Вернувшись на службу к принцу, Лаге по-прежнему сопровождал его в дальние окрестности Асгарда на ночные оргии. Обычно они проходили на берегу залива Скади, где базальтовые колонны восьмигранной правильной формы уходили под воду, как гигантская лестница. Ее и звали Лестницей Богов. Здешние жители избегали этого места, считали его проклятым. То ребенок пропадет, то забредшая сюда корова вернется с рогами, вывернутыми и закрученными, как штопор, да как набросится на своих… На самом побережье дышалось тяжело, голова гудела, перед глазами стлался туман, многие теряли сознание. Но для Ахо и сопровождавших его хиромантов — самое место.
Лаге обычно предпочитал держаться от ночных действ в стороне. Искренне не хотел увидеть или услышать чего лишнего. Однако есть со свиньями и не запачкаться еще никому не удавалось. Во всем виноват был Венсельм. Он галопом принесся к коновязи, где оруженосец уже уютно устроился на ночлег. Глаза у пажа были выпучены, челка взмокла, язык на плече.
— Ты, дурень, чего стряслось? — Лаге с силой въехал красавчику в ухо.
Но Венсельм, лепеча что-то невнятное вроде: «Мы все прокляты!» — полез к товарищу на сено и натянул на голову попону. Раньше-то он их не жаловал, говорил, конским потом воняют.
— Дубина, это мое одеяло! — Лаге попытался отнять у пажа накидку. Не тут-то было. — Ступай к принцу спать, у тебя шея чистая.
Услышав это, Венсельм почему-то залился слезами и вцепился Лаге в сапог.
— Беда! Не знаю, что теперь будет… — завыл он.
— Принца черти унесли? — ехидно осведомился оруженосец. — Давно пора.
— Еще не унесли, — хныкал Венсельм, — но даже если унесут, нам от этого легче не будет…
И он поведал Лаге о намерении Ахо убить своего племянника.
— У тебя знатные родичи, — завывал Венсельм, — твой дядя Бьерн командует конницей. Неужели ты не можешь нечего сделать?
— Ладно. — Оруженосец неохотно встал. — Я сам пойду посмотрю, что творится в шатре. А ты выведи мне лошадь да жди здесь. Хоть оседлать-то сумеешь?
Паж затряс головой. Лаге пробрался к палатке принца и услышал то, что услышал. Напрасно Тикаль посылал ему в спину стрелы своих проклятий, молодой оруженосец гнал коня прочь от залива, твердо уверенный, что ему уже терять нечего.
В ту же ночь он достиг богатого кера Мюквид, Темный Лес, — усадьбы своего двоюродного дяди Одда Лодброка, где надеялся найти другого родича, скальда Звайнальда Тихие Струны. Через месяц в дверь должен был постучать благословенный праздник Йоль, и два достойных мужа любили съехаться за некоторое время до веселого торжества, чтобы предаться семейным делам, а заодно и крепко, по-мужски посидеть за кружкой пива.
Скальд привозил с собой арфу, хозяин выставлял бочонок, и начиналось… В этом году к ним присоединились еще и Бьерн Медведь с Хёгни Пронырой — славные боевые ярлы короля. Все любили выпить и послушать добрую песню. Все хотели забыться от войны.
Звайнальд надрывался:
Сидела старуха
В железном лесу
И породила там Фенрира-зверя.
Будет он грызть
Трупы людей,
Волком голодным
Скакать по земле.
Сидела старуха…
Лаге прибыл слишком не вовремя.
Старина Лодброк только поднял шестую чашу и провозгласил:
— Вы еще под стол пешком ходили, молокососы, когда я с королем Алдериком разгромил мятежников в Мидгарде!
Чтобы присоединиться к нему, остальные должны были также заявить о своих подвигах.
— А где ты был прошлой осенью, когда негодяи атлан осадили Туле?
Хозяин только хотел заявить, что прошлая осень не в счет: он ведь уже лет десять не ходит в походы, но в это время дверь в зал распахнулась и Лаге, весь взмыленный, буквально упал к столу, не обращая внимания на протесты слуг.
— Дядя, я скакал полночи, — только и мог вымолвить он.
Его подняли, усадили и попытались влить в рот пива.
Пока он запинался и глотал воздух, гости усилием воли трезвели.
— Огмис предупреждал, что подобное может случиться, — выслушав сбивчивый рассказ парня, заявил Хёгни. Он обменялся выразительным взглядом с Бьерном.
— Да, время не ждет. — Звайнальд кивнул и отложил арфу. — Прости, хозяин, но мы вынуждены пренебречь твоим гостеприимством, — обратился он к Лодброку. — Покинем тебя на часок-другой. А утром вернемся не одни…
Все трое встали.
— Эй, куда вы? Я с вами, — запротестовал Лодброк. — Хочу посмотреть, как вы скрутите этого…
— Нет. — В ласковом тоне Звайнальда слышались непреклонные нотки. — Лучше очисти какой-нибудь дальний подвал. Их высочество погостит у тебя немного, пока старшие вёльвы не решат, что с ним делать.
Услышав имена старцев, которых многие в Ареасе почитали святыми, Лодброк тотчас унялся и, кажется, был готов предоставить свой отдаленный кер в качестве тайной тюрьмы для Ахо хоть до скончания дней.
Солнце еще не взошло, когда четверо всадников на свежих лошадях покинули гостеприимный Мюквид и пустились вскачь по дороге к Скади. Лишь через два часа они достигли залива и под тяжелый грохот осеннего моря прошли мимо спящих палаток.
— Вот здесь. — Лаге указал на войлочный шатер своего господина, вход в который был устлан шкурками черно-бурых лис. — Он нанюхался травы и спит. Я сейчас принесу мешок и веревки.
Так принц Ахо был похищен во сне, как дитя эльфами. Он пришел в себя только на вторые сутки в душном чулане в самой отдаленной части усадьбы Лодброка. Над его головой неумолчно грохотали каменные жернова, из-за стены слышался плеск воды, а сквозь щели в потолке на распухшее лицо пленника оседала мучная пыль. Ахо понял, что его тюрьма располагается под мельницей и кричать здесь бесполезно.
— Ты должен показать конунгу, что согласен жениться на принцессе Дее.
Лошади шли вдоль длинного, залитого дождевой водой оврага. Серебряный Лист поежился и поправил набрякший от капель плащ. Ему уже порядком осточертели наставления Огмиса. Старец назидал его третьи сутки без перерыва на сон и отдых. Лучше б пирата повесили!
Риульф проявлял хоть какое-то сострадание — протягивал бывшему разбойнику лепешки с завернутой в них ветчиной и оплетенные ремнями фляги с зеленоватой обжигающей жидкостью, именуемой здесь вином. Откуда Серебряный Лист знал, что настоящее вино другое? Его не гонят, а давят. Его цвет от желтоватого, как слеза, до гранатово-черного. Но никак не мутно-зеленый. Его запах… О запахе не стоило и говорить.
И все же гиперборейское пойло было несравненным согревающим. Без него путешественники замерзли бы еще в первые сутки. А пират еще и сдох бы от скуки. Все эти пояснения, каскады имен, должностей, званий, которые он должен был запомнить! У Серебряного Листа голова шла кругом. Ему-то самому казалось, что вёльвам с ним чертовски повезло. Им не пришлось хотя бы учить его манерам, а что там до какой-то принцессы, то он разберется на месте, что к чему. Главное — «вернуть себе мозги», так пират это называл. Но пока Огмис ни разу не повторил чуда с посохом. Видно, не был доволен учеником.
— Принцесса Дея — главный козырь в нашей игре с приверженцами старых богов, которые стоят за Ахо. Конунг хотел обвенчать ее с наследником и тем примирить обе партии.
— Так за чем дело стало? — Серебряный Лист снова приложился к фляжке и попытался сделать сосредоточенное лицо. — Почему до сих пор не поженились?
— Они с Ахо с детства ненавидят друг друга, — встрял в разговор Риульф. — Принц считает, что вся любовь короля досталась детям его третьей жены. Так оно, в сущности, и было. Но дело не в этом…
— А в чем? — Серебряный Лист чувствовал, что его язык уже плохо поворачивается, а седло вот-вот выскользнет из-под задницы.
— А в том, дурья твоя башка, — благодушно продолжал Берсерк, — что год назад конунг внезапно удалил принцессу от двора и теперь она живет на острове Руге у северной оконечности Молочного моря. Ей назначена небольшая свита и очень скудное содержание.
— Что так? — Серебряный Лист наконец засунул фляжку за ремень и дал себе слово больше к ней не притрагиваться. — Чем ему насолила падчерица? Задрала ноги не перед тем, кем надо?
Пират даже не ожидал, что попадет в точку. Оба старца разом переглянулись, придержали коней и воззрились на спутника с крайним удивлением. Он понял, что чересчур набрался и теперь несет глупости.
— Принцесса Дея — чистейший цветок мироздания, — возмущенно заявил Огмис, — Если она и разгневала короля, то только потому, что действовала в соответствии с древними пророчествами, нарушать которые не в ее власти.
— Ну да, — брякнул уже совсем захмелевший Серебряный Лист. — А теперь вы в соответствии с этими пророчествами решили подменить принца Ахо на меня, бездомного и безродного висельника. Знаете-ка что, дедушки, пора делать привал. А то я не доеду до ближайшей сосны и придется вам искать нового исполнителя своих великих планов.
Серебряный Лист грузно сполз с седла, спотыкаясь, добрел до дерева, еще убранного коричневой листвой, и улегся под корнями, решив принять здесь смерть от ночных заморозков.
Вёльвы в душе проклинали день, когда связались с этим бесшабашным гулякой. Они развели при дороге костер и перетащили к нему уже похрапывавшего пирата. Уложили на влажный от дождя лапник — все же не земля — и уселись к огню обсуждать свое горестное положение.
— Он все провалит, — сокрушенно заявил Риульф. — В нем нет ни капли ответственности. Кажется, вместе с памятью ему отшибло мозги.
— Не торопись, — остановил его жестом Огмис. — С ним, без сомнения, тяжело, а будет еще тяжелее. Но кто мы такие, чтобы противопоставлять себя воле Провидения? Чему быть, того не миновать. Он сын Алдерика и возьмет Дею в жены. Хотя я с трудом представляю этого грязного разбойника при дворе.
В этот момент затея с подменой Ахо казалась обоим абсолютно безнадежной.
На следующее утро Серебряный Лист ехал, размышляя о том, сумел бы он полюбить Гиперборею? Старцы обвиняли принца Ахо именно в нелюбви к родине. Сами они, судя по их поведению, прямо-таки пылали этой страстью. Но пока бывший пират не находил вокруг ничего такого, за что стоило бы ценить Ареас.