— Бросайте работу, — Царь поднял руку. — Попробуем выбраться отсюда. Те, кто посильнее, возьмите слабых на руки.
Тольтеки не привыкли бросать своих, но большинство едва таскало ноги. Самыми выносливыми оказались женщины. Лишившись детей, они нянчились с мужьями и братьями как с маленькими. Иные сумели взгромоздить ослабевших родных себе на закорки и двинулись вслед за царем к темному туннелю, откуда до того выкатывались железные тележки для руды.
Сейчас его устье было закрыто тяжелыми металлическими дверями. Уходя наверх, Кобры позаботились о том, чтоб пленники не сбежали. Ульпак в растерянности кинул взгляд по сторонам, но сестра выступила у него из-за спины.
— Череп открывает любые врата, — хрипло сказала она. — Шкик попробует поговорить с ним. В последний раз… — Сдавленный низкий стон прервал ее слова. Она впадала в транс буквально на глазах. Минуту спустя царевна ягуаров уже билась головой о каменный порог туннеля и бормотала что-то невнятное. Соплеменники в оцепенении смотрели на нее. Никому даже не пришло в голову склониться и помочь Шкик — отупение и усталость были написаны на всех лицах. Тень благодарности скользнула по ним, только когда железные двери в туннель слабо подались внутрь. Уже в следующую секунду ягуары налегли на них, освобождая себе дорогу.
Ульпак приказал вывалить из повозок руду и посадить туда всех, кому трудно было идти самому. А остальным толкать их по железным полозьям вперед. Дело пошло быстрее. Туннель был тих, лишь сверху раздавались глухие раскаты грома. Ягуары, поначалу шарахавшиеся от каждого угла, попривыкли. Безумная надежда вырваться на волю придавала им сил.
Шли очень долго. Во всяком случае, так казалось самим путникам. Никто бы не поручился, что за очередным поворотам их глазам не откроется прежняя пещера, откуда они с таким трудом бежали. Страх, что именно так и случится, уже начал овладевать сердцем Ульпака, когда от очередного удара стены туннеля задрожали и пошли ветвящимися трещинами, как скорлупа яйца.
— Крыша падает! — истошно закричал кто-то. Этот голос был накрыт грохотом рухнувшего свода.
Все, кто еще мог бежать, с удвоенной силой налегли на борта повозок и помчались от обвала. Новый удар, и свод впереди просел гигантской плитой, косо перекрыв ягуарам дорогу. «Неужели все?» — успел подумать царь. И тут сквозь густую пыль от рухнувшего камня он увидел темноту. Живую ночную темноту с россыпью звезд. Морозный ветер ударил Ульпака по лицу и мгновенно пробрал до костей.
В первую минуту царь не поверил своему счастью. Сзади слышались стоны. Были раненые и убитые, но за спиной Ульпака уже нарастал радостный гул. Ягуары вырвались из преисподней. Шкик сидела перед братом в свороченной на бок повозке и прижимала к груди маленького царевича, которого мигом замутило от чистого воздуха.
— Это случилось на третий год моего правления, еще до бегства Тиа-мин.
Король ходил по залу, заметно приволакивая ногу. В морозы кости ныли особенно сильно, но он почему-то не садился. А вот Акхан сидел. Молча. Горестно уронив руки и опустив голову. Он не знал, как поднять на отца глаза. Тот понадеялся на него, выслал впереди армии, снарядил подкрепление. Словом, сделал все, что было в силах разбитого болезнью человека. Даже сверх того.
Но новоявленный наследник оказался не лучше прежнего. Не добыл победы. Бежал с поля битвы. Бросил армию… Странно, что Алдерик, слывший таким грозным, не сказал ему ни слова упрека. Только посмотрел в черное от усталости лицо, взял за плечо и увел сюда.
— Это твое первое поражение? — с кривой усмешкой спросил конунг.
Акхан через силу кивнул, а сердце у него сжалось: знает? Ну знает так знает. Не об этом сейчас речь.
— Я с пятнадцати лет с мечом. Я никогда не видел… Они сильнее.
— Еще бы, — хмыкнул король. — Они всегда были сильнее. Но это не значит, что над ними никого нет.
Акхан только развел руками и сел на низкую лавку в углу.
— Как думаешь, ты сильнее вон того парнишки? — Алдерик показал в окно. Там двое мальчиков барахтались на горке и один макал другого лицом в снег.
Принц пожал плечами. Ответ был ясен.
— Вот и боги, — вздохнул Алдерик, — здоровы только задираться перед мелюзгой. Мы для них — дети. — Конунг толкнул рукой раму и крикнул в морозный воздух: — Аксель, кончай бить брата! Я тебе!
Злобный Аксель выпустил братишку и припустил наутек. Получить взбучку от самого конунга — не шутка!
— И их, и нас Кто-то сделал. — Король вернулся от окна к лавке и сел рядом с сыном. — А потом выпустил погулять, чтоб не мешали заниматься другими заботами. Знаешь, как мать иногда выгоняет расшалившихся детей на улицу, пока стирает или стряпает. Боги постарше и погаже нас, но и на них есть управа. Надо только позвать.
— Так просто? — недоверчиво усмехнулся Акхан.
— Уверяю тебя, это не просто. — Алдерик снова встал. — Мы слишком далеко убежали от дома. А боги еще и в ссоре с родителями.
Принц не понимал иносказаний отца, его интересовал главный вопрос: как? Что надо сделать, кому поклониться, чтоб больше никогда не видеть серебряных дисков у себя над головой?
— Все началось из-за пустяка. — Алдерик, кряхтя, опустился у камина на корточки и уставился в огонь. — Раньше и в Ареас был такой обычай: отдай богам первенца и живи спокойно, беды и болезни будут обходить тебя стороной. Однажды в Асгард приковыляла женщина, поденщица, она резала торф в усадьбе Хрюма. У нее были кривые ноги и грязные ладони. Стража долго покатывалась со смеху и не пускала попрошайку во дворец. Но потом, ближе к вечеру, ее все-таки втолкнули за дверь, думая повеселить моих гостей. Когда она начала говорить, все смеялись: пришла просить конунга, а двух слов связать не может. Когда же поденщица смолка, за столом половина народу плакала. Оказалось, у нее отбирали детей двенадцать раз. Никто на нее не зарился, горбатая и кривобокая, она вынуждена была заводить их от пастухов и бродяг. Но всех у нее отнимали, чтобы отдать вместо детей «состоятельных родителей».
По закону я должен был наказать Хрюма, и дело с концом. Но все, кто был за столом, стали вспоминать о том, как сами отдавали младенцев, и возмущаться: сколько можно? Их слышали люди, разносившие кушанья, и воины у дверей. Наутро весь город собрался перед дворцом и требовал прогнать белых червей. Вспоминали старое время, когда их тут не было. Говорили, что они начали просачиваться к нам, потому что народ поизмельчал. Надо пойти и показать негодным тварям, чья здесь земля!
Я собрал войско и двинулся к Имиру, крепости богов. Ты ее видел, сейчас она разрушена, а тогда к ней было не подступиться. Я знал, что это безумие, но против своего народа идти не хотел. По дороге к нам присоединялись целые толпы с дрекольем. Не армия — сброд.
Акхан понимающе кивнул.
— Наше буйное помешательство, — продолжал король, — закончилось на подступах к Имиру, когда всего пара железных птиц уничтожила около пяти тысяч человек. Похлестала по снегу лучами, и мои подданные освободились от собственной дури уже навсегда. В жизни я не видел ничего страшнее. — Алдерик потер слезящиеся глаза. — Целое поле обугленных человеческих тел. Много. Сколько хватает глаз.
Как я уцелел? Не знаю. Со мной были тогда Риульф и Огмис. Они вытащили меня, и, пока Лодброк перевязывал ожоги, старший из вёльвов рассказал легенду. Далеко на севере, за Асгардом, есть место, где в лед вбита Ось Земли. Там можно поговорить с Тем, Кто Повесил Мир Ни На Чем, и попросить о помощи. Он не вмешивается в наши дела, потому что когда-то, очень давно, люди обманули Его. Украли из сада яблоки. Но боги его боятся.
Я решил, что яблоки — не настолько уж важное дело. Надо повиниться и дать что-нибудь ценное взамен. Например, быков или золотую посуду. Мы вернулись в столицу и собрали с каждого двора по гривне серебра и по козе. Взяли из королевского стада тридцать быков, больше у нас не было. Нагромоздили телеги и поехали. Всю дорогу я думал, как представиться Его жрецам? И что дать главному из них, чтобы пропустил к оракулу?
Но вышло иначе. Мы ехали месяц. К северу начинаются такие места, где можно пройти только на собачьих упряжках. Кое-где сани приходилось тащить волоком. Быки пали, козы тоже. Золото и серебро пришлось сбросить в снег. Под конец мы уже не думали ни о какой Оси. Самим бы выбраться из ледяной пустыни! Двенадцать моих товарищей замерзли, только Огмис и Риульф еще какое-то время сопровождали меня. Но и они потеряли сознание во время одного из тяжелых дневных переходов.
И вот когда я остался один, мне представился огромный ледяной столб, уходивший от земли к небу. Над ним горели созвездия, а вокруг него, как вокруг древка знамени, плескали гигантские полотнища апсар. Я понял, что дошел, и повалился в снег. Долго ли лежал, не знаю. В голове было пусто до звона. Ни одна мысль не приходила. Наконец я сделал над собой усилие, встал и начал говорить.
Первым делом попросил прощения за яблоки. Потом за то, что не привез ничего стоящего взамен. Все мои дары были потеряны дорогой… Мне никто не отвечал.
Я разозлился и стал требовать, чтоб меня выслушали. Не я же обокрал сад! Но я конунг, у меня народ, его надо как-то защитить от белых червей. Пусть поможет, и я дам все, что имею. Стал перечислять свои богатства. Сулил жертвы… Молчание.
И тогда я понял, что, даже если меня слышат, мне не ответят. Есть в моих действиях что-то такое, что Его оскорбляет. Золото. Быки. Торговля. Тот, Кто Повесил Мир Ни На Чем, не нуждается в моем нищенском богатстве.
Я пришел в отчаяние. Я не знал, как себя вести. Я был так мал по сравнению с одним-единственным столбом, который Он вбил в землю. Что я мог предложить?
И я заплакал. Это сейчас я конунг. А тогда мне было семнадцать лет, я стоял в снегу на коленях и размазывал слезы кулаками. Говорил, что мне больше некуда идти, что белые черви сожрут нас. Что если Он не поможет, то всему конец. Нельзя же так долго обижаться из-за яблок!