Что касается доктора Даруваллы, этого вечного вуайериста, то его взгляд постоянно возвращался к Нэнси – к ее пупку в венчике волосков. А когда она пододвинула стул поближе к их столику в Дамском саду, доктор заерзал, поскольку не мог больше лицезреть это чудо. Затем Фаррух осознал, что вместо этого косится на глаза Нэнси – как у енота. Он заставил Нэнси так нервничать, что она вынула из сумочки солнцезащитные очки и надела их. Она стала похожа на человека, готовящегося к какому-то действу.
Инспектор Дхар знал, что нужно делать в такой ситуации. Он просто уверенно уставился в ее темные стекла, давая понять Нэнси, что очки ему вовсе не помеха – он и так все прекрасно видит. Дхар знал, что это вскоре заставит ее снять очки.
О, отлично – они оба играют! – подумал доктор Дарувалла.
Мистеру Сетне все они казались отвратительными. В них не было социальной значимости, словно перед ним сидели какие-то юнцы. Никто из них не посмотрел в меню, никто даже бровь не приподнял – в знак того, чтобы официант предложил им аперитив. Они даже не говорили между собой! Мистер Сетна негодовал, поскольку теперь ему было ясно, откуда у детектива Патела такой хороший английский. Жена полицейского оказалась американской распустехой! Стоит ли говорить, как Сетна относился к смешанным бракам, – их он категорически не одобрял. Пожилого стюарда не меньше возмущало и то, что Инспектор Дхар нахально объявился в клубе «Дакворт» после предупреждения, найденного во рту убитого мистера Лала. Актер безответственно подвергал угрозе жизнь других даквортианцев! Мистеру Сетне было вполне достаточно сведений, которые он собрал благодаря своему упорству и навыкам всех подслушивать, чтобы считать, что он в курсе всей этой истории. Для такого человека, как мистер Сетна, столь легко судящего других, даже крупицы информации хватало, чтобы заиметь собственное полноценное мнение.
Но конечно, у мистера Сетны была еще одна причина для возмущения при виде Инспектора Дхара. Как парс и приверженец зороастризма, старый стюард вполне предсказуемо среагировал на рекламу новейшего абсурда от Инспектора Дхара. Еще никогда со времен службы в клубе «Райпон» и с того памятного дня, когда он решил вылить горячий чай на голову того сопляка в парике, мистер Сетна не испытывал такого возбуждения от праведного гнева. По пути домой из клуба «Дакворт» он видел расклейщиков с этими плакатами и обвинил «Инспектора Дхара и Башни Молчания» в том, что у него начались какие-то мрачные сны.
Ему приснилась призрачно-белая статуя королевы Виктории, напоминавшая ту, что убрали с вокзала Виктория Терминус, но во сне статуя левитировала; королева Виктория парила в воздухе – в футе от пола любимого огненного храма мистера Сетны, и все правоверные парсы бежали к выходу. Если бы не этот кощунственный киноплакат, полагал мистер Сетна, у него никогда не было бы такого кощунственного сна. Он тут же проснулся и надел шапочку для молитвы, но шапочка сползла с головы, когда ему приснился еще один сон. Он ехал в храмовом катафалке парсов к Башням Молчания и, хотя он был уже мертв, чувствовал запах, сопровождавший, согласно обряду, его собственное мертвое тело, – запах горящего сандалового дерева. Внезапно его поразила трупная вонь, исходящая от клювов и когтей стервятников, и он снова проснулся. Его молитвенная шапочка лежала на полу, и он принял ее за застывшего в ожидании горбатого ворона. В расстроенных чувствах он попытался прогнать воображаемого ворона.
Лишь разок посмотрев на мистера Сетну и увидев его ненавидящий взгляд, доктор Дарувалла подумал: а не назревает ли еще один инцидент с обливанием клиента горячим чаем? Однако мистер Сетна прочел во взгляде доктора иное – что его подзывают.
– Может быть, подать аперитив перед ланчем? – спросил стюард пребывающую в неловкости четверку своих клиентов. Поскольку слово «аперитив» редко употреблялось в штате Айова, а также Нэнси никогда не слышала его от Дитера, не было этого слова и в общении с Виджаем Пателом, – она ничего не ответила мистеру Сетне, смотревшему прямо на нее. (Если это слово когда-нибудь и попадалось Нэнси в одном из прочитанных ею американских романов, она едва ли знала, как правильно его произносить, и полагала, что его смысл не так уж важен для самого содержания романа.) – Не изволит ли леди что-нибудь выпить перед ланчем? – спросил мистер Сетна, все еще глядя на Нэнси.
Никто за столом не расслышал ее ответа, однако пожилой стюард различил в ее шепоте название напитка – колы «Тамс Ап». Заместитель комиссара заказал апельсиновый напиток «Голд Спот», доктор Дарувалла попросил пиво «Лондон Дайет», а Дхар захотел «Кингфишер».
– Просто прелестно! – пошутил доктор Дарувалла. – Два трезвенника и два любителя пива!
Шутка свинцовым ядром придавила стол, что заставило доктора завести продолжительную речь на тему истории меню для ланча.
Сегодня в клубе «Дакворт» был день китайской кухни, кулинарная тоска недели. В былые времена, когда шеф-поваром здесь был китаец, китайский день становился праздником для эпикурейцев. Но китайский шеф-повар покинул клуб, чтобы открыть собственный ресторан, и нынешние повара не могли соперничать с китайцем; однако в данный день они пытались состряпать что-то похожее.
– Вероятно, безопаснее всего придерживаться чего-нибудь вегетарианского, – порекомендовал Фаррух.
– Когда вы увидели трупы, – внезапно начала Нэнси, – полагаю, у них был неважный вид.
– Да, боюсь, что крабы нашли их, – ответил доктор Дарувалла.
– Но думаю, рисунок все еще сохранялся, иначе бы вы не запомнили его, – сказала Нэнси.
– Да, наверняка это были несмываемые чернила, – сказал доктор Дарувалла.
– Это была ручка для маркировки белья – перо дхоби, работника прачечной, – сказала ему Нэнси, хотя, похоже, она смотрела на Дхара. Кто знал, куда она смотрит в своих солнцезащитных очках? – Знаете, я лишь похоронила их, – продолжала Нэнси. – Я не видела, как их убивали, но я слышала. Я слышала удары лопатой, – добавила она.
Дхар продолжал смотреть на нее, но почти без усмешки. Нэнси сняла солнцезащитные очки и положила их в сумочку. Что-то увиденное в сумочке заставило ее замолчать; на несколько секунд она прикусила нижнюю губу, а затем вынула из сумочки половину серебряной шариковой ручки, которую носила с собой всюду, куда бы ни шла, вот уже двадцать лет.
– Он украл колпачок от этой ручки – то есть он или она, – сказала Нэнси.
Она протянула авторучку Дхару, который прочел полнадписи:
– «Сделано в» где? – спросил ее Дхар.
– В Индии, – сказала Нэнси. – Должно быть, Рахул украл.
– Кому нужен колпачок от авторучки? – спросил Фаррух детектива Патела.
– Только не писателю, – ответил Дхар и передал авторучку доктору Дарувалле.
– Это настоящее серебро, – заметил доктор.
– Его нужно чистить, – сказала Нэнси.
Заместитель комиссара смотрел в сторону – он знал, что его жена лишь на прошлой неделе отполировала авторучку. Доктор Дарувалла не увидел никаких признаков того, что серебро тускнело или чернело, – авторучка блестела, как и надпись на ней. Когда он вернул ручку, Нэнси не стала класть ее в сумочку, а положила рядом с ножом и ложкой – она блестела ярче этих столовых приборов.
– Я использую для чистки надписи старую зубную щетку, – сказала Нэнси. Даже Дхар стал смотреть в сторону; то, что он отвел глаза, придавало ей уверенности. – А когда-нибудь в реальной жизни, – сказала Нэнси актеру, – вы получали взятку? – Наконец она увидела на его губах усмешку, которой и ожидала.
– Нет, никогда, – сказал ей Дхар.
Теперь уже Нэнси пришлось отвести взгляд, и она посмотрела прямо на доктора Даруваллу.
– Почему вы держите в секрете, что это вы пишете сценарии для всех его фильмов? – спросила Нэнси доктора.
– Я сделал свою карьеру, – ответил доктор Дарувалла. – Идея заключалась в том, чтобы сделать карьеру и ему.
– Хм, и вы уверены, что сделали это, – сказала Нэнси Фарруху.
Детектив Пател потянулся к ее левой руке, которая лежала на столе возле вилки, но Нэнси убрала руку на свое колено. Затем она посмотрела на Дхара.
– И как вам это нравится? Ваша карьера… – спросила Нэнси актера.
Он заученно пожал плечом, что только подчеркнуло его усмешку. В его глазах было что-то жестокое и веселое.
– У меня есть основная работа… и другая жизнь, – ответил Дхар.
– Счастливчик, – сказала Нэнси.
– Милая, – сказал заместитель комиссара.
Он дотянулся до колена жены и взял ее за руку. Похоже, сидя в кресле из ротанга, она вдруг почувствовала легкую слабость. Даже мистер Сетна слышал ее выдох; старый стюард слышал почти все остальное, а о том, что он на самом деле не слышал, он довольно точно догадывался, читая по их губам. Мистер Сетна был мастером чтения по губам, и для человека его возраста он был весьма проворен; столик на четверых поставил перед ним мало проблем. Разговор легче было подслушивать в Дамском саду, чем в обеденном зале, потому что тут не было потолочных вентиляторов, а над головой – лишь цветы беседки.
С точки зрения мистера Сетны, ланч оказывался гораздо интересней того, что можно было ожидать. Трупы! Украденный колпачок авторучки? И самое поразительное открытие – что доктор Дарувалла на самом деле был автором этого мусора, который привел Инспектора Дхара к славе! В каком-то смысле мистер Сетна полагал, что он и так все это знал; старый стюард всегда чувствовал, что Фаррух не такой человек, каким был его отец.
Мистер Сетна незаметно приплыл с напитками; затем незаметно уплыл. Ядовитые чувства, которые старый стюард испытывал по отношению к Дхару, теперь распространились и на доктора Даруваллу. Парс, пишущий для индийского кино! И высмеивающий других парсов! Да как он посмел! Мистер Сетна с трудом сдерживался. Он уже слышал звук от встречи его серебряного подноса с макушкой доктора Даруваллы. Это был звук гонга. Стюарду понадобились все силы, чтобы удержаться от соблазна прикрыть осененный волосками пупок женщины салфеткой, которая небрежно лежала у нее на коленях. Такой пупок, как у нее, должен быть закрыт, если не вовсе запрещен! Но мистер Сетна быстро успокоился, потому что не хотел пропустить то, что говорил настоящий полицейский.