– В конце концов, писатель довел до сведения большинства католические проблемы, – сказал отец Сесил.
Фаррух, считавший себя давним поклонником Грэма Грина, спросил с недоверием:
– Католические проблемы?
– Например, самоубийство как смертный грех, – ответил отец Сесил. (По-видимому, отец Джулиан разрешил Мартину Миллсу изучить «Суть дела» в старших классах.)
Доктор Дарувалла слегка приободрился; в долгой поездке в Джунагадх и обратно доктору, возможно, удастся склонить миссионера к разговору о Грэме Грине. Интересно, кто еще в любимых героях у этого фанатика? – подумал доктор.
Фаррух давно ни с кем не дискутировал по поводу Грэма Грина. Джулия и ее литературные друзья выбирали для обсуждения более современных авторов. Они считали Фарруха старомодным, поскольку он любил перечитывать книги, которые полагал классикой. Доктор Дарувалла был подавлен начитанностью Мартина Миллса, но, возможно, доктор и схоласт найдут общую почву в романах Грэма Грина.
Доктор Дарувалла не мог знать, что тема самоубийства была для Мартина Миллса более интересна, чем писательское ремесло Грэма Грина. Для католика самоубийство было нарушением власти Господа над человеческой жизнью. В случае Арифа Комы, рассуждал Мартин, мусульманин не в полной мере был наделен своими правами; влюбленность в Веру, несомненно, означала потерю прав или же совершенно иной набор прав.
Отказ от похорон по церковному чину ужасал Мартина Миллса; однако Церковь не отказывалась от тех самоубийц, кто просто потерял рассудок или не знал, что убивает себя. Миссионер надеялся, что Господь будет судить о самоубийстве турка как о неосознанном акте. В конце концов, мать Мартина оттрахала ему мозги. Как после этого Ариф мог принять здравое решение?
Но, будучи не готовым к католической интерпретации своего любимого автора Мартином Миллсом, доктор Дарувалла пребывал также в неведении относительно нежелательного происшествия, которое потрясло колледж Святого Игнатия ближе к полудню, о чем отец Сесил бормотал теперь нечто бессвязное. Миссия подверглась вторжению нарушительницы закона; полиция была вынуждена применить насильственные действия в отношении буйной правонарушительницы, чье буйство отец Сесил приписал «бурлящим гормонам».
Фарруху так понравилось это выражение, что он его тут же записал.
– Это оказался трансвестит-проститутка, ни много ни мало, – прошептал в трубку отец Сесил.
– А почему вы говорите шепотом? – спросил доктор Дарувалла.
– Отец настоятель еще не пришел в себя после случившегося, – доверительно продолжал отец Сесил. – Можете себе представить? Хиджра пришел сюда во время школьных занятий!
Доктор Дарувалла не без улыбки представил себе это зрелище.
– Возможно, он – или она – захотел поднабраться знаний, – сказал он отцу Сесилу.
– Оно заявило, что его пригласили, – пробормотал отец Сесил.
– Оно? – воскликнул Фаррух.
– Ну, все равно, он или она, не важно кто, но оно оказалось большим и сильным. Неистовая проститутка, псих, переодевшийся в женское платье! – шептал отец Сесил. – Они ведь принимают гормоны, так?
– Только не хиджры, – ответил доктор Дарувалла. – Они не принимают эстрогены. Им удаляют яйца и пенис – одним ударом ножа. Рану прижигают кипящим маслом. Она отчасти напоминает вагину.
– О боже! Не надо об этом! – сказал отец Сесил.
– Иногда, но не всегда, они имплантируют себе груди, – просвещал доктор священника.
– Этому имплантировали железо! – взволнованно сказал отец Сесил. – А молодой Мартин в это время вел урок. Отец настоятель, я и бедный брат Габриэль были вынуждены иметь дело с этим существом, пока не приехала полиция.
– Вот так история… – заметил Фаррух.
– К счастью, никто из детей не видел этого, – сказал отец Сесил.
– А разве трансвеститам-проституткам нельзя обращаться в христианство? – спросил доктор Дарувалла, которому нравилось дразнить священников.
– Бурлящие гормоны, – повторил отец Сесил. – Оно, видимо, приняло слишком большую дозу.
– Я же сказал вам – обычно они не принимают эстрогены, – пояснил Фаррух.
– Этот что-то принимал, – настаивал отец Сесил.
– Можно я сейчас поговорю с Мартином? – спросил доктор Дарувалла. – Или он все еще занят на уроках?
– У него ланч с росликами, а может быть, сегодня он с полуросликами, – ответил Отец Сесил.
Кстати, у самого доктора приближалось время ланча в клубе «Дакворт». Доктор Дарувалла передал сообщение для Maртина Миллса, однако отец Сесил настолько напрягся по этому поводу, что доктор понял – придется позвонить еще раз.
– Хорошо, просто передайте, что я перезвоню, – сказал Фаррух под конец. – И передайте ему, что мы обязательно поедем в цирк.
– Ух, как интересно! – сказал отец Сесил.
Гавайская рубашка
Детектив Пател хотел немного расслабиться перед ланчем в клубе «Дакворт», однако этому помешало происшествие в колледже Святого Игнатия. Это было всего лишь мелкое хулиганство, но оно привлекло внимание заместителя комиссара полиции, поскольку имело отношение к преступлениям против Дхара. Вторгшийся в колледж был из тех трансвеститов-проституток, которые получили травмы от карлика – шофера Дхара во время скандала на Фолкленд-роуд. Этому хиджре Вайнод сломал запястье ударом рукоятки от ракетки для сквоша. Евнух-трансвестит явился в колледж Святого Игнатия и стал колотить старых священников своим гипсом. По его словам, Инспектор Дхар сказал всем трансвеститам-проституткам, что в миссии их будут с радостью ждать. Кроме того, Дхар сказал хиджрам, что они всегда там его найдут.
– Но это был не Дхар, – сказал хиджра детективу Пателу на хинди. – Это был какой-то самозванец вместо Дхара.
Пател посмеялся бы над тем, что трансвестит жалуется на какого-то «самозванца», однако детективу было не до смеха – вместо этого заместитель комиссара смотрел на хиджру презрительно и с нетерпением. Это была высокая, широкоплечая проститутка со скуластым лицом, у которой были видны маленькие груди, поскольку две верхние пуговицы просторной гавайской рубашки были расстегнуты. Чересчур большая рубашка и обтягивающая бедра розовая мини-юбка смотрелись как нелепая комбинация, поскольку проститутки-хиджры обычно носят сари. К тому же, как правило, они стараются походить на женщин, предпринимая для этого значительные усилия, но тут был иной вариант. Заместитель комиссара мог засвидетельствовать, что у хиджры – хорошей формы груди, однако на подбородке пробивалась растительность, а над верхней губой темнели усики. Вероятно, хиджра полагал, что пестрая гавайская рубашка с попугаями и цветами на ней, несомненно, женский наряд, однако рубашка была явно не по его фигуре.
З. К. П. Пател продолжил допрос на хинди.
– Откуда у тебя эта рубашка? – спросил детектив.
– Ее носил Дхар, – ответил хиджра.
– Непохоже, – сказал заместитель комиссара полиции.
– Я же сказал, что он самозванец, – заметил хиджра.
– Какой дурак осмелится изображать Дхара, в открытую шляясь по Фолкленд-роуд? – спросил Пател.
– Он выглядел так, как будто не знал, что похож на Дхара, – ответил хиджра.
– А, понятно, – сказал детектив Пател. – Он самозванец, но не знает, что он самозванец.
Хиджра почесал свой крючковатый нос загипсованным запястьем. Пателу уже надоел допрос – он держал хиджру перед собой лишь потому, что его нелепый вид помогал детективу сосредоточиться на Рахуле. Понятно, что Рахулу сейчас пятьдесят три или пятьдесят четыре года и он не будет прилюдно лезть из кожи вон, чтобы выглядеть как женщина.
Заместитель комиссара подумал, что, возможно, это одна из уловок, благодаря которой Рахул ухитрился совершить так много убийств в одном и том же районе Бомбея. Он мог зайти в бордель как мужчина, а выйти как старая ведьма. Он также мог выглядеть как привлекательная женщина средних лет. И пока этот бесполезный хиджра не нарушил распорядка Патела, детектив был вполне доволен результатами проделанной с утра работы – расследование заместителя комиссара по делу о Рахуле продвигалось вполне успешно. Список новых членов клуба «Дакворт» оказался полезным.
– Ты когда-нибудь слышал о зенана по имени Рахул? – спросил Пател хиджру.
– Это старый вопрос, – сказал трансвестит.
– Только теперь она реальная женщина – после завершенной операции по изменению пола, – добавил детектив.
Он знал, что некоторые хиджры мечтают о такой завершенной замене пола, но не все. Большинство хиджр таковы, какими они и хотели быть, – им не нужна полностью сформированная вагина.
– Если бы я узнал хоть что-нибудь про нее, я бы, наверно, ее убил, – добродушно сказал хиджра. – За ее прибамбасы.
Разумеется, он просто шутил. Детектив Пател знал о Рахуле больше, чем этот хиджра. За последние двадцать четыре часа детектив узнал о Рахуле больше, чем за минувшие двадцать лет.
– Теперь можешь идти, – сказал заместитель комиссара. – Только оставь рубашку. Ты сам признался, что украл ее.
– Но мне больше нечего надеть! – воскликнул хиджра.
– Мы найдем тебе что-нибудь, – сказал полицейский. – Только, может, не совсем в стиле твоей мини-юбки.
Уезжая из криминального отдела управления полиции на ланч в клуб «Дакворт», детектив Пател взял с собой бумажный пакет с гавайской рубашкой самозванца, выдававшего себя за Дхара. Заместитель комиссара понимал, что за один ланч он далеко не на все вопросы сможет получить ответы, однако вопрос о гавайской рубашке казался сравнительно простым.
Актер догадывается
– Нет, – сказал Инспектор Дхар, – я бы никогда не надел такую рубашку.
Он быстро и с безразличием заглянул в пакет, не удосужившись ни вынуть рубашку, ни хотя бы пощупать материал.
– На ней калифорнийская этикетка, – проинформировал актера детектив Пател.
– Я никогда не был в Калифорнии, – ответил Дхар.
Заместитель комиссара положил бумажный пакет под стул, – казалось, он разочарован тем, что гавайская рубашка не стала поводом завязать разговор, который снова сошел на нет. Бедная Нэнси вообще молчала. Хуже всего было то, что она надела сари, обернувшись тканью так, что был виден пупок. Золотистые волоски, узкой дорожкой поднимающиеся к пупку, напрягли мистера Сетну не меньше, чем безобразный бумажный пакет, который полицейский сунул под свой стул. Именно в таких пакетах и оставляют бомбы, подумал старый стюард. А как он не одобрял женщин с Запада, надевающих сари! Более того, белая кожа на животе данной женщины была в резком контрасте с загорелым лицом. Видимо, женщина лежала на солнце с чайными блюдцами на глазах, подумал мистер Сетна. Любое свидетельство того, что женщины ложатся на спину, возмущало его.