя Филиппа, меланхолично смотрящая перед собой в меркнущем свете заката, как забытое божество.
Вдруг, с наступлением темноты, словно из ничего материализовалась какая-то фигура: человек с накрытой плащом головой вышел на пустынную арену и долго рассматривал пятна крови на земле, потом отвернулся и прошел под арку сбоку от сцены.
Его внимание привлек металлический предмет, окровавленный и почти не видный в песке. Человек наклонился и стал рассматривать его маленькими серыми, чрезвычайно подвижными глазами, потом подобрал и спрятал в складках плаща.
Он вышел на открытое место и остановился перед столбом с прибитым телом убийцы, которое уже окутал мрак. За спиной послышался голос:
— Дядя Аристотель, не ожидал увидеть тебя здесь.
— Каллисфен. День, предназначенный для радости, закончился так печально.
— Александр надеялся обнять тебя, но цепь событий…
— Знаю. Мне тоже очень жаль. Где он теперь?
— Во главе войска скачет в Пеллу. Хочет предотвратить всякую возможность переворота со стороны определенных группировок среди знати. Но как ты, почему ты здесь? Это не веселый спектакль.
— Цареубийство — всегда критическая точка в развитии событий человеческой жизни. И в каком-то смысле сбылось предсказание Дельфийского оракула: «Бык увенчан, конец близок, жертвователь готов». — И, повернувшись к трупу Павсания, философ проговорил: — Вот он, жертвователь! Он и сам не думал, что таков будет эпилог этого пророчества!
— Александр попросил меня расследовать это преступление. Попытаться раскрыть, кто мог стоять за убийством его отца. — Издалека, из закоулков дворца, доносилось заунывное пение плакальщиц. — Все кажется таким бессмысленным…
— Здесь и таится ключ к разгадке преступления, — сказал Аристотель, — в этой бессмысленности. Какой убийца выбрал бы такую пошлую форму убийства — в театре, словно это сцена из трагедии, сыгранная на самом деле, с настоящей кровью и…— он вытащил из складок плаща металлический предмет, — настоящим мечом. А точнее сказать, кельтским кинжалом.