Между тем спасенный принц вовсе не собирался драться. Он мучительно теребил остатки памяти, вспоминая, где видел этого долговязого парнишку.
— Я Лаге, ваше высочество, — подсказал тот, — я вам служу.
— Ну, раз служишь, дай воды, — потребовал Серебряный Лист.
В это время полог шатра распахнулся и в палатку влетел Венсельм. Он был вне себя от восторга, что господин нашелся. Исчезновение наследника не сулило ему ничего, кроме внезапного окончания райской жизни. Те же заботы, та же кровь и грязь, как у других. Переносить такое было выше его сил.
— О мой прекрасный хозяин! — Юноша рухнул на колени у ложа принца и принялся покрывать звонкими поцелуями его забинтованные руки. — Говорят, вы сражались с волками. Вы герой! Герой! Это точно.
— Э-э-э, — с нескрываемым отвращением выдавил из себя Серебряный Лист. — Что ты меня лижешь? Я… я не люблю мальчиков!
Последние слова повергли в смущение не столько Венсельма, который не сразу понял их смысл, сколько Лаге. «Ну и ну! Кто бы говорил! — хмыкнул тот. — Для кого задница Венсельма — главная святыня мира?»
— Эй! — Принц забился в дальний угол кровати и натянул одеяло до подбородка. — Я, конечно, многого не помню, но если ты, смазливыи, так предан мне, как говоришь, то почему я вчера в поле видел рыжего, а не тебя? Ведь тебя не было среди тех, кто меня искал, не так ли?
— Но, — Венсельм обескураженно боднул головой: он не понимал ни тона, ни хода мыслей хозяина, — ведь вы сами всегда приказывали мне беречь кожу. Как же я выйду в такой мороз?
Серебряный Лист пожал плечами и тут же поморщился от боли в недавно перевязанных ранах.
— Вали отсюда, прыщ, — с досадой бросил он пажу. — Рыжий меня нашел, пусть он и останется, я ему доверяю.
Лаге, который вновь принялся перетирать сухие листья подорожника с паутиной, во второй раз выронил пестик. Впервые в жизни его заслуги поставили выше кривлянья Венсельма. «Если правда то, что говорит Огмис, здорово же шарахнуло хозяина! — подумал он. — Жаль будет, когда принц придет в себя».
— Я просил пить. — В голосе Серебряного Листа прозвучали властные нотки.
Лаге тотчас подал ему чашку. «Странно, — думал беглец. — А я еще считал себя каторжником!»
Все это — и повиновение окружающих, и богатая обстановка, и право командовать — было смутно знакомо ему. Как будто он обладал ими, но ненадолго лишился.
— Где мы?
— Недалеко от Ньорда, господин. Как только вы сможете ехать, тронемся в Асгард.
Ньорд? О да, Ньорд он помнит. Гнусная дыра! Они еще заставляли его рыть канавы! А вот Асгард — что это? Где находится?
Ничего этого вслух Серебряный Лист, конечно, не произнес. Вряд ли стоило смущать оруженосца своим беспамятством. Тут нужен кто-то постарше и поумнее. Словно в ответ на его мысли полог шатра откинулся и внутрь шагнул Огмис.
Он присел у складной деревянной кровати принца и положил ему руку на лоб. Пират инстинктивно стряхнул ее. Он не считал, что вёльв ему друг, и не хотел делиться с ним тревогами.
— Давай-ка ты расслабишься, — посоветовал старик. — Ляжешь обратно на подушки, закроешь глаза, а я расскажу тебе, что это за земля и почему здесь творится всякая чертовщина.
Серебряный Лист не возражал. Лишние знания не помешают, особенно в его положении.
— Это место зовется тропой Локки, — начал гость. — Был в древности такой демон. Люди боялись его и приносили ему в дар своих первенцев. Он то ли поедал их, то ли уносил с собой, никто не мог сказать точно. Но на время оставлял всех в покое. А потом приходил вновь, и вновь здешние жители должны были расплачиваться человечиной.
Принц прижал пальцы к вискам. Рассказ Огмиса был ему чем-то знаком, хотя он мог поручиться, что слышит о Локки впервые.
— У него были тысячи имен, и каждому он являлся под своим, — продолжал старец. — Но узнать его можно было легко, потому что он всегда требовал одно и то же. Как и другие существа его племени. Человеческая кровь питает их и придает силы для выживания в этом мире. Земля создана не для них, но они мечтают угнездиться здесь навсегда. Ибо то место, где они обитают постоянно, — настоящий ад.
Серебряному Листу стало жаль делиться землей с каким-то сбродом. Иногда при взгляде на ломкие волны океана или на зеленое море лесов, он думал: «Чуден мир!» И не знал, к кому обратить свое восхищение. Во всяком случае, не к богам — захватчикам, пришлецам, обжорам! Они, как жирные лемурийские торгаши, норовили обмануть простаков, подсунуть залежалый товар и заставить платить втридорога за сомнительные услуги.
— Миллионы лет назад, — продолжал Огмис, — колоссальное Зло было побеждено и сброшено с небес. Люди видели его в образе огромного раскаленного шара. Падая, он пробил землю как раз здесь, у макушки мира. Образовалась гигантская впадина, на дне которой Зло осталось погребенным навеки. Оно не может выбраться, но ворочается и стонет, мечтая о свободе. Из-за его дрожи происходят землетрясения, встают из океана волны величиной с горы, извергаются вулканы, унося тысячи жизней… Зло пленено, но не мертво. — Старик вздохнул. — Локки и другие ему подобные — лишь порождения той великой Беды, которая у нас под ногами. Сверху разлом накрыт ледяным панцирем. Молочное море — не более чем подтаявшая лужа на нем. А острова — песок и сор, нанесенный ветром. Но главный щит — люди. — Огмис пощипал бороду, раздумывая, следует ли говорить дальше. Но Серебряный Лист слушал внимательно, и вёльв решил закончить рассказ. — Наши предки были поселены здесь как стража. Их земли кольцом охватывали страшную впадину, не давая Злу вырваться наружу и поглотить остальной мир. А людям из внешнего мира — добраться до Зла. Каждый гипербореец несет на себе печать. Он охранник тюрьмы, к которой привязан так же крепко, как и заключенный. Он не может никуда отлучиться. Стоит одному звену выпасть, и цепь порвется. Мы невольники своей земли. Сознание этого невыносимо. Зло наблюдает за нами, Зло дышит на нас… Со временем мы все больше поддаемся ему. Постепенно люди забыли, зачем живут здесь, стали бояться и почитать порождений бездны. Давать все, чего бы они ни захотели. Только Алдерик смог воспротивиться, когда жертвы превысили мыслимые пределы. Как ему удалось прогнать старых богов и кто ему помог, он расскажет тебе сам. Если захочет.
А теперь поспи. — Рука старика легко скользнула по глазам принца. Веки сомкнулись, но принесенные сном видения не были приятны.
Глава IIIВ ЧУЖОЙ ШКУРЕ
Король Алдерик сидел у окна, опустив подбородок на сцепленные руки, и молча смотрел во двор. Там полным ходом шли приготовления к Йолю. Слуги волокли котлы, женщины нагружали целые телеги медной посудой. Ее должны были отвезти на побережье и хорошенько отдраить, чтоб сверкала на зимнем солнце как золото!
В раскрытые ворота то и дело заносили вязанки хвороста, въезжали подводы с дровами и мороженой дичью. Даже до королевских покоев доносилось мычание, хрюканье, блеянье и кудахтанье. Накануне торжества весь дворец превращался в придаток кухни и скотного двора.
Йоль — самый веселый в мире праздник. Кушанья, подарки, награды. Песни, пляски, смех. Игры, выпивка, поцелуи. Ровно неделю Асгард будет стоять вверх дном, веселым карнавалом перетекая с улицы на улицу, из дома в дом. И если кто-то из жителей не побывает у конунга и не обменяет свои нехитрые гостинцы на золоченые яблоки и деревянных лошадок для детей, витые гривны и пестрые платки для хозяек, острые мечи и красные кожаные щиты для воинов — это будет расценено как вызов древним обычаям.
Народ любит Алдерика. Алдерик любит народ. На то и Йоль, чтоб хорошенько выпить! Можно высказать королю в глаза любое недовольство, и самое большее, что он тебе сделает, — двинет глиняной кружкой в лоб. Если не угодишь. А угодишь — подставляй горсти: серебро конунга на празднике льется рекой…
Так было прежде. Но не теперь. Король поморщился и отвернулся от окна. Ветер трепал его поседевшие волосы, заплетенные в две тугие косы у висков. За последний год он очень сдал. И хотя немного оправился после удара — снова обрел дар речи, а с ним и волю, — болезнь грызла его изнутри. Он ходил, опираясь на палку, и волочил ногу. Ясные прежде глаза затуманились и стали красными. Мало кто знал, что, оставаясь один, король почасту плачет.
Жизнь раздавила его, двадцатипятилетнее славное царствование закончилось катастрофой. Некому было оставить Ареас. Дея его предала. Сын от любимой жены, Атли, — слепой калека. Поддержка для души, но не для трона. Наследник Ахо — об этом негодяе Алдерик не хотел и думать! Пока отец был болен, умудрился подписать с Атлан невозможный, чудовищный мир — допустил их аж до Мидгарта!
Конечно, чуть только король смог говорить, он приказал разорвать договор. И атлан начали новую войну. Она шла тяжело и грозила Ареасу потерей западных территорий. Если б Алдерик мог тряхнуть стариной и повести войска в бой, как прежде! Он бы устроил для незваных гостей праздничный пир и досыта напоил их кровью пополам со снегом. Но старость ложится на плечи, как камень, и гнетет к земле грехами молодости. Сейчас некому возглавить воинов Ареаса, именно потому что когда-то он, Алдерик, сам отказался от сына. Своего первенца. Своего сокровища, которое украла Тиа-мин…
Тайна, открывшаяся конунгу под Туле, сводила с ума. У него был наследник. Такой, как мечталось. И он, этот наследник, стоял во главе вражеской армии. Командовал ею умело и храбро, как подобает истинному гиперборейцу. Но он до мозга костей принадлежал Атлан. Ненавидел родного отца и, наверное, питал презрение к Ареасу. Королю казалось, что хуже этого ничего не может быть. Но боги наказывают жестоко.
Прошлой осенью с вражеской стороны пришла весть: командующий атлан Мин-Акхан совершил самоубийство. Когда Алдерику донесли об этом, он на несколько дней снова лишился дара речи. Его сын оказался достойным человеком. Там, за большой зеленой водой, он страдал так же, как конунг здесь, и не нашел лучшего способа прекратить душевные муки, как утопиться.