А ведь всё вроде нормализовалось. Интрига удалась и вскрыла такой нарыв, о котором я даже подумать не мог. Ведь все проявившие себя враги потом могли гадить годами, организовывая новые заговоры. Понимаю, что ещё предстоит масса работы и надо чистить Москву с некоторыми городами. Но я фактически победил, сам того не ожидая. И вдруг такой поворот.
Ладно, сейчас умоюсь и пойду пытать Толстого, не сам, конечно. Зато немного успокоюсь, а завтра в путь. Оторвусь на татарах, лишь бы заглушить попытки совести напомнить о себе. Мысли о захваченных людях беспокоят меня гораздо сильнее, нежели великосветские разборки и будущий кризис. Я поставлен защищать их, а по факту, сам стал виновником большого набега. И мне с этим жить.
[1] Александр Петрович Протасьев (1655—1699) — стряпчий при дворе Алексея Михайловича, воевода Мангазеи, думный дворянин, окольничий, начальник Владимирского судного приказа, участник «Кожуховского похода», организатор и руководитель в Воронеже строением кораблей для Азовского флота при Петре I, первый получивший звание адмиралтеец, введённое Петром I, за взятки разжалован государем.
Глава 16
— Государь, там это… Гонец прибыл. Победа! Басурмане сдаются в плен, которые не потонули. Косагов переправил полк казаков через Айдар, чтобы преследовать и добить сбежавших.
Трёхдневная скачка по степи закончилась у печально известной в моё время реки. Вернее, вёрстах в пяти от плавней и густо заросшего берега, где ногайцы разбили свой лагерь. Им было необходимо сохранить в живых захваченных пленных, а людям нужна тень и вода.
Естественно, нас ждали. Только басурмане ошиблись. Их преследовала не только лёгкая конница, но и тысяча драгун, а также повозки с сорока орудиями и пищалями. Не сказать, что наше войско передвигалось очень быстро, однако, надо учитывать два важных фактора. Едичкульцы понесли тяжёлые потери и тащили с собой много раненых. Вдобавок степняки лишись множества заводных коней, что сказывалось на скорости.
Трофейные команды сразу после разгрома бросились не только собирать оружие, но и ловить скакунов. С нами даже прибыл целый отряд, направленный князем Бельским для отбора лучших лошадей. Но меня мало волновал этот факт. Главное — догнать и освободить полон.
В который раз я возблагодарил бога за то, что кроме однобрусных лафетных хоботов, сразу запустил производство новых передков. И артиллерия стала действительно мобильной и позволяла даже атаковать татар малыми силами. Для войны в степи — это просто фантастическое преимущество. Естественно, при должной организации всего войскового хозяйства. В ближайшие несколько лет нас ждут именно такие сражения. Вот и обкатаем технологии, заодно проведём работу над ошибками.
Понятно, что орда могла уйти. Только надо учитывать фактор алчности степняков. Набег начинался просто волшебно. Был взят целый городок, более десятка сёл и огромная добыча. А апофеозом рейда должен был стать захват русского царя. Или окружение его лагеря с последующим выкупом, что даже выгоднее, ибо меньше жертв.
Но что-то пошло не так. Едичкульцы потеряли немало сильных воинов, это знающие люди определили по доспехам. Да и обычных степняков, полегло очень много. Всё-таки грамотная артиллерийская засада — это страшная вещь. Поэтому врагам крайне важно было уйти с пленниками, чтобы хоть как-то оправдаться перед крымским сюзереном. Всё-таки нападение являлось обычной вылазкой, которые происходят каждый год. А калмыки Гераям неподвластны, наоборот, это их заноза, на которую нет управы. Поэтому хан мог спокойно отбрехаться, сославшись на глупость вассалов. Но пленных забрал бы с радостью.
Плевать на всё. Я потому и стараюсь забить голову любыми мыслями, лишь бы не думать о том, что мы опоздали. Наш отряд разбил орду три раза. Сначала бой случился на второй день преследования. Затем было сражение у лагеря басурман. И уже потом, мы прижали противника к плавням, окончательно его разгромив. Только первые два сражения оказались заслоном, пусть и многочисленным. Хан орды бросил в бой наиболее слабых воинов, попытавшись уйти с лучшими людьми, казной и пленниками. Их перехватил наш засадный отряд, совершивший обходной манёвр с юга. Потом Косагов собственно, и прижал остатки орды к Айдару, где начали планомерно добивать, обстреливая из артиллерии. Ногайцы и через реку уйти не могли, так как туда уже переправилась часть драгун. Там к нашим людям присоединились отряды преследователей из Валуек, Купёнки, Нового Оскола и Острогожска.
В общем, надо радоваться, что удалось разбить столь неприятного противника, досаждавшего южным рубежам державы. Только мне невесело, как раз наоборот.
Я даже не знаю, сколько сижу на одном месте, поглаживая спутанные русые волосы девочки с проломленным затылком. Русского ребёнка, убитого басурманами при отступлении. Их здесь много, под две сотни. В основном дети, есть и взрослые. Неликвид. Тех, кто мог стать дополнительной обузой, да и стоит дешевле на рабском рынке. Ногайцы увели с собой девушек и здоровых парней. Остальных в расход. Ведь дети менее выносливые и будут умирать по дороге. Но и оставлять их живыми нельзя. Суки! Ненавижу!
Когда я увидел эту братскую могилу, вернее, обычную свалку из тел, то обомлел. У солдат не было времени на разглядывание страшной картины, им воевать нужно. Мне же выпала доля лицезреть эту гекатомбу. Массовое жертвоприношение в мою честь. Никак иначе. Именно я виноват в убийстве стольких людей. Заигрался Федя, начав относиться к человеческим жизням, как к статической погрешности. Я ведь и боевые потери закладывал ещё перед рейдом. Мол, потеряем столько-то пеших воинов и столько-то конных. Только посмотрев на поле боя, усеянное мёртвыми и стонущими от ран солдатами, начинаешь понимать, что такое война. Знаете ли, вправляет мозги и спускает с небес на землю. Особенно когда вытаскиваешь пулю из собственного рынды, орущего из-за дрянного наркоза, а затем зашиваешь его рану.
Но потом ты натыкаешься на целое поле, усеянное трупами невинных людей, убитых по твоей вине. Это даже не холодный душ. Ситуация больше похожа на удар в пах. Стоишь, согнувшись, из глаз слёзы и не можешь вдохнуть от нахлынувшей боли, только душевной, а не телесной. Поэтому я упал на колени, перед детскими трупиками и просто захлебнулся нахлынувшими эмоциями. Помню, что плакал и раскачивался, как болванчик, позабыв об окружающем мире.
Вдалеке грохотали ружья, и рявкали пушки. Рядом жужжал целый рой мух, и галдели начавшие слетаться галки с вороньём. А царь, вернее, самозванец, возомнивший себя всезнайкой и самым умным, всё сидел на земле, поглаживая голову убитого русского ребёнка. Не знаю, как дальше смотреть в глаза людям? Мне кажется, что в каждом взгляде я буду видеть упрёк из-за произошедшего. Как с этим дальше жить?
Снимаю шапку и вытираю испарину на лбу. Ещё раз оглядываю жуткую картину, стараясь запомнить каждое лицо. Пусть покойники являются мне во сне, заслужил. Нет мне прощения за содеянное. Я могу только отомстить, но какой прок от этого убитым?
Чувствую, как лицо кривится в гримасе всепоглощающей ненависти — к себе, проклятым степняками, предателям и злой судьбе. Пусть мёртвым уже всё равно, но мне точно нет. Значит, кому-то придётся ответить за случившееся. Пусть это будет успокоением моей совести, плевать.
Пытаюсь подняться, но не могу. Ноги затекли, да и тело ощущаю с трудом.
— Савва, помоги встать. Только осторожно, а то ног не чувствую, — мой голос больше похож на карканье.
Но дядька всё правильно понял и засуетился.
— Эй, бездельники! Бегом сюда, государю помочь надо, — слова явно предназначались рындам.
Из четверых моих ближников, на ногах осталось только двое. Вместе с Троекуровым неприятную рану получил Голицын. Апраксина пару раз задели стрелами, но он отказался отлёживаться и отправился в погоню. Без единой царапины из сражения вышел только юный Трубецкой. Оно и правильно. Детям вообще нельзя воевать. Только сейчас иные времена.
Меня осторожно подняли на ноги, но я чуть не рухнул от жуткой боли. Кровь хлынула в пережатые сосуды, аж в глазах потемнело.
— Тащите государя на руках к лошади! Чего стали? — продолжил командовать Савва.
Как в прошлом году, рынды понесли меня на руках. Охрана расположилась в небольшой рощице, находившейся рядом с местом казни. Народ выглядел хмуро, у кого глаза сверкали от злобы, но я не заметил даже намёка на осуждение. Хоть немного отлегло от сердца. Уже в тени, дядьку достал флягу, к которой я присосался, аки вампир к шее жертвы. Вроде полегчало!
Отряд быстро добрался до лагеря, напоминающего муравейник. Странно, но народ приветствовал меня радостными вскриками и даже улыбался. Понятно, ведь мы победили.
У шатра, нас ожидали слуги, приготовившие воду для умывания. Рядом кашеварил повар, и от котла распространялись просто умопомрачительные запахи. Желудок тотчас отреагировал одобрительным урчанием. Я ведь не ел с утра. И правильно говорят: война войной, а обед по расписанию. Можно сколько угодно заниматься самобичеванием, но у организма своё мнение на этот счёт.
Государь, у тебя виски поседели, — воскликнул удивлённый Трубецкой, под укоризненным взглядом Саввы.
Я снова снял шапку, направившись под навес, дабы умыться. Вот Ванька и разглядел изменения.
Эх, мальчик. У меня сегодня душа поседела, а не только волосы. Не хочу нести пафосную чушь про оледеневшую душу. Уже из сражения я вышел другим человеком. Тогда разбились наивные взгляды жителя XXI века, возжелавшего направить страну по пути прогресса и помочь русским людям малой кровью. Про поле боя, которое отрезвляет, я уже говорил. А казнённые русские дети выковали совершенно другого человека. Увиденная жуть убила и растворила остатки доброго царя, окопавшегося в моей душе. И неплохо так искорёжила мировоззрение пришельца, оказавшегося в чужом теле. Можно сказать, что общего сознания больше нет. Есть просто Фёдор III самодержец всероссийский.
Признаюсь честно, мне не нравится произошедшее изменение. Но и нет смысла действовать по-прежнему. Ты хотел больше власти и возможности влиять на ситуацию? Они у тебя есть. Тебя мучили мысли, а не было ли перебором казнить