од низким, серым небом. Когда Эамону пришло время возвращаться назад, он отвел меня в сторону, воспользовавшись тем, что Шон беседовал со своими людьми.
— Я надеялся, ты сможешь остаться подольше, — тихо сказал Эамон. — Или позволишь мне поехать с тобой в Семиводье. Это я виноват в том, что произошло, я дол… должен сам сказать им, помочь тебе объяснить…
— Нет, нет, — ответила я. — Кто бы ни нес ответственность за случившееся, ты тут ни при чем, Эамон. Не добавляй это к числу своих проблем. Езжай домой и забудь обо всем, что произошло. Жизнь продолжается. — Мне совершенно не нравился слишком интенсивный, почти лихорадочный блеск его глаз.
— Ты очень сильная девушка, — нахмурился он. — Но ты всегда была такой. Я уже давно восхищаюсь этим твоим качеством. На свете мало найдется женщин, способных говорить столь мужественно, едва потеряв сестру.
Молчать показалось мне безопаснее.
— Ну что же, тогда до свидания, — сказал он. — Пожалуйста, передай своим родителям, что я хотел бы… я так хотел бы…
— Я все передам, — твердо прервала я. — Прощай, Эамон.
Я думала, что как только мы уедем из Шии Ду с его туманными болотами и направимся домой, я почувствую облегчение. Но когда я обернулась и краем глаза увидела одинокую фигуру Эамона, едущего назад в сердце своей мрачной, неприветливой земли, во мне поднялось чувство, будто я каким-то образом бросила его, услала обратно, в его собственное темное жилище. Довольно странное ощущение. Я попыталась избавиться от него, но картина эта снова и снова всплывала у меня в памяти, пока мы спокойной рысью продвигались вперед, а местность вокруг становилась все лесистее и лесистее, поднимаясь меж зазубренных скал к границе нашего леса.
Шон внезапно остановил лошадь и сделал знак другим замереть.
— Что?.. — начала я.
— Ш-ш-ш! — Шон предостерегающе поднял руку. Мы молча ждали. Я ничего не слышала, кроме пения птиц да шума редких дождевых капель. Через некоторое время Шон снова тронул лошадь, но очень медленно, явно ожидая, когда я его догоню.
— Что? — спросила я, подозревая, что уже знаю ответ.
— Я совершенно уверен, что кое-что слышал, — сказал он, послав мне долгий косой взгляд. — На протяжении уже длительного времени. Как будто за нами кто-то следует. Но стоило нам остановиться, и звуки стихли. У тебя отменный слух. Ты сама что-нибудь слышала?
— Только птиц. Здесь больше никого не может быть. Мы бы их увидели.
— Ты так считаешь? Возможно, мне стоило пропустить мимо ушей твои доводы и согласиться на предложенный Эамоном эскорт. Нас не так уж много, и засада может обернуться серьезными неприятностями.
— А откуда здесь взяться засаде? — спросила я, избегая его взгляда.
— А зачем украли Ниав? — возразил Шон. — Ни у того, ни у другого нет никакого смысла. Зачем он сделал это сразу после того, как…
Он замолчал.
— Сразу после того, как что? Ты же не хочешь сказать, что он согласился на тебя работать?
— Не вполне, — осторожно высказался Шон. — Но он заявил, что обдумает мои слова, он обдумывает все предложения. Он сказал, что даст мне знать, когда определится с ценой.
Я лишилась дара речи. Что за игру ведет Бран? Ведь, без сомнения, мой брат, сын столь ненавистного Хью из Херроуфилда, будет последним человеком, с которым он решит иметь дело! Подобный союз станет опасен для них обоих. Меня страшно обеспокоило, что эта возможность хоть сколько-нибудь серьезно рассматривается.
— Это стало бы поворотным моментом, — продолжил Шон. — Именно то, что нам нужно, чтобы кардинально изменить ход конфликта с бриттами. Мы бы заплатили, сколько бы он ни запросил. Это очевидно. Так зачем разрушать столь удачную возможность? Не мог же этот парень настолько сбрендить, что сделал это с нашей сестрой из… из простой прихоти?
— Он ничего не делает из прихоти, — вырвалось у меня.
Шон долго молчал.
— Лиадан.
— М-м-м.
— Засады не будет?
— Скорее всего, нет, я так думаю, — осторожно ответила я.
— Лиадан, наша сестра мертва, люди видели, кто вел ее через болота. Свидетелей множество. Ты станешь защищать убийцу Ниав, скрывая свою собственную историю?
— Нет, Шон.
— Расскажи мне, Лиадан. Скажи мне правду. Ты играешь с очень опасными вещами, ты даже не знаешь, насколько они опасны.
Но я молчала, продолжая заслоняться мысленными щитами. Чуть позже, когда мы ехали по лесной тропе, влажной от преющих осенних листьев, я почувствовала, что рядом со мной кто-то скачет, хотя на этот раз и не раздалось перестука копыт эльфийских лошадей. Я услышала голос Хозяйки леса, тихий и торжественный, и, даже не поворачивая головы, увидела ее глубокие, серьезные глаза:
«Ты действовала поспешно. Ты снова позволила им руководить собой. Больше никаких ошибок, Лиадан».
«Мне не кажется ошибкой спасение собственной сестры от жизни полной унижений».
Я злилась. Для Дивного Народа что, ничто в мире неважно, кроме их собственных, совершенно непонятных нам хитроумных планов и схем? Шон и его люди вокруг меня спокойно скакали вперед. Я взглянула на брата, затем снова на Хозяйку Леса.
«Твой брат нас не слышит. Я сделала его глухим к нашей беседе. А теперь слушай меня внимательно. Ты вела себя крайне глупо. Если бы ты умела предвидеть, к чему может привести твоя затея, ты поняла бы, насколько неправа. Ты рисковала собственным ребенком. — Ее голубые глаза смотрели холодно. — Ты рисковала будущим».
«Почему рисковала? Я была в полной безопасности. А сейчас возвращаюсь в Семиводье. Ребенок родится там. Разве вы не этого хотели?»
«Возможно, твоя сестра мертва. — Она говорила непринужденно, будто упоминала о малозначимой детали. — Утонула. И ты, возможно, рисковала всем, ради ничего».
«Она в безопасности, я это знаю. Мужчине, который увел ее, можно верить».
«Ему? Он никто. Просто инструмент. Его роль в этом деле исчерпана, Лиадан. Теперь тебя должны заботить только две вещи. Ты ни в коем случае не должна подвергать риску союз. Без союза у твоего дяди не достанет сил для победы. Без Уи Нейллов он не сможет вернуть острова. Твое безрассудство чуть не лишило нас этого шанса. И еще ты обязана защищать ребенка. В нем — наша надежда. Больше никаких ошибок. Никаких одиноких прогулок. Не смей еще хоть раз ослушаться меня. Как только она узнает о твоем сыне, сразу же попытается его уничтожить. Мальчику необходимо оставаться в лесу, где он будет должным образом защищен».
«Она? Кто она?»
Но Хозяйка Леса лишь покачала головой, словно не могла произнести имя вслух, и медленно растворилась в воздухе. А потом мы, наконец, приехали в Семиводье и привезли наши ужасные новости.
***
Мне предстояло нести свой секрет на протяжении долгого и трудного времени. Это требовало крайнего напряжения воли, особенно при виде постаревшего лица матери и синих кругов у нее под глазами, при виде сжатых губ постоянно молчащего отца. Пришла зима, и мы вынуждены были сидеть взаперти все вместе гораздо больше, чем нам бы того хотелось, бессильные облегчить друг другу боль. Мы чувствовали, как ткань нашей семьи тянется и рвется, и не знали, откуда начать ее латать. Шон и Лайам часто спорили за закрытыми дверями. Лайам говорил о мести, Шон же теперь стал сторонником осторожности.
— Мы должны беречь силы, — говорил он, — до того времени, когда все союзники объединят усилия для финального нападения на позиции Нортвуда. Возможно, все будет готово уже следующим летом, самое позднее, осенью. Так зачем рисковать ценными людьми и оружием, преследуя Крашеного? Кстати, он уже недосягаем, так все говорят. Уплыл куда-то в Галлию, или еще дальше. Ниав погибла, никакое кровопролитие ее не вернет. — Для моего брата это было исключительно сдержанное поведение. В конце концов, ему удалось переубедить Лайама. Мы почти ничего не слышали об Эамоне, но я знала, он не оставит мыслей о мести. Я видела это в его взгляде, от которого кровь стыла в жилах. В его глазах читалась смерть, по крайней мере, для одного из них.
Мне страшно хотелось вернуться к показанному мне Конором тайному озерцу где-то в глубине леса. Возможно, в его неподвижных водах я и нашла бы столь необходимые мне ответы. Я рвалась поговорить с Финбаром: казалось, он так много знает и при этом никого не судит, будто и вправду является неким диким созданием, ведомым инстинктом и не беспокоящимся о том, что хорошо, а что дурно. Мой секрет тяготил меня. Но я должна была защитить сестру. И не могла предать Брана. Однако за то, что мне нельзя было рассказать правду такой, какой я ее видела, мои близкие платили очень дорого, и я вынуждена была день за днем наблюдать их горе. Похоже, у меня просто не было выбора, не влекущего за собой вины и сожалений.
Способность предвидеть будущее — это и дар и проклятие одновременно. Именно в такие моменты, как этот, он нужен более всего. Но он приходит и уходит, когда заблагорассудится, и его невозможно призвать усилием воли. Я пыталась. Я хотела увидеть Ниав: где она, как она, с кем она. Я пыталась мысленно дотянуться до Брана, но он находился слишком далеко, и я чувствовала его присутствие лишь в новолуние. Да и тогда оно было таким слабым, едва уловимым, бледная тень той связи, что была у меня с Шоном, который десять лун лежал со мной рядом в материнской утробе.
Думаю, Шон все знал. Он не говорил об этом, но знание сквозило во всех его действиях. Почему бы иначе он отговорил дядю от мести? Почему не рассказал всем и каждому о моей собственной связи с Крашеным? Он знал или подозревал, и понимал, что я собираюсь хранить свою тайну даже от него. Но он тоже видел горе наших родителей и, думаю, ему было сложно не осуждать меня.
И все же у нас имелась хоть одна причина и для радостных ожиданий. Все суетились вокруг меня, и тем больше, чем ближе подходило мое время, и чем шире я становилась. Шон любил отпустить шутку по поводу моих растущих объемов, но всегда оказывался рядом, когда мне нужна была помощь, чтобы подняться по лестнице или одолеть крутую тропу к деревне. Мама, несмотря на свою слабость, следила за мной острым глазом целителя, прописывая разнообразные омерзительные отвары и настаивая, чтобы я ежедневно отдыхала после обеда. Становилось теплее, на буках распускались первые листочки. Отец вел себя хуже всех: следил, чтобы я доедала все, что лежит у меня на тарелке, допрашивал, достаточно ли я сплю, сопровождал при любом, даже самом кратком выходе из дома, на случай, если я устану. Мама подшучивала над ним в своей обычной мягкой манере, говоря, что с ней он вел себя точно так же, оба раза. Потом она замолкала, без сомнения, вспоминая свою медноволосую старшенькую, очаровательную девчушку, что, пританцовывая, гуляла в лесу в своем белом платье.