– Пока ничего не надо. Вот с этой скрипкой, – он указал на пулемет, – управляться умеешь?
Энвер Ходжа осторожно оглядел произведение чешских оружейников и честно сознался:
– Нет. С этой моделью я незнаком. Я «Гочкис» знаю…[195] – Тут он тоже улыбнулся. – Хотя это не скрипка, а скорее – виолончель.
Сашка снова рассмеялся и отправился вместе с новоприбывшим в «арсенал» – одну из караулок, куда свалили трофейное оружие. Там он вручил Ходже маузеровскую винтовку и подсумок с патронами, попутно разъяснив, что пистолет Маузера – вещь хорошая, но и винтовку тоже иметь полезно.
– Парк большой, твой пистолет не добьет. А тут хоть по самолетам лупи…
Передав будущего лидера новой Албании подошедшему Кельменди, Сашка связался с Римом. Муссолини клятвенно заверил его, что наступление итальянской Красной Армии развивается и вот-вот передовые части войдут в Тирану. Успокоенный, он снова уселся на трон и задремал, руководствуясь мудрым правилом: «Солдат спит – служба идет…»
Однако наступления на Тирану в тот же день не последовало. Генерал Гуццони сперва долго ожидал парламентеров от албанского правительства, и потому отложил военные операции на шесть часов, с тем чтобы проконсультироваться с Муссолини. К тому же оказалось, что моторизованные части остались без горючего, по неизвестным причинам не работала связь, не вовремя подходили подкрепления. Некоторые воинские подразделения даже не были осведомлены о том, против кого и где им предстояло сражаться. Многие солдаты были уверены, что едут на завоевание колоний в Африке, и распевали антифранцузские песни, а другие, высаживаясь в Дурресе, справлялись, не Абиссиния ли это?
Бруно, с большим риском приземлившийся на ровной площадке рядом с городом, честно доложил отцу обо всем, что происходило в зоне высадки. Муссолини орал так, что буквально сотрясались динамики. Альфредо Гуццони был немедленно отстранен от командования и взят под стражу людьми из ODVERDA, но ситуацию это практически не изменило. Командовать высадившимися войсками дуче поручил комиссару корпуса Умберто Террачини,[196] но это оказалось не самой удачной идеей: весь военный опыт Террачини ограничивался службой рядовым во время Мировой войны. И хотя комиссар Умберто пытался привлечь к руководству корпусом старших офицеров – командиров дивизий, бригад и отдельных полков, получалось только хуже, ибо армия не терпит демократии. Так что наступление на Тирану началось лишь в двадцать один час тридцать минут, когда на окрестности уже опустилась темнота…
– А, чтоб тебя! – Сашка чуть опустил ствол ручного пулемета и дал короткую очередь.
Трое албанских жандармов рухнули на изрытую взрывами землю парка. Один попытался отползти назад, а остальные двое уже не подавали признаков жизни. Откуда-то с первого этажа дворца ударил одиночный винтовочный выстрел, поставивший точку в короткой и явно неудачной жандармской карьере…
– Товарищ Белов, броневик!
– И что?! – рявкнул в ответ Александр, не оборачиваясь. – Я что, должен его зубами загрызть?!! Разобраться и доложить!
Во двор медленно вползал странный угловатый агрегат, который Сашка определил как французскую поделку «Лаффли-50». Бестолковая башня, из которой диаметрально противоположные друг другу торчали пулемет и короткоствольная пушка «Пюто», тонкая шестимиллиметровая броня – все это не делало броневик особо опасным противником, но у штурмовиков было не слишком хорошо с противотанковыми средствами – ДШК был слишком тяжел, чтобы сбрасывать его вместе с парашютистами, а работы по разработке безоткатных ручных гранатометов находились еще в начальной стадии. Так что…
Размышления его прервал тяжелый грохот разрыва. Лейтенант Горохов сорвал со стены кусок провода, быстро связал им четыре гранаты и метко забросил связку прямо под моторный отсек броневика. Теперь это чадо французского военного гения, чадя, горело метрах в пятнадцати от дворца…
Попытка штурма, уже четвертая по счету, прекратилась. И снова заговорила артиллерия. Хорошо хоть, что у албанцев не было приличных калибров и приличных расчетов, но и 75-мм снаряды шнейдеровских скорострелок, падающие в опасной близости от тебя – далеко не самое лучшее, особенно если отвечать просто нечем…
Штурмбатовцы и албанские добровольцы поспешили укрыться и отползли от окон прочь. Вероятность попадания снарядов именно в них, а тем более – пробития стен, конечно, минимальна, но от случайных осколков никто не застрахован…
Пушки грохотали едва ли не целый час, но опять не нанесли особого урона. Пока потери защитников дворца составляли лишь шесть «двухсотых» и пять «трехсотых», причем из штурмбатовцев ранен был лишь один, да и тот – легко.
Гремучая смесь из итальянского жизнелюбия, халатности и разгильдяйства способна превратить в фарс любое полезное начинание. Уже на марше выяснилось, что у половины командиров нет не то что карт местности, а даже кроков, пусть хотя бы самых примитивных. Кроме того, войска, подбодренные зажигательной речью комиссара Террачини и его же обещанием применить самые жесткие меры к отстающим, рванули по узкой дороге чуть ли не наперегонки.
В результате уже в начале пути на мосту через реку Эрзени случилась авария: столкнулись танкетка и грузовик с бензином, водитель которого пытался обогнать колонну бронетехники. Собирался ли этот итальянский парень идти в атаку на своем грузовике, или же он считал, что десантникам в Тиране более всего необходим бензин – осталось неизвестным. Но от столкновения грузовик взорвался, а танкетка загорелась, и ее экипаж еле успел выскочить из пылающей машины.
Впрочем, это было только начало. Итальянцы просто решили показать, на что они способны. И доказать, что скучно с ними не будет…
– …Санти! Санти!
– Чего тебе?
– Вон там! Видишь, возле куста? Двигался кто-то…
– Не видел.
– Да ты слепой, точно крот! А у меня – глаз сокола! Я тебе говорю: двигался кто-то…
Лязг пулеметного затвора.
– Ладно, как говорили в Абиссинии руссо: осторожного и Иисус бережет. Сейчас проверим…
Дробный перестук пулеметной очереди. В ответ гремят винтовочные выстрелы…
– Верно, Тони. А ну-ка, давай: чеши к лейтенанту и скажи, что тут засада албанцев. А я им сейчас еще добавлю…
Патруль берсальеров решительно вступил в бой…
– …Что там, Джованни?
– Пулемет чешет, товарищ старший легионер! Албанская засада!
Козимо Брази, получивший за немецкий поход медаль «За отвагу» – лично подорвал гранатами польский танк «Рено», сдвинул набекрень каску, потом подтянул подбородочный ремень и резко свистнул в четыре пальца.
– Ко мне! Люка, возьмешь четверых и обойдешь этих гадов с тыла. Остальные – со мной, вперед! Ребята, покажем этим королевским псам, что марксизм это – победа!
Передовой дозор дивизии краснорубашечников «Rossa Roma»[197] мгновенно рассыпался, уходя от пулеметного огня, и ответил на обстрел слаженными винтовочными залпами. Одновременно с этим пятеро лучших гранатометчиков поползли в обход. Имеющие фронтовой опыт бойцы вжимались в землю и старались не шуметь. Сейчас они обойдут проклятых албанцев и покажут им, как умеют воевать настоящие коммунисты…
Атаки жандармов и албанской армии на королевский дворец в Тиране прекратились лишь с наступлением темноты. Наконец небольшой гарнизон перевел дух, и бойцы смогли немного отдохнуть, но Сашке такая роскошь была недоступна. Во главе десятка албанских коммунистов он принялся за инвентаризацию имевшихся во дворце запасов. Белов уже давно понял, что тщательно разработанный план албанской операции полетел к чертям, так что требовалось разобраться: сколько они смогут продержаться, с учетом наличного оружия, боеприпасов и продовольствия?
На кухнях и в кладовых нашлось достаточно самых разнообразных продуктов, но поваров не имелось, поэтому обошлись ветчиной, яблоками, сыром и сухими бисквитами. Кто-то из албанцев вызвался сварить на всех кофе, и это оказалось единственным горячим блюдом в их меню.
После кофе состоялся военный совет. Двое командиров-штурмбатовцев, двое албанских коммунистов и Сашка вырабатывали новый план действий…
– Так как на макаронников надежда плохая, прошу высказывать ваши предложения, – произнес Белов. – Начнем с самого младшего. Товарищ Мехмет Шеху,[198] вам слово.
– Я думаю, что нам… – начал Шеху, медленно подбирая слова. – Нам следует ударить ночью самим. Занять штаб, расстрелять генералов. Тогда итальянцы войдут в столицу уже свободной, красной Албании…
Глаза Шеху горели яростным огнем, и Сашке было ясно: дай ему волю – рванется вперед, в атаку на превосходящие силы. Правда, скорее всего, в этом бою и погибнет…
Александр окинул быстрым взглядом остальных собравшихся. Али Кельменди чуть улыбался, а штурмбатовцы сидели с каменными лицами, на которых явственно читалось: «Хороший ты, албанец, парень. Жаль только, что дурак…»
– Понятно, товарищ Шеху. Что скажет лейтенант Горохов?
– Прорываться надо, – лейтенант сплюнул на паркет. – Попробовать прорваться навстречу итальянской Красной Армии. Дворец удержать мы, скорее всего, не сможем: пушками завтра они нас все-таки достанут.
– Понятно. Лейтенант Смирнов?
– Согласен. Сутки мы еще продержимся, но патронов у нас будет меньше, а трехсотых – больше. Прорываемся сейчас.
– Товарищ Кельменди?
– Хорошо бы, конечно, удержать дворец. Мы могли бы заявить о себе, получить больше автономии у Муссолини: он все-таки несколько излишне властен и переоценивает достоинства авторитарного метода управления. Хотя, конечно, в некоторых случаях это совершенно необходимо, но в данном, конкретном случае…
– Так что вы предлагаете? – прервал его Александр. – Конкретно?
– Знаете, товарищ Сталин, я полагаю, что следует попробовать продержаться еще сутки. Во-первых, итальянцы все-таки движутся к нам, да и снарядов у албанской армии не так много.